Глава четвёртая

Нужно высвободиться из-под излетающей пыли житейских впечатлений: и!- такие песни услышим, не " завянут уши". Тогда и жизнь сама явится в ином виде - другим лицом. Быть может, всё остальное её только узел, которым она же сама завязывает нам глаза и наши руки. Переступим грань и тогда победа.
А. М. Ремизов.
- Да он лгун и притворщик и развратник, проклинала она старика в своём сердце, - да,, он лжёт, притворяется, хочет, чтобы оставили его в покое, не надоедали ему, не просили его, а ведь у него есть деньги, она это знает! И он не хочет дать денег, не хочет сына из беды выручить, проклятый лгун, и притворщик, и развратник!

И, проклиная, невольно цепляясь за все те унижения, за все те упрёки, какие в злобе, в ожесточении и в отчаянии рождаются у человека против человека.

Старик виделся ей полураздетый, грязный, источённой сухоткою, его беззубый слюнявый рот, вытаращенные мутные глаза и эти трясущиеся руки...

Нюша, кухарка, засучив себе рукава, натирает ему грудь, а он водит по её рукам, и, бессильный сопит, как Костя. И вечные горчичники, от которых где-то в сердце жжёт.

" У! Жену ты свою отравил, проклятый,поганый, ты всех детей отравил, и этого идиота на свет вывел, а сам, как собака на сене!" - вырвалась у ней ненависть и злоба: зачем он денег не дал и не спас их.

Подслушал ли старик тайные мысли невестки, или уже такое время пришло, старик виновато заморгал глазами и, видимо, потеряв всякую надежду, что дадут ему хлеба, сам потянулся к сухарнице, но достать куска не мог.

Догадался Костя, полез через весь стол и, потянув скатерть, задел рукавом полный стакан чаю. Стакан перевернулся, покатился и бацнулся об пол, как давеча бацнулся сам Костя под кулаком Фроси.

- Опять наворзал, - ворчал , вытираясь, Костя, - а ну их к Богу!

Когда затихли шаги невестки, старик закрыл глаза и, обождав ещё минуту, приподнялся со стула и, робко озираясь, запустил всю пятерню в коробку с шоколадом.

И, взяв себе горстку на ладонь, прянялся глотать шоколад без одышки и алчно, как глотает голодная птица.

Давно старик забрал себе в голову, будто он какой-то самоглот: съесть может сладостей, сколько влезет. Да и наверстать ему надо: давно не лакомился!

Наевшись вдосталь, пока не замутило, старик опять согнулся и, отхлёбывая сиротливо пустой, невкусный и какой-то противный чай, горько задумался о своей старческой собачьей жизни.

Передал он сыну Сергею магазин и много дал денег на первое обзаведение, прахом пошло!

А сколько было им труда положено, мытарств всяких пройдено, ведь сколачивал копейку, ночей не досыпал, гнул спину: во всём себе отказывал, - прахом пошло!

И в благодарность с ним, как с собакаю, обращаются, да, как с собакаю! и теперь хотят, чтобы он им денег дал. Каких ещё денег! По совести, по правде нет у него и ломаного гроша за душою.


А будь у него деньги, всё равно он не дал бы, ни копейки больше недал бы Сергею.

Для чего Сергею деньги? Так по ветру пустить! Нет уж, шалишь! Деньги даются ни для того, чтобы их по ветру пускать, деньги - для дела.

Правда он мог бы достать для Сергея немного, столько, чтобы спасти Сергея, да не хочет он, а не хочет потому, что обращаются с ним как с собакою, да, как с собакою, хотят его в гроб вколотить, а он и без того на краю гроба!

" Могу и не хочу, достал бы денег, да не достану! - повторял себе старик, и эта мысль о какой-то своей власти обогрела его его старое, изморённое застарелою болезнью тело.

П О У Ч И Т Е Л Ь Н О ! ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ВЕК! А ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ? Н И Ч Е Г О...

05. 04. 2022 год,
Крайний Север,
Северная Лапландия.
Фото автора.