ГЛАВА 14



ЧТО ТЫ ВЬЁШЬСЯ, ЧЁРНЫЙ ВОРОН…



Несколько часов Тор продирался сквозь бурелом и глухие цепкие заросли, и, наконец, около полудня выбрался на берег реки.
– … В сотне метров от Белой Скалы вверх по течению река сильно сужается,– напутствовал Тора Орсул.– Не далее как по весне подмыло паводком старую сосну, так она упала маковкой аккурат на тот берег. Теперь самое важное. Переберёшься на ту сторону, держи курс перпендикулярно реке – по компасу сориентируешься. Лес на том берегу редкий – болота начинаются, так что ничего не перепутай: доберёшься до расщеплённого молнией дуба, поворачивай на север. Встретишь на своём пути родник, возьми семь градусов восточнее его истока. Дойдёшь до разрушенной деревни, найдёшь заброшенное шоссе – вот и топай вдоль него, а там… Там как Бог даст.
Тор крепко обнял Орсула на прощание и почувствовал, что больше никогда не дано им свидеться. Последний глубокий взгляд в глаза друг другу – и Тор быстро зашагал прочь.
– И мой тебе совет,– вдогонку прокричал старик,– не сражайся с тенью!
Тор не обернулся, но ясно представил себе, как Орсул назидательно поднял вверх узловатый палец…

… Тор всего лишь на несколько секунд перенёсся воспоминаниями в сегодняшнее утро, и этого вполне хватило, чтобы оступиться и потерять равновесие:
– Чёрт!– уже падая в стремительные мутные воды, Тор успел схватиться за ветви, однако автоматическая винтовка, соскользнув с плеча, канула в пучину.
Промокший до нитки, Тор выбрался на берег. Он был рад тому, что не утоп вместе с оружием, и в то же время потеря винтовки могла очень дорого ему обойтись.
Под вечер Тор вышел к расщеплённому молнией дубу.
Округлую возвышенность, на вершине которой стояло заметное издалека погибшее дерево, окаймляли молодые пушистые сосёнки и заросли шиповника. Дуб-великан толщиной в несколько обхватов даже мёртвый никого не хотел подпускать к себе: вспыхнувшая от молнии крона уничтожила хозяина и заодно испепелила находившихся поблизости зелёных собратьев. Почти правильной округлой формы выгоревшая плешь едва поросла травой, и на земле ещё можно было различить рассыпавшиеся в пепел следы сосновых стволов. Только чёрное кряжистое тело исполина ни огонь, ни ветер не заставили пасть ниц, и оно уродливой массой устрашающе нависало над холмом.
Небо быстро темнело и затягивалось тучами. От мёртвого дуба повеяло сыростью и затхлым запахом плесени. Стало зябко и тоскливо.
Тор отправился собирать сухие сучья, и довольно скоро у дуба выросла приличная куча хвороста. Тор довольно потёр руки:
– Теперь не замёрзну,– и одной спичкой разжёг костёр.
Огонь занимался неохотно: малиновые язычки пламени лениво лизали хворост, и едкий дым норовил залезть в глаза, нос и рот.
Из-за тучи выползла луна и зависла над мрачным дубом. Тор мельком взглянул на ночную гостью:
– Здравствуй,– сказал он ей.– Что, и тебе холодно? Погоди, сейчас раздую огонь пожарче, и согреемся.
Тор принялся усиленно дуть на пламя, не отвлекаясь на щиплющий глаза дым. Вскоре костёр разгорелся ярче, разливая по уставшему и продрогшему телу ласковое тепло. Тор ещё раз взглянул на луну… и обомлел.
Залитые серебристым лунным светом, в ночном небе застыли корявые чёрные ветви дуба, а на них Тор заметил тени воронов – всё дерево облепили полупрозрачные призрачные силуэты. "Откуда и почему они взялись?"– недоумевал Тор. Недоброе предчувствие шевельнулось в его груди, и рука невольно потянулась к ножу: могильщики почём зря не собираются в стаи.
Один ворон – самый крупный из всех – снялся с ветви и спикировал на человека. Тор инстинктивно прикрыл лицо рукой и тут же почувствовал, как в запястье впились холодные коготки. И вот что странно: птица оказалась невесомой, словно сотканной из воздуха, и сквозь неё хорошо была видна оставшаяся на дереве стая.
Ворон-вожак принялся бесцеремонно чистить клюв об одежду Тора. Остальные птицы, нахохлившись, сидели неподвижно и зорко наблюдали за человеком. Они чего-то выжидали…
Постепенно ворон, примостившийся на руке, перебрался на левое плечо и всё не переставал чистить клюв, как будто нож точил перед трапезой. Тор застыл как вкопанный и остерегался лишний раз шевельнуться, а не то чтобы согнать птицу…
Вдруг вожак стаи встрепенулся, повернул голову в сторону раздавшегося неподалёку хруста сухой ветки и замер, всматриваясь в темноту. Сидящие на дубе птицы зашевелились, начали переминаться с ноги на ногу и беззвучно хлопать крыльями. Вороны возбуждённо каркали, но Тор не слышал их голосов, только видел широко раскрывающиеся клювы. Чтобы понять причину переполоха, Тор проследил за направлением взгляда вожака – и мороз пробежал по его коже…
Два огромных жёлтых глаза блеснули во мраке. Из темноты на Тора надвигался тигр-людоед, тот самый… И не отступился ведь от своего, зараза!
Ворон-вожак взмахнул крылами и, оставив плечо человека в покое, подлетел к хищнику. Тигр нервно отмахнулся здоровенной лапищей – проваливай, мол, нечего путаться под ногами. Рассечённый чуть ли не надвое острыми когтями, ворон бездыханно упал на землю. Однако не успел людоед и шага ступить, как по телу птицы растеклось таинственное голубоватое сияние. Тигр заметил это, остановился и задумался: закусить ли ему для начала странной мерцающей дичью или оставить её на десерт? А ворон между тем приподнял голову, встал на ноги и попробовал расправить сломанные крылья. Тигр в недоумении уставился на добычу: ещё бы, ведь его удар смертелен для гораздо более крупных животных, а тут всего-навсего какая-то птица… Людоед оскорблённо рыкнул, оскалил зубы и двинулся к ворону, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Хищник настолько уверовал в свою силу, что позабыл об осторожности и шёл к добыче, низко пригнув голову к земле – вероятно, челюстями хотел размочалить дерзкую птицу, раз когтями не удалось. А зря…
Ворон подскочил как пружина и тюкнул тигра прямо в глаз, и острый клюв разбил жёлтое блюдечко вдребезги – только брызги полетели. Людоед дико взревел и что есть сил швырнул обидчика оземь, и в тот же миг вся стая покинула дерево и набросилась на хищника. Полупрозрачные невесомые птицы рвали полосатую шкуру в клочья, а тигр вертелся юлой и беспорядочно молотил по ним всеми четырьмя лапами. Вороны, попавшие под удар, замертво шмякались о выгоревшую землю, и скоро на поле битвы стало светло, как днём, от мерцающих птиц. Но спустя какое-то время павшие оживали и с ещё большей яростью устремлялись к хищнику, чтобы оторвать очередной кусок плоти.
А тигр уже не просто ревел – он безумно выл, оставшись без второго глаза и с расклёванным носом. В движениях хищника больше не наблюдалось присущей ему резкости и мощи: вороны беззвучно делали своё дело… Вот панический вой перешёл в булькающий хрип, из кровоточащей пасти вывалился распухший посиневший язык; ноги тигра подкосились, и он упал. Лишь по изуродованному, когда-то пышущему неукротимой силой, телу пробегали слабеющие с каждым разом судороги предсмертной агонии, и вскоре зверь навеки затих.
Вороны – теперь уже не спеша – деловито отрывали от залитой кровью туши куски парного мяса, и птицы на глазах обретали плоть: их тела перестали быть прозрачными!..
От пирующей стаи отделился старый седой ворон и, описав над дубом круг, вновь уселся на плечо человека. Теперь Тор хорошо чувствовал вес птицы и мог при желании рассмотреть каждое пёрышко.
Ворон простужено каркнул и несильно ткнул человека клювом в скулу. Изумлённый произошедшей битвой Тор повернул голову и взглянул птице в глаза – блестящие и чёрные. Мерцающие зрачки стали стремительно расти, превращаясь в огромные бездонные омуты и увлекая человека в себя… И Тор куда-то бесконечно долго падал, ничего вокруг не замечая. Ничего, кроме маслянистой чёрной пустоты…

… Поначалу Тор, действительно, ничего не замечал, но вскоре перед его глазами замельтешили мириады звёзд и сотни, тысячи галактик – одна причудливее другой,– и всё сильнее натягивались в нём тонкие струны нервов. Тор чувствовал: всё повторяется, с той лишь разницей, что тогда он летел сквозь пустоту Вселенной не один. Ему вовсе не хотелось ещё раз столкнуться лицом к лицу с безносой старухой-всадницей, тем более, результат второй встречи мог сложиться иначе…
Тут Тор почувствовал под ногами опору и обнаружил, что стоит посреди огромного поля, и где-то далеко, у самого края земли, он увидел багряную полоску заката.
Тор нерешительно топтался на месте, сомневаясь, в каком направлении следует начинать движение. Вдобавок ко всему он чувствовал одиночество, нахлынувшее внезапно и поглотившее всё его естество, и с каждой секундой это чувство концентрировалось в нечто осязаемое, даже в почти живое существо – злобное, цепкое и беспощадное…
– Эй, кто-нибудь!..– крикнул Тор в надвигающуюся темноту.
И вдруг из-за туч пробился тусклый лучик света и озарил перед ним дорогу, сонно ползущую сквозь сгущающиеся сумерки вслед за заходящим солнцем. И – о, чудо!– далеко впереди на фоне багровеющего заката Тор заметил едва различимый силуэт бредущего прочь человека. По-видимому, то был очень старый и дряхлый дед: его шатало из стороны в сторону, и каждый следующий шаг неумолимо пригибал его к земле тяжестью прожитых лет. Тор, конечно, не мог хорошо разглядеть старика, ведь их разделяло несколько сот метров, но почему-то подумал: "А что, если ковыляющий по заброшенной дороге старик – это я?"– и тут же почувствовал, как горбится его спина, как узловатые высохшие руки с трудом удерживают посох…
– Что за бесовщина…– прошептал Тор и, немалым усилием воли стряхнув с себя наваждение и оцепенение, бросился вдогонку:– Пожалуйста, подождите!
Старик не слышал его и шёл, не останавливаясь. Тор нёсся за незнакомцем во всю прыть, самого же его по пятам преследовала навязчивая мысль: едва догорит закат – и неведомый путник растает во тьме подобно туману под солнечными лучами…
Тяжело дыша, утирая с губ и подбородка вязкую липкую слюну, Тор больше часа бежал за стариком. Но – тщетно!!! Чем быстрее пытался он бежать, тем скорее уходил прочь шаркающий седовласый старец, и в конце концов он растворился в потемневшем небе… Случилось то, чего Тор опасался: он остался один. Мало того, Тор сбился с дороги и впотьмах плутал по нескошенному ржаному полю. Он то и дело спотыкался и, падая, подминал под себя жалобно шелестящие душистые колосистые стебли.
После нескольких часов блужданий Тор окончательно выбился из сил, однако неосознанное чувство тревоги не позволяло ему остановиться ни на минуту… Изредка из-за брюхатых, налившихся свинцовым дождём туч выглядывала любопытная луна, и, когда она в очередной раз решила поглазеть на человека, то высветила впереди и чуть слева от Тора редкий полузавалившийся плетень и какие-то невысокие строения за ним. Бесспорно, если бы не луна, он прошёл бы мимо, ничего не заметив в кромешной темноте. Недолго думая, Тор направился туда, где – как ему показалось – он найдёт если не людей, так хотя бы пристанище на ночь. А проказница-луна, довольная своей проделкой, до поры до времени спряталась за тучи, выжидая подходящего момента, чтобы преподнести сюрприз…
Минут через пять-шесть Тор перелез через ветхое заграждение и почти сразу, не успев ступить и нескольких шагов, провалился в заросшую чертополохом и крапивой выгребную яму, в которой держался стойкий затхлый запах гнили, плесени и чего-то ещё… Чего именно, Тор не разобрал сразу, хотя это "что-то" было ему до боли знакомо… К горлу подкатил комок тошноты – Тор подумал, что грохнулся в яму для отходов. "Что ж, могло быть и хуже. Неприятно, конечно, не если есть выгребная яма, значит, должны где-нибудь неподалёку и люди находиться".
– Эй, кто-нибудь! Помогите выбраться отсюда!
В ответ – гробовая тишина. Пришлось выползать из ямы самому.
… Весь перепачканный в земле и глине, Тор на ощупь брёл по кривой узкой улочке. Руки его покрылись волдырями – крапива, растущая вдоль заборчиков, жалила нещадно. Вокруг – ни огонька, ни звука. "Где же люди?– недоумевал Тор.– Никого не видать. Хоть бы луна посветила, что ли…"
И луна посветила, да так посветила, что Тор сразу вспомнил, откуда ему знаком тот запах в яме… Только нет, то не выгребная яма! Из развороченной кем-то могилы несло разлагающейся человечиной, а то, что Тор издали принял за хижины, являлось ни чем иным, как склепами и массивными надгробными плитами…
За спиной ухнул филин и зашёлся хриплым хохотом. Тор впервые в жизни очутился на кладбище, и сердце его дико заколотилось: ему почудилось, что из варварски разбитых и разграбленных надгробий выползают прозрачные серые тени усопших, и все они тянут к нему свои призрачные руки – отомстить живым за то, что те посмели надругаться над мёртвыми, над их последним в этом мире домом…
Где-то совсем недалеко завыли волки, над головой пронеслась бесшумная серая тень, за ней вторая… Вдобавок ко всему поднялся свирепый ветер, а брюхатые тучи наконец-то решили разродиться: посреди лета повалил густой снег. По земле зазмеились лохматые седые космы – началась метель, какую Тор в жизни не видал… Ледяные струи ветра пронизывали его насквозь. Лёгкая, да, к тому же, мокрая от пота одежда покрывалась ледяной коркой, отбирая у тела те крупицы тепла, которые ещё сохранились. "Надо что-то делать… Надо что-то делать, должен же быть выход! Выход должен быть…"– шептал Тор, не в состоянии сдвинуться с места: ноги, казалось, намертво примёрзли к земле.
… И тут Тор увидел его. Его, того самого старика, за которым он так долго и безуспешно гнался несколько часов назад. Старик появился откуда-то из-за спины, тихо и незаметно… Прошёл мимо Тора, не обращая внимания на застывшую фигуру… Опираясь на посох, старик кое-как взобрался на единственную на всём кладбище уцелевшую могильную плиту и повернулся к Тору лицом. Их взгляды встретились. Старик приподнял бровь, словно не ожидал увидеть здесь кого-то ещё, и хмыкнул:
– Хм, вот мы и свиделись. Помни, каждую последнюю ночь…
Старик говорил что-то ещё, только звуки, слетающие с его губ, угасали, не успев родиться, а сам он таял, превращаясь в сизые клубы тяжёлого дыма. Дым этот просачивался сквозь плиту надгробия и исчезал в ней, точно кислота на алюминии, шипя и пузырясь. Ветер же крепчал ежесекундно, и очередной его порыв сбил Тора с ног, повалив в глубокий, выросший на глазах сугроб. Когда Тор оттуда выбрался, от старика остались только алые мерцающие буквы, огоньками выступающие из плиты. Неведомый странник словно пытался таким образом досказать Тору то, чего тот не услышал… С большим трудом, задыхаясь от упругих студёных потоков, проваливаясь по пояс в снег, Тор полз к плите,– он рвался к надгробию за ответом, позабыв о том, что вопрос не был задан. Когда же он, наконец, дополз, то прочёл:

Через сумерки в ночь бредёт
Одинокий больной старик,–
Позади сотни вёрст дорог,
А оставшийся путь невелик;
Спотыкается дряхлый дед,–
Ох, и тяжко ему шагать,–
Он прошёл и оставил след
Там, где мне не пришлось бывать…
На багряно-лиловом небе –
Уходящий в безмолвную даль
Человек, догоняющий небыль,
Где века из любви вьют печаль…
Время вышло – закат угас,
И луны загадочный лик
Сквозь столетья глядит на нас,–
Седовласый исчез старик.
… Дым-туман. Дальше нет пути.
Вот стакан на могильном холме,
Ржавый крест да две строчки цифр,–
Там ты есть, а вот здесь тебя нет…
… Тор лежал на холодном сером мраморе,– буквы исчезли, и камень остался безупречно чист.
– Значит, примет и меня.
Тор не чувствовал больше холода, наоборот, ему стало вдруг тепло-тепло и захотелось спать. Лишь ветер… Ветер играл на щелях и трещинах разбитых склепов торжественный реквием…

… Вьюга убаюкала Тора, и привиделся ему удивительный сон: всё, что произошло и происходит с ним, ему всего лишь снится… Более того, плита, на которой растаял старик и на которой Тор медленно, но верно превращался в кусок льда, выглядела весьма странно. Странным же в ней оказалось то, что себя на плите Тор не обнаружил, но зато на ней проступили какие-то надписи. Впрочем, как ни старался Тор, так ничего и не смог прочесть: буквы исчезали под его взглядом и появлялись снова, едва ему стоило отвести глаза. В погоне за ускользающими строками Тор не заметил происходящих вокруг перемен: злющий ветер высвистал свою ярость и утихомирился, рассыпав по прояснившемуся небу мерцающие снежинки звёзд. По земле поползла чуткая тишина… И луна… Луна подёрнулась кровавой дымкой, спрятавшись от солнца в тень Земли: и без того загадочная, она погрузилась в ещё большую тайну. Оживляя призрачные тени, затаившиеся в могильных склепах, луна и в душе Тора высвечивала неизведанное нечто, что до сей поры ютилось в самых мрачных закоулках подсознания… А Тор… Тор смотрел луне в глаза, как в глаза живого мыслящего существа, и они говорили ему: "Человек, если ты хочешь жить – познай цену жизни…"
Над землёй заскользила крылатая тень, за ней другая, третья… На магическую плиту тяжело плюхнулся старый филин, а сопровождающие его совы неясыти расселись кругом на полуповаленных крестах, на обломках разрушенных склепов, на прогнувшихся под тяжестью льда ветвях покоробившихся от внезапной стужи деревьев…
"Постой-ка,– отметил про себя Тор,– разве это птицы? Лица-то у них человечьи!"
Филин между тем покряхтел, прокашлялся, и, потоптавшись на месте, взмахнул крыльями. И в тот же миг разнотональные голоса девушек-неясытей упруго раздвинули кристально-чистый морозный воздух и сплелись между собой в завораживающую мелодию, и Тор, околдованный музыкой ниспадающих небесных сфер, растворился в ней до последнего атома плоти своей. Душа его, превратившись в мембрану, жадно впитывала в себя каждый звук, каждую ноту и поднималась над землёй вместе с растущим многоголосым храмом в поднебесье… И стало ей так легко, так чудно, и так трепетно она парила над снегами, взмывая всё выше и выше, привольно растекаясь между звёздами, переливаясь и искрясь в их лучах…
За мгновение до рождения
Проросло в душе устремление
И проклюнулось через дрожь:
Восхитительное мгновение
Пролилось рекой сотворения,
И посыпался звёздный дождь
На равнину доселе белую…
Боже, что я под Небом делаю?
Невесомы шаги Любви –
Изумрудами в ночь вплетаются
И к душе моей прикасаются,
Призывая её: ЖИВИ!!!
Тут запел филин, и дрогнули у души Тора давно не звучавшие струнки, и ей вспомнилось то, что давно забылось, а, может быть, и не зналось вовсе…
Сотни лет я ждал воплощения
Рядом с тем, кто несёт прозрение
Беглецам, позабывшим СВЕТ
И не верящим ни в Прощение,
Ни в Начало, ни в Завершение,
Вместо "ДА!" говорящих "НЕТ…"
Это чувство возникло исподволь
И похоже было на исповедь
Тех, кого победить нельзя:
Золотыми тугими искрами
В грудь ворвался пожар неистовый,–
Сердцем я узнаю ТЕБЯ!
В вибрациях голосов неясытей голос филина окреп и словно возродился – в другой Вселенной, в далёком, недосягаемом отсюда мире, но он продолжал жить, и душа Тора по-прежнему слышала его и в ответ на эти звуки звенела так, словно туго, до предела натянутая струна…
Мне от жизни немного надо,
Быть востребованным – награда,
Не прошу я судьбы иной;
В час последнего листопада
Рухнет призрачная преграда
И откроется путь домой…
Шаг за шагом я в смерть врастаю
Жизнь за жизнью свечою таю,
Заливая огнём себя,
И, сгорая, не умираю…
Ни к чему мне дорога к раю,
Коль не встречу я там ТЕБЯ!
Филин-дирижёр устал и опустил крылья, но хор девушек-неясытей по наитию завершил сонет настолько чисто и проникновенно, что лучше и нельзя…
… Искры, пламенем стать готовясь,
Бесконечную пишут повесть –
В ней всего два вопроса: КТО есть
И ЗАЧЕМ во Вселенной Я?!..
… Душа Тора очистилась от жуткого мрака: сотни тысяч смертей вспомнились сотнями тысяч перерождений; страх, который всё время преследовал её, улетучился. Под плавно замирающую мелодию душа, преисполненная светлой грустью и надеждой встретить своё отражение – в другой, такой же неспокойной и ищущей себя,– медленно ступила с небес на землю, и, напоследок обняв мать своих бывших и будущих тел, собрала вокруг себя разрозненные атомы плоти…
… Тор безмятежно спал, и снилась ему музыка, повторить и забыть которую невозможно.

* * *

ГЛАВА 15



АДОВО СЕМЯ, ДЬЯВОЛЬСКОЕ ПЛЕМЯ



… Оло Гоун рвал и метал. В ярости он сломал челюсть одному, смял в кровавую лепёшку нос другому и отгрыз ухо третьему Партийцу из тех, кого майор поставил приглядывать за Исой…
– Как?! Как вы могли её упустить?! Она же постоянно была у вас на виду!!!
Оло свирепо вперил взгляд в четвёртого из охранников-Партийцев, который покамест отделался лёгкими многочисленными кровоподтёками:
– Я тебя спрашиваю, ублюдок… Ты куда глядел?.. А?!– шипел Гоун.
– Товарищ майор, к ней подходил какой-то капитан Партийной Полиции. Позже выяснилось, что идентификационный магнитный код его карточки нигде не числится…
– Почему же вы тогда не взяли его прямо у кассы, а?!
– Не могу знать, товарищ май… О-о-о-у!!!
Четвёртый из "хвостов" рухнул на пол и скорчился, подвывая, получив мощнейший удар кованым сапогом в промежность.
– Итак, никто ничего не знает,– майор подошёл к последнему "хвосту": пятой в шеренге оказалась та, которая с Оло навещала Ису в больнице. Гоун похотливо оглядел её пышную грудь и вцепился обеими руками в сочные упругие ягодицы.– А тебя, сука, бить не буду… Затрахаю до полусмерти…
Оло Гоун зашагал взад-вперёд, раздражённо плюя на пол и периодически отвешивая пощёчины и тумаки своим подчинённым. Присвоения внеочередного звания, по всей видимости, теперь ожидать не приходится. Гоун даже начал опасаться, как бы ему не потерять того, что он имеет: генерал Вла'Ник Беда жестоко обходился с теми, кто не держит своего слова и не выполняет приказов. Мозг Оло лихорадочно перебирал возможные комбинации… Течение его беспорядочных мыслей прервала трель телефонного звонка.
– Майор Гоун… Что?! Направляется домой?!!– Оло от волнения вдруг весь взмок и стал задыхаться.
– Какие будут распоряжения?– вопрошала трубка телефона.
Майор, судорожно расстёгивая верхние пуговицы, прохрипел осипшим в один миг голосом:
– Вести аккуратно, близко не подходить! И чтоб ни один волосок не упал с её головы! Иначе своей головой отвечать будете!– Гоун бросил трубку.– Болваны… Ну, чего уставились?! Проваливайте…
Едва подчинённые вышли, майор открыл сейф и, достав оттуда слегка початую бутылку водки, жадно присосался к горлышку. Отпив половину, Оло звучно выдохнул, смачно сплюнул и уселся на стол.
– Вот ведь… Из-за этой твари чуть погон не лишился… вместе с головой. Только бы продержаться! Доставить её адресату, а там – хоть она сдохни…– и Гоун на одном дыхании допил остальное.

… ШуСер этой душной жаркой ночью долго не мог заснуть, и лишь когда началась гроза и вместе с дождём на землю пролилась прохлада, к Михееву-младшему пришёл сон. Однако и он не принёс облегчения: ШуСер просыпался несколько раз от необъяснимого чувства страха – и снова засыпал ненадолго. Так продолжалось до четырёх часов утра, покуда не стихли последние грозовые раскаты,– только тогда ШуСер крепко заснул, не зная ещё того, что заснул последний раз в своей жизни…

… У стены бревенчатого деревенского дома в исподнем стояли десятеро: семеро мужчин и три женщины. ШуСер в красивом чёрном мундире с блестящими серебром и золотом погонами прохаживался вдоль шеренги оборванных избитых людей, приговорённых к расстрелу, презрительно и надменно улыбаясь. Он небрежно поигрывал хлыстом, сплетенным из человечьей кожи – кожи врагов народа. Это был любимый хлыст ШуСера… Кто-то из арестантов попросил сигаретку.
– Товарищ ШуСер,– следовавший по пятам за сыном Вождя полковник слегка замялся.– Может, дадим им покурить перед смертью?
– Обойдутся, подлые вражины. Убить их всех!
– Всех?– почему-то переспросил полковник.
– Всех до единого.
– Но ведь среди десяти человек есть один невиновный…
ШуСер зло прищурил глаза:
– Убить их всех, и точка! Некогда разбираться, кто виновен, кто невиновен, и невелика потеря!
ШуСер подошёл к солдатам и взял у одного из них автомат.
– По врагам народа…– сын Вождя передёрнул затвор.– Целься… Пли!!!
Приговорённые к смерти, скошенные очередями, свалились в выкопанный заранее ров. Лишь один из них упал на бруствер. ШуСер раздосадовано направился к агонизирующему человеку, чтобы ногой спихнуть его в могилу… И вдруг этот человек начал обретать черты самого сына Вождя, и дикая боль пронзила Михеева-младшего. На красивом чёрном мундире образовались дырки от пуль, через которые из ран фонтаном хлынула кровь. Ноги ШуСера подогнулись, и он, захлёбываясь кровью, рухнул в ров на ещё горячее девичье тело, и свет померк…

…ШуСер проснулся в ужасе, весь мокрый от пота; его тело пронзала и корёжила жуткая боль… Михеев-младший потянулся к выключателю – нужно немедленно найти в аптечке обезболивающее! Но, едва ШуСер включил свет, как весь мир перевернулся: постель была в крови, а его ночная рубашка – в дырах. ШуСер медленно снял с себя исподнее и, подойдя к зеркалу, с изумлением разглядывал следы от пуль, затянутые лишь тонкой корочкой молодой кожи…Так простоял он до рассвета. Затем, приняв душ, направился к отцу в том самом мундире, в котором сегодня ночью он расстрелял себя…
Разговор их был недолог. ШуСер вошёл к СерГригу в кабинет и коротко сказал:
– Отец, я… отказываюсь убивать невиновных.
ШуСер постоял немного, и, не дождавшись ответа, развернулся и вышел, бросив ставший ненавистным хлыст из человеческой кожи в урну у двери.
… СерГриг долго сидел, обхватив голову руками, и чернота сгущалась в его и без того чёрном сердце. Наконец, Вождь собрался, принял решение и протянул руку к телефону:
– Бакулина ко мне.
Любимчик Михеева не заставил себя долго ждать. Вад'им'Влад был СерГригу чуть ли не вторым сыном – по крайней мере, по духу они с Отцом Народов были очень близки.
Когда Бакулин вошёл, Вождь небрежно махнул кистью руки в сторону кресла, приглашая Вад'им'Влада сесть. Бакулин точно почувствовал настроение СерГрига и сидел в кресле тихо, не задавая вопросов.
После долгого тягостного молчания Вождь с трудом разлепил ссохшиеся от волнения губы:
– У меня больше нет сына…
– ?
– А заодно и брата…
– ???
– Завтра во всех газетах на первой полосе должны напечатать: "АлГриг подло убивает ШуСера выстрелом в спину". АлГрига пытай как хочешь, но не убивай – я сам… Обещал выпустить кишки этому хряку вонючему. А ШуСера похороните с высшими почестями, как Александра Сергеевича Михеева. Ступай… Нет, стой! А ты, Вадим Владимирович, отныне будешь мне вместо сына. Теперь иди…
Бакулин просиял от счастья! Получить право носить полное имя означало две вещи. Во-первых, Вождь приблизил его, Бакулина, настолько близко к себе, что он – Вадим Владимирович!– теперь неуязвим для всех смертных. Во-вторых, теперь Бакулин обрёл почти безграничную власть над миром, а границей этой власти являлась власть самого Отца Народов… теперь и его отца, назвавшего Бакулина сыном! И теперь он, Бакулин Вадим Владимирович, стал вторым после Бога!!

… Уже через полчаса Бакулин был на квартире ШуСера. Дубликатами ключей, взятыми у СерГрига, Вадим осторожно открыл дверь и прислушался: из ванной доносилось журчание и плеск воды. Крадучись, Бакулин подошёл к неплотно прикрытой двери и заглянул в щель.
ШуСер стоял напротив зеркала и точно пытался подавить тяжёлым взглядом своё отражение. Время от времени он плескал себе в лицо холодной водой, текущей из незакрытого крана, и снова пристально всматривался в зеркало…
– Ну, чего смотришь?!– вдруг сказал ШуСер.– Ты больше никого не убьёшь!..
Вадим с чрезвычайным интересом и огромным любопытством подсматривал и подслушивал всегда, когда обстоятельства позволяли это делать. Однако сейчас Бакулин сплоховал: от неожиданности он испуганно вздрогнул, и самопроизвольно дёрнулся лежащий на курке палец. Раздался приглушённый ПБСом* выстрел, и разбежавшиеся по зеркалу трещины обагрились брызнувшей кровью. Бакулин выждал, пока затихнут предсмертные хрипы, и только тогда вошёл в ванную: он боялся, что ШуСер увидит того, кто в него стрелял, хотя и не мог объяснить себе причину этого страха.
Склонившись над холодеющим телом, Бакулин самодовольно усмехнулся:
– Привет Александру Сергеевичу от Вадима Владимировича!– и выстрелил ШуСеру в сердце.
Бакулин быстро вышел на улицу, заперев за собой дверь квартиры ШуСера на все замки, и, не мешкая, поехал в Главную Камеру Пыток при ГПУ**. Оттуда он позвонил АлГригу:
– Это Бакулин,– представился он, с трудом удерживаясь от того, чтобы не назвать себя Вадимом Владимировичем: раскрываться раньше времени опасно.
– Чем могу служить?– Младший Брат лебезил перед Бакулиным – человеком, приближённым к Вождю ближе всяких прочих.
– Хочу перенять у Вас кое-какой опыт, кхм. Вы ведь слывёте докой по части пыток…
– Ну что Вы, что Вы,– АлГриг был весьма польщён слышать столь высокий отзыв от любимчика СерГрига.
– Так как, Вы согласны?– настаивал Бакулин.– Буду Вам очень признателен, кхм-кхм.
– Хорошо, через часок буду,– проворковал АлГриг.
– Договорились,– Бакулин положил трубку и прикинул, что ещё успеет сходить за любимым хлыстом ШуСера, который ему самому очень нравился.
_____________________________________________________________________________
* –прибор бесшумной стрельбы
** – Главное Партийное Управление

… Через четыре минуты после того, как Бакулин вернулся с хлыстом в пыточную камеру, там появился и Младший Брат. АлГриг не знал, что висящие на стене ходики начали отсчёт последнего часа его жизни.
– Полюбуйтесь, кхм-кхм, какой любопытный экземпляр!– Бакулин протянул АлГригу пистолет, из которого застрелил ШуСера.– Самоделка, достойная внимания!
Ничего не подозревающий АлГриг взял пистолет в руки – естественно, оставив на нём свои отпечатки пальцев – и начал рассматривать оружие, цокая языком от удивления.
– Сегодня утром с помощью этого пистолета было совершено гнусное преступление против Вождя и Империи. Вы, товарищ АлГриг, приглашены, кхм-кхм, для участия в разбирательстве.
– И кто же этот негодяй? Где же "мясо"?
Только теперь АлГриг заметил, что Бакулин в перчатках из вражьей кожи, и недоброе предчувствие стало вязать узлами его кишечник.
Бакулин улыбнулся:
– У нас сегодня не "мясо", а "сало"… хряк вонючий!
Слишком поздно понял АлГриг свою ошибку. Он успел нажать на курок, но затвор только сухо щёлкнул – патронов в пистолете, конечно же, Бакулин не оставил. В следующий миг просвистел хлыст, и жгучая боль резанула АлГрига по глазам… Один глаз лопнул сразу. Младший Брат рухнул на пол и начал кататься дико воя и зажимая руками лицо – боль терпеть он не умел никогда, даже малую. Бакулин же взял цепь с остро отточенным крюком на конце и вонзил этот крюк в ягодицу жертве привычным движением руки. АлГриг понял, что умрёт, и, обезумев от страха потерял какую бы то ни было способность сопротивляться и только ещё громче заголосил. А Бакулин деловито, словно паук, вонзил в жертву ещё три крюка-жала,– во вторую ягодицу и в предплечья,– а затем через специально подвешенные блоки притянул извивающуюся вопящую тушу к стене.
Несколько минут Бакулин постоял, наслаждаясь видом распятого врага, и набрал прямой номер СерГрига:
– Кхм… Великий Вождь, жирная муха поймана…
Отец Народов вскорости прибыл.
– Ну, что, братец,– змеёй прошипел СерГриг и воткнул кляп орущему АлГригу в рот.– пришла пора ответить за всё…
Как человек АлГриг был уже мёртв: в выпученном окровавленном глазу читалось животное безумие и ничего больше.
– Ты, наверное, хочешь жить,– продолжал шипеть СерГриг, медленно взрезая кожу и заплывшие жиром мышцы живота АлГрига, не повреждая при этом внутренности. Младший Брат рыдал и остервенело тряс головой – он хотел жить, жить любой ценой!
СерГриг выдернул изо рта братца кляп, так как тот всё равно уже не мог орать, а только судорожно хватал ртом воздух. Лишь благодаря силе гипнотического воздействия Вождя АлГриг не терял сознание.
– Ты будешь чувствовать всё, до последнего вздоха… А ведь ты мог любить меня, братик. Прощай… Желаю приятно провести оставшееся время…
Вождь начертал на полу камеры пыток вензель "АГ" кровью Младшего Брата и жестом пригласил Вадима следовать за собой.
Безумный кровавый глаз АлГрига несколько ужасно долгих мучительных минут разглядывал багровеющие на кафеле буквы, прежде чем закрылся навеки…

На следующее утро со свежей газетой в руке по коридорам Кремля шёл новоиспечённый Смотритель. Двадцати шести лет от роду, щуплячок невысокого роста со светлыми жидковатыми волосёнками дёргал ручки кабинетов и заглядывал в каждый, который удавалось открыть. Преисполненный важности, Бакулин выдавал своё "кхм-кхм" и, осмотрев помещение и людей, следовал дальше. Если дверь не открывалась сразу, Бакулин дёргал сильнее – закрытая дверь могла довести его до бешенства: Вадим жаждал контролировать всех и вся, контролировать каждую мысль и каждый вздох своих подчинённых. Более того, теперь Бакулину хотелось объять необъятное и контролировать любой процесс вообще, будь то жизнь человека или движение облака в небе. Конечно, Вадим понимал невозможность тотального контроля, но как Смотритель он просто был обязан стремиться всё держать "под колпаком" с тем, чтобы в любой момент можно было повлиять на происходящее. Процессы, текущие самостоятельно и независимо от его, Бакулина, воли, настораживали и даже пугали Вадима. Бакулин боялся бояться, и уже одна мысль о страхе делала его уязвимым для враждебного мира. В стремлении контролировать свои чувства Вадим зашёл настолько далеко, что, предаваясь любовным утехам с женой, не наслаждался близостью с женщиной, а считал количество фрикций и затем сравнивал этот показатель с предыдущими.
И вот, надо ж такому случиться, одна закрытая дверь, мимо которой Смотритель уже прошёл, вдруг открылась.
– Вы почему закрываетесь?!– зашипел Бакулин, подражая Вождю.
– Мне так удобнее думать, когда никто не мешает,– ответил вышедший из кабинета генерал, Беда Вла'Ник.
– Что Вам удобнее?!– побагровел Бакулин.– Вынашивать змеиные планы?!
– Слушай, ты, мозглячок!– вспылил военный и, грозно нависая над Бакулиным, двинулся к нему, сжимая кулаки.– Я боевой генерал…
Бакулин испуганно отшатнулся, ведь Беда Вла'Ник слыл человеком жёстким и жестоким, мог и взгреть ненароком… Не имея храбрости выяснять отношения с глазу на глаз, Вадим спешно ретировался, оглядываясь на ходу через плечо: а ну, как вояка гонится следом? Лишь поднявшись по лестнице вверх на два пролёта, Бакулин перегнулся через перила и прогундосил:
– Я этого так не оставлю!
И тут он заметил рассыпанную по ступеням гречневую крупу.
Уборщица получила сегодня с утра пораньше продуктовый паёк, да не обнаружила вовремя дыры в мешке, а когда обнаружила – очень сокрушалась по этому поводу, потому как почти вся крупа высыпалась. Женщина, охая и ахая, немедленно пошла за совком и веником, да тут, на беду, Бакулин явился. Вадим не стал разбираться, кто же, действительно, виновен. Подлетев к ближайшему охраннику, Бакулин, брызгая ядом, зашипел ему в лицо:
– Поч-чему мне не долож-жили? На лестнице гречка рассыпана! Кхм-кхм. Вы будете строжайшим образом наказаны!
И, не желая слушать никаких объяснений, Бакулин проследовал мимо затравленно притихшей уборщицы в кабинет Вождя – донести на генерала…
Естественно, Беда Вла'Ник оказался в камере пыток в тот же день.
–… Есть суд людской, но есть и Суд Высший!– хрипел генерал, выплёвывая из разбитого рта осколки зубов и сгустки крови.
– А это и был тебе Высший Суд,– прогнусавил Бакулин.– А впредь тебе неповадно будет возражать мне, Вадиму Владимировичу! Или же ты предпочитаешь умереть, кхм-кхм?
… Ещё в тот же вечер осудили на три года исправительных лагерей двоих строителей: они ремонтировали теннисный зал в Кремле и решили на обеденном перерыве поиграть в пинг-понг, да, на свою беду, увлеклись и в азарте сломали шарик. Нет, они купили другой взамен и положили на то же самое место, но за нехваткой времени вместо оранжевого шарика купили белый… Легко отделались, дурачьё: три года общего режима – курорт, и лучше три года там, чем один день в камере пыток…
Так прошёл обычный день нового сына СерГрига.
– Порядок надо наводить железной рукой! Кхм-кхм… Вождь будет мною доволен!
Бакулин набросал на листочке план работы на завтрашний день и, сохранив игру и выключив компьютер, удовлетворённо направился домой, где его ждали жена и горячий вкусный ужин…

* * *