Глава IX


Домой Роман Денисович добрался в полной, а точнее сказать, в кромешной тьме. Осторожно ступая по рассохшейся скрипучей лестнице, чтобы не разбудить бдительных соседей, поднялся на второй этаж и также неслышимо отпер загодя смазанный замок квартирной двери. Не включая электричества, наглухо задернул плотные гардины на окнах и только потом стал разоблачаться. Да уж... день сегодня выдался длинным и необычайно насыщенным. Пора ложиться спать, не зря русские говорят: «устал как собака», но, увы, не все сделано на сегодня...
Ширяев сдвинул прислоненную к стенке печки-шведки тумбочку с кухонной утварью, вскрыл в свободном углу половицы и достал завернутый в обрезиненную ткань увесистый сверток. По плечо просунул руку в подпол и вынул еще одну подобную укладку, но поменьше. Аккуратно развернув упаковки, выложил содержимое на обеденный стол.
В центре поместил металлический релейный ящик, внутри которого компактно вмонтирован радиоприемник «МС-539», в таком камуфляже рация работала даже лучше, чем в заводском корпусе. На лицевую панель выведена стекляшка стрелочного индикатора радиоволн и три рукоятки управления: громкости-включения, настройки и переключателя диапазонов. Динамика нет, вместо него подключены наушники. Диапазоны радиочастот агента устраивали: длинных волн сто пятьдесят-четыреста килогерц, средних пятьсот-полторы тысячи, коротких шесть-восемнадцать мегагерц. Да и чувствительность нормальная — на коротких до пятисот микровольт... Как раз то, чтобы отлавливать сигналы радиоточек Абвера, ну, и можно так же прослушивать ночные сводки радио Берлина. Грамотный разведчик обязан в полной степени владеть обстановкой на фронтах.
Во второй железной коробке из-под дореволюционных печений лежал обмотанный промасленной тряпицей восьмизарядный Luger M1906 калибра семь-шестьдесят пять, длиной ствола — сто двадцать два миллиметра. Этот «Парабеллум» с клеймом «Swiss Cross» — экспортная модель для Швейцарии. Пистолет попал в руки Альберта еще в первую войну, и тот берег «ствол» как зеницу ока, и не за универсальность патрона, но больше — за дальность и точность стрельбы. Еще в коробке помещалась увесистая связка патронов в пачках. Таким образом, получалось, что полицейский Вальтер и швейцарский Люгер — единственные средства защиты от стрелков НКВД, правда — надежное оружие. Ширяев бережно подержал старого друга в руке, нежно погладил щечки рукояток из древесины грецкого ореха с аккуратной насечкой и произнес вслух: «Ну что, приятель, — повоюем, покажем коммунякам, на что способны солдаты Рейха...»
Но на идиллические воспоминания не оставалось времени... Роман Денисович растянул проволочную антенну, закрепил за ручку печной вьюшки и приладил к корпусу приемника. А уж затем подключил агрегат к редкой среди местных жителей электрической розетке. Подвинул к столу табурет и надел наушники. Сквозь писк и треск в крохотных динамиках попытался настроиться на нужную волну, поискал по нестойкому диапазону, но ничего не нашел.
Пришлось переключиться на Зезенскую радиостудию, которая сообщила о весомых успехах «der Wehrmacht» на Восточном фронте. Под Петербургом немецкие войска возобновили наступление и окончательно закрыли проход в стыке двух русских армий. Семь дивизий и шесть бригад численностью до двадцати тысяч человек попали в окружение. Группа армия «Центр» продолжала вести упорные наступательные бои по протяженной линии фронта. В Крыму немецкие асы жестоко отбомбили Севастополь. После майских боев, в ходе которых был разгромлен Крымский фронт и русские оставили Керченский полуостров, одиннадцатая армия Манштейна приступила к штурму крепости Севастополь. Альберт знал, что эту операцию в Вермахте назвали «Лов осетра». Ну что же, события на фронте развертываются как нельзя удачно.
Ширяев отключил приемник. Собрал лежавшие на столешнице предметы, завернул в непромокаемую ткань и упрятал в тайник под полом. Вот и еще один день прожит «Gute Nacht, Junge...»
Но ночь оказалась вовсе не доброй. Было душно и тяжко. Инженеру пришлось встать и растворить настежь окно в спальне, но потоки прохладного ночного воздуха не принесли желаемого облегчения. Спал Ширяев прерывисто, в промежутках бессонницы в голову лезли дурные мысли о возникшем незавидном положении... Роман Денисович подавлял беспокойство, пытался заместить тревогу счастливыми мгновениями из личной жизни, с трудом находил такие моменты и рывком погружался в липкий сон. Под утро инженеру приснилась полнейшая галиматья: якобы без штанов, с обнаженным удом и босыми ногами, рыщет среди безлико взирающей на него толпы. Гложет внутренняя подавленность... Презрение со стороны людей мало волнует, а больше бесит поиск потерянной одежды, которой лишился или по беспамятной пьяни, либо иным каверзным способом.
Очнулся Ширяев от мерзкого сна с ломотой в грудине — щемило сердце. Пришлось встать, пройти на кухню и принять лошадиную дозу валерьяновых капель. Это простонародное зелье агент использовал, чтобы снять случавшиеся последнее время приступы хандры или нервического беспокойства. Валерьянка помогла... Стараясь изгнать из головы хмарь недавнего сна, инженер стал собираться на работу. Однако, вот подлая штука...
По молодости, да и до женитьбы на Татьяне, Альберт-Роман не страдал суеверием, поэтому ночные видения вовсе не будоражили сознание, разум четко разделял сон и явь. Но теперь, и с каждым годом больше и больше, видимо, под влиянием русской жены, Роман Денисович стал считать сны отнюдь не безобидным явлением в жизни. Разумом инженер понимал, что ночные образы только следствие текущих забот и переживаний, облекаемое в некое метафорическое действо. Перемалывая полученные за день впечатления, тревоги и страхи, мозг изгоняет куцые останки страстей, превращая их в бредовые фантасмагории или вовсе бессмысленные кошмары. Да и церкви: православная, а в особенности евангелическая, не считают сновидения фактором, призванным определять помыслы человека, не говоря уж о последующих за ними действиях. Нельзя воспринимать увиденное во сне всерьез, зацикливаться на том, выискивать непонятную логику. Это, рассуждая здраво, — глупо. Конечно, Ширяев понимал справедливость таких умозаключений, но поделать с собой ничего не мог...
Мистическая бацилла крепко укоренилась в сознании инженера, что даже искал научное оправдание не только «вещим» снам, ну и незабытой днем привидевшейся хрени.
Вот и теперь, помимо воли, Роман Денисович возвращался к пережитому во сне бесстыдному сюжету. Что бы это означало? Хотя, конечно, приснилась полная ерунда, но почему сегодня... Жена частенько употребляла выражение — «сон в руку». Понятно, тут и гадать нечего — определенно разведчик ступил в критическую полосу, чреватую самыми губительными последствиями. А впрочем, агент постоянно ходил по лезвию ножа, когда даже малейший промах грозил провалом и гибелью. Так уж, видать, на роду написано. И зачем тогда попусту переживать... Пора привыкнуть к неопределенности выбранного пути и смириться с неотвратимой печальной концовкой. Разумеется, так... Но хотелось оттянуть время развязки — хотя бы не теперь, а на потом, не скоро…
Но постепенно утренние хлопоты переключили мысли Ширяева на другую тему, впрочем, не такую уж далекую от прежних суеверных опасений.
А что, если Виктор Пахряев не справится с порученным заданием... Насколько оправданы такие опасения? Какие возможны причины, ну или обстоятельства неодолимой силы... К примеру — боец оперативного пункта в решающее мгновение струсит и сдастся чекистам. Но не исключено и такое — вчерашним вечером Виктор ломал перед ним комедию. А сам уже решил заложить разведчика в надежде получить снисхождение органов. Тоже нельзя исключить... хотя парень наверняка понимает, что Ширяев не пожалеет доносчика и, даже будучи арестованным, утопит бесповоротно. Вот и приходится надеяться на страх, сковавший Пахряева, превративший малого в покорную тряпку. А еще солдат может запросто обмишуриться, подставиться ненароком, по глупости или по чистой случайности... Где гарантия, что никто за ним не следит? Нет таковой...
Но вероятен и второй вариант развития событий — уже со стороны Конюхова. Лошак не пойдет на самоуничтожение по трусости ли, душевной слабости или даже по проблеску заложенных в детстве религиозных чувств — самоубийство же страшный грех. Угрозы, придуманные для острастки, не возымеют на уркагана должного действия. А что не так?.. Ведь по сути — бродяга безразличен к судьбе родственников, пахан одинокий волк — жизнь прожита и терять уже нечего... Хотя пойди разберись в кондовой русской душе... Вот такая вот выстраивалась перспектива: вчера затеянная комбинация казалась безукоризненной, а сегодня полетит прахом. Оставалось надеяться на везение, на благоприятные обстоятельства, на удачу... что задуманное получится.
«Ладно, — махнул Ширяев рукой, — будь что будет... Главное, надежный Walther в кармане — und Gott ist mit uns...», — инженер даже не заметил, что всуе помянул Бога.
За входной дверью квартиры рук немецкому агенту не заломили, в полутемном коридоре никто не набросился, на выходе из дома ломовые оперативники не поджидали. Получается — живи пока спокойно... То, что не арестован, еще не означало, что не раскрыт как шпион или Лошак не успел заложить... У чекистов припасены хитрые многоходовки, а главное, гэбэшникам нужны связи разведчика, чтобы не оборвалась агентурная цепочка.
Испытанный способ выяснить, что установлена ли слежка, так это — изменить привычный маршрут. И Роман Денисович решил пойти в депо другим путем, двинулся не к парку, а в противоположную сторону. Так Ширяев дошел до кирпичного здания кондукторского резерва, что на третьей Кречетовке. Шпиков за ним не было...
«Уже нормально, — подумал Альберт, — похоже, Конюхов-Лошак до конца еще не раскололся. Но зачем тогда сдал диверсантов, поселив на отшибе у бабки-покойницы?
Почему старый уркаган не пожалел русских парней, засланных в Кречетовку? Наверное, чувствовал — диверсантов и так поймают, и играть в молчанку бывалому сидельцу выходило не с руки, — Ширяев облегченно вздохнул. — Повезло, что я заранее предусмотрел легенду с лейтенантом-особистом, и если Лошак не полный дурак, то наверняка воспользуется ею. То, что диверсанты не станут молчать — об этом даже не стоит заморачиваться. Каждый из них печется о собственной шкуре. Надеется — чем больше выложит, чем сговорчивей будет, то чекисты будут добрей к нему, одним словом, не станут применять спецсредств. А там, бог даст, и к стенке не поставят...
Роман Денисович вышел к северным задам депо, шагая по шпалам вытяжных путей, не занятых составами. Праздно шастающих людей в парке отправления не заметил, что еще раз убеждало в отсутствии слежки за ним. Инженер поспешно прошел через деповские цеха, еще не до конца проснувшиеся после ночной смены. Приблизился к кучке мастеров и итээровцев, собравшихся у здания стройцеха на утреннюю планерку.
Прислушался, о чем говорит народ. Трепались кто во что горазд... Но уже не было вчерашнего ажиотажа по поводу зверского убийства снабженца Машкова и сгоревшего домика. Впрочем, отдельные факты из вчерашней жизни поселка проскакивали в речах железнодорожников, похоже, жены-сороки на хвосте принесли... Как водится, самым осведомленным оказался главный механик Иван Михайлович.
Лысый большеголовый крепыш темпераментно вещал кучке ротозеев, что органы арестовали опостылевшего народу бандита Лошака с дружками и отвезли в оперативный пункт дорожно-транспортного отдела НКВД.
— Выходит, ребятушки, там не только убийство и разбой, коли за дело взялась госбезопасность... Здесь, видать, — и механик поднял кривой палец вверх, — дело «сурьезное»!
Люди без излишних комментариев поняли намек Михалыча, что тут стопудово пахнет изменой или даже большим государственным преступлением. Умник же, как повелось, взялся рассказывать случай из собственной жизни:
— У наших вон в колхозе в тридцать третьем... гэпэушники взяли одного зоотехника, интеллигентным считался мерзавец. Потом выяснилось — гад ядом скотину травил, увезли на хер с концами, — и, утерев рот ладонью, веско заключил. — Думаю, ребята — пи**ец Лошаку и евойным дружкам...
— Постой, Михалыч, — вмешался молодой технолог Коля, — неужели думаешь, что Лошак-бандюга Семена отоварил? Да не верю... На кой черт старому пердуну мокрым делом мараться... — и победно заключил: — А знаете, мужики, что шестерок пахана Космыню, Моряка и Уруса — уже выпустили...
Слушатели разинули рот от такого оборота событий. Да и Роман Денисович, навострив уши, подошел ближе.
— А не врешь? — разом переспросил хор голосов.
— Да... рядом с ними живу. А уж маманя завсегда по-соседски о них знает. Правду говорю, отпустили эту шпану.
— Да уж... — присутствующие озадаченно почесали затылки.
— А Лошак, мудак, сидит пока, — продолжил Николай, — Дед как пить дать знает — чьих рук дело... Ну, убийство и поджог... А еще... считаю, что там чужаки постарались, как бы, братцы, диверсией не пахло...
Люди задумались, не найдя, что и возразить. И тут вдруг вмешался мастер колесного цеха Щукин.
— Я, парни, живу на Пятилетке. После обеда отпросился вчера. Крыша у трубы потекла, подправить нужно было. Вот и отпустили... за прошлые переработки.
— Щукарь, давай ближе к телу, — недовольствовал народ.
— Так... что хотел сказать, — мямлил мастер, — сижу, значица, на коньке и вижу, как тэошная полуторка херашит в сторону леса. А в кузове шестеро бойцов при оружии...
— Ну и что? — опять раздались недовольные голоса. — Мало куда, оперативная группа на выезд поехала...
— Ну, это так... к разговору... Только вечером тоже на крышу залез. Уже смеркалось. Смотрю, обратно та же полуторка катит. Но я ради спортивного интереса разглядел — там в кузове уже девять солдат, как в бочке селедки набилось. И трое без пилоток, связанные. Вот так... Забрали, выходит, еще троих...
Ширяеву о диверсантах рассказал еще Пахряев. Потому он еще раз похвалил себя за вечерний визит к торговке Устинье: «Сработал молодцом, успел соломки подстелить...»
Тут народ засуетился, заметив приближающееся начальство, и стал скопом протискиваться в столярку, занимать места на скамейках.
Роману Денисовичу стало безразлично, что говорили на планерке главный инженер и зам. начальника по ремонту. Повседневные проблемы предприятия инженера теперь не интересовали. Но очередь дошла и до него... Ширяев кратко доложил о ночном бдении — работа идет по плану, замечания, честно сказать, пустяковые. Главный инженер вскользь поблагодарил Ширяева и перешел к другим, уже менее серьезным вопросам. Люди по привычке настроились на наставший рабочий день, что не говори, а забот выше головы, тут уж не до бабьих сплетен.
По дороге в контору Романом Денисовичем овладели вчерашние гнетущие мысли. Только раскрылись они, как назло, с другой стороны — с морально-этической, еще больше обостряя негодование самим собой. Уже ничего нельзя сделать, бесила необратимость ситуации, и почему такие соображения не пришли раньше в голову?
Получается, что ради чрезмерно раздутых амбиций агент обрек на гибель еще четверых человек, прежде неизвестных, не сделавших ему никакого вреда... Хотя нет — уже пятерых, ибо боец оперативного пункта Пахряев заведомо приговорен к смерти. И эти люди стояли вместе с ним по одну сторону баррикад и не заслужили такого конца. Но также ясно как белый день, что и с противной стороны последует чреда убитых, ибо в обоймах у Альберта Арнольда сотня патронов и нет смысла экономить копеечные пули. Так что за мясорубку учинил разведчик, неужели обезумел под старость лет?..
Но и это не главное для истинного солдата — таковым считал себя. Цена человеческой жизни в военной обстановке сведена до минимума. Возникла более досадная проблема, тяжесть которой состоит в том, что разведчик сознательно (а как еще иначе) ликвидировал ячейку Абвера, выстроенную годами и для других целей. Провал в Кречетовке повлечет цепочку губительных последствий для других операций немецкой разведки, к примеру, тех же диверсионных актов. Альберт намеренно положил на плаху головы четырех агентов, которые завербованы, обучены, подготовлены другими людьми и скрытно работали бы дальше, давая весомые результаты.
Так не вредительство ли это? Так не помощь ли это врагам Германии? Расценить подобный проступок можно как угодно, но уж никак не назовешь опрометчивым. Это чистой воды преступление, по логике , об оберст-лейтенанте Арнольду плачет суд военного трибунала. И если бы Альбер оказался военным судьей, то определил бы собственное деяние как преднамеренная измена с отягчающими обстоятельствами. Только так и не иначе...
Впрочем, чего фантазировать на пустом месте, если руководство Абвера узнает о таких художествах, даже взяв в расчет сложившиеся на месте обстоятельства, реакция будет однозначно категоричной. Альберта Арнольда прикажут ликвидировать, и не только как причинившего явный вред агента, а как ничтожество, выработавшее отведенный циркуляром ресурс. Что и обидно теперь... Столько трудов, сколько мучений — и все коту под хвост. Вот и взбрыкнул, вот и вздыбился, да и еще невинную душу, любимую женщину — жену Татьяну утащил в пропасть.
Слава богу, хоть по пути никто не попался — чтобы Ширяев сказал, чтобы ответил встречному, находясь в столь подавленном состоянии... Прикинулся бы больным букой...
«...Эх ты... человек воли и доблести, скатившийся до зашуганного страхами размазни...» — с такими удручающими естество мыслями затворил Ширяев дверь коморки в техническом отделе депо. Плюхнулся в старенькое кресло, налил воды из графина и жадно опорожнил полный стакан. И с холодом влаги, обжегшим внутренности, голова постепенно прочистилась, дурные мысли ушли... И Роман Денисович язвительно усмехнулся, подумав о себе: «Как же немощен человек, что дает чувствам руководить собой...»
Разведчик по опыту знал, что минутная слабость легко обернется катастрофой, нельзя поддаваться порывам совести и благим моральным позывам, когда на кону сама жизнь, главная ценность в этом мире. Вот такова мораль... Ведь он — индивидуалист, одиночка, и это не вина или заслуга... таким Альберт Арнольд родился и останется до конца отведенных Господом дней.
Ширяев достал из кармана брюк перехваченный носовым платком Walther, сжал рукоятку до боли в пальцах, поднес к глазам и пристально вгляделся в ствольное жерло. Матово поблескивало развальцованное выходное отверстие, а за ним в полной тьме притаилась — сама смерть. Агенту претило играть в эти столь притягательные для слабаков игры, но стоило подумать о mortiferum incidunt, а тем безжалостным казусам, видимо, пришла пора.
Уж слишком гладко складывалась карьера немецкого разведчика поначалу на территории Российской Империи, а затем уже Советского Союза. Определенно, причина в том, что тот оставался крайне осмотрительным, чрезмерно осторожным и суровым к себе. И уж на рожон не лез ни при каких обстоятельствах, даже оскорбительных для обыкновенного человеческого достоинства, которое пришлось часто укрощать, укротить ради дела, как говорят русские — засунуть в жопу. Что, конечно, нельзя сказать об офицерской чести, тут уж оставался непреклонен. Вот так и жил...

В декабре семнадцатого года капитана Альберта Арнольда прикомандировали к службе железнодорожных перевозок (Feldeisenbahnwesens) Ставки Главного командования (Groses Hauptquartier). Главным критерием назначения послужило владения русским языком, необходимым для оперативного анализа документации Варшавской линии Северо-Западных железных дорог, управление которой размещались в Вильне. Альберту, знакомому с местной обстановкой, как говорится, и карты в руки. Волей-неволей въедливому генштабисту пришлось вникать в тонкости видов перевозок. Но сражения на Восточном фронте уже подошли к концу. Третьего марта восемнадцатого года в Брест-Литовске подписали сепаратный мирный договор. Советская Россия вышла из войны, однако Германия продолжала оккупацию западных губерний.
В конце того же марта Альберта вызвал к себе Вильгельм Мейер, возглавлявший отдел путей сообщения (Verkehrs-Abteilung — A 7). На Лейпцигер Штрассе капитана Арнольда поджидал коротко остриженный худощавый полковник. То был начальник отдела связи, контрразведки, прессы и разведки Генерального штаба (Abteilung fur Nachrichtendienst, Abwehr, Presse und Aufklarung — III B) Вальтер Николаи.
Альберт доподлинно знал, что этот человек — парвеню в Генштабе, мать полковника обыкновенная крестьянка, что, собственно, и определяло к нему отношение большинства генштабистов, выходцев из благородных сословий. И еще заносчивые офицеры считали Николаи бездарным руководителем, сваливая на него серьезные неудачи в войне. Например, разведывательная служба отдела «III B» не просчитала — сколько времени понадобится России для проведения мобилизации. А когда русская армия внезапно вторглась в Восточную Пруссию, германский Генштаб, застигнутый врасплох, совершил непростительные ошибки. Чтобы остановить русские войска, пришлось спешно перебросить на Восток два корпуса из армий, наступавших на Париж. В результате с большими потерями немцы проиграли сражение на Марне, тем самым поломали стратегический план наступления на Западном фронте.
Альберт и тогда, и в особенности теперь понимал, что эти облыжные обвинения слишком поверхностны и не заслужены Вальтером Николаи. Если исходить из действительных фактов и сопоставлений, то очевидно, что германская разведка оказалась подготовлена к войне гораздо лучше, чем разведки стран Антанты, не говоря уж о Четверном союзе. И даже после завершения европейской бойни Николаи принес Германии немалые услуги в подготовке реванша — новой, невиданной доселе войны.
Вот конкретно из-за этой предусмотрительности начальника третьего «Б» отдела и состоялась беседа полковника и Альберта, продолжившаяся уже основательно в кабинете Николаи, овальными окнами выходящем на рыжий мост Мольтке (Moltkebrucke).
Вальтер только на пятнадцать лет старше Альберта, но за плечами полковника полная трудов и наполненная рисками жизнь. В двадцать девять лет, получив капитана (как и Альберт), он стал начальником Кенигсбергского разведывательного центра, который превратил в главный форпост шпионажа против России. Любопытный факт, что до назначения на этот пост Николаи совершил полугодовой вояж по центральным русским губерниям, формальной же целью значилось совершенствование в знании русского языка.
Так вот, еще находясь в Восточной Пруссии, шеф разведцентра стал собирать информацию об офицерах, безукоризненно владевших русским языком. Естественно, вышел на выходца из Гумбиннена, уже завершавшего учебный курс в Лихтерфельде. Николаи начал присматриваться к молодому человеку, завел на него обстоятельное досье, сделав соответствующие запросы в имперские инстанции. И как классный профессионал, в собственных далеко идущих планах предназначил тому малому чисто специфическую роль. Николаи не мешал армейской карьере Альберта и, довольный, потер руки, узнав, что Арнольд удачно поступил в прусскую военную академию. Вот там, в здании на Unter den Linden под номером семьдесят четыре, в двенадцатом году шефу разведки представили обер-лейтенанта Арнольда, в числе слушателей академии бывших билингвами. Один... в совершенстве изъяснялся по-английски, другой по-французски, третий по-итальянски, четвертый — турок по рождению... Ну а Альберт Арнольд — характерной речью походил на природного русака.
Если честно, то Альберт поначалу проигнорировал знакомство с несановитым подполковником. Ведь офицера на втором курсе представили даже самому Гельмуту Йоганнес Людвигу фон Мольтке — генерал-полковнику, начальнику Германского генерального штаба, а уж других генеральских чинов было и не счесть. Но вдумчивый молодой человек обратил внимание, что уж слишком часто его пути пересекаются с подполковником, а затем и полковником Николаи, руководителем военной разведки Германии. Внутренне чутье подсказывало, что это неспроста, не случайно... И вот теперь пришло время разгадки, смысл которой состоял в следующем:
По истечении трех лет неустанных сражений Deutsches Kaiserliches Heer так и не сумел добиться решающих побед. При этом непосильное напряжение экономики, начавшийся голод в стране, миллионные человеческие потери и постоянно возрастающее превосходство Антанты породили у генералитета Германии, да и среди союзников пораженческие настроения. Переход на Западном фронте к стратегической обороне по линии Гинденбурга в семнадцатом году, затяжное окопное противостояние подрывали боевой дух армии, и возникало ощущение, что дальнейших тотальных атак врага немцы просто не выдержат. И уже ни для кого не было секретом, что с каждым днем шансы на победу стремительно тают.
Генерал-квартирмейстер Reichsheer Эрих Людендорф в приватной беседе с императором признал, что Германия больше не в силах вести войну на истощение. Кайзер, да и высшие сословия не готовы поступаться завоеваниями на востоке и западе, чем и воспользовался главный генштабист. Людендорф заявил во всеуслышание, что нужно новое наступление, которое еще соответствует военному и политическому положению, а главное, желанию Германской армии, для которой неприемлемы изнурительные оборонительные сражения.
Весеннее контрнаступление восемнадцатого года под общим названием «Сражение Кайзера» (Kaiserschlacht) предполагало прорыв линии обороны сил Антанты до прибытия в Европу экспедиционных войск Северо-Американских Соединенных Штатов и в итоге — отбрасывало союзников далеко по всей линии Западного фронта. Выигрышный мир с Россией и громкая победа на Западе гарантировали коренной перелом в затянувшейся войне.
Однако аналитический ум Николаи видел развитие дальнейших событий по иному, печальному сценарию. Старый разведчик оказался прав — в недалеком будущем разгром на «Второй Марне» повлек за собой серию побед союзников и крушение Германской империи.
Полковник обрисовал Альберту военно-политическое и экономическое положение Германии, подчеркнул рост социального брожения в стране и в итоге предрек неминуемое поражение Германии в войне. Что молодой офицер противопоставит отточенной логике матерого разведчика? Спорить с Вальтером Николаи было бесполезно. Да и сам Альберт отчетливо понимал, исходя из работы в транспортном управлении — уже по военным перевозкам видно, что страна не то что в кризисе, нет… — Германия уже на пороге катастрофы.
Полковнику Николаи, как опытному руководителю, не составило труда убедить начинающего генштабиста в правильности выстроенных гипотез, но и бесповоротно перетянуть офицера на свою сторону, сделать союзником.
Шеф разведки развернул перед слушателем картину предстоящего будущего Германии. Да, стране придется пережить позор поражения, невиданные лишения обрушатся на многострадальные головы немцев, но воля нации, воинственно-горделивое самосознание народа, героический дух Зигфрида — никуда не денутся, не исчезнут. Германия наберет сил, воспрянет и окончательно победит извечных врагов. Конечно, в изложении Николаи отсутствовала риторическая патетика, да и не свойственен полковнику брутальный тон. Но главный разведчик настойчиво провел одну четкую и конкретную мысль: «Умные люди понимают, что настанет время, и оно уже близко, когда придется опять собирать камни — силы государства, силы армии». Эта мощь — ключ к предстоящему противостоянию. Но для этого потребуется изучение противника, понимание преимуществ и слабостей будущего врага.
По твердому убеждению полковника, главным военным соперником Германии опять станет Россия — пусть сегодня эта громадная территория раздирается междоусобными войнами, порождением социальных революций. Последней из них, а точнее, недавнему осеннему перевороту, содействовала Германия и лично он — Вальтер Николаи. Пусть там много хаоса, неразберихи, крови и грязи — но придет время, и смута закончится. Русский народ отыщет золотую середину... Найдутся люди или, по меньшей мере, человек, способный сплотить нацию, воодушевить людей и поднять Российскую державу на прежнюю высоту. Таковой путь предстоит пройти и Германии, ибо судьбы этих родственных стран схожи, ибо у них исключительная миссия, правда, у каждой своя.
Трудно сказать, во что выльются в дальнейшем отношения этих вставших с колен сильных государств... Державы станут или союзными, как век назад, или, наоборот, враждебными, что чревато новыми большими войнами. Но в любом случае немцы обязаны именно теперь начать доскональное изучение этой страны.
Альберт уже загодя знал, куда клонит старый лис Николаи. Капитану Арнольду предназначалась участь нелегального агента на территории России. И чем больше говорил полковник о предстоящих задачах послевоенного строительства немецкого государства, потребностях и перспективах будущей Германии, тем больше Альберт свыкался с необходимостью предстоящего жизненного выбора.
И когда полковник уже напрямую предложил Альберту стать германским агентом, перейти на службу в отдел IIIB (военная разведка и контрразведка). И тот, не минуты не сомневаясь, ответил согласием.
Так что подвигло капитана генерального штаба, имевшего престижное положение в серьезном отделе Прусского военного министерства, столь категорично поменять собственную судьбу... Почему Альберт отверг очевидные перспективы генштабиста, лишил себя военной карьеры, стал нелегальным агентом, начав жизнь с нуля...
Если бы было так очевидно... Но на выбор людей влияет масса запутанных ситуаций, нелепые случайности — абсурдные на первый взгляд, невозможные по логике вещей катаклизмы и, наконец, чья-то злая воля.
За последние пару лет в семье Альберта Арнольда произошли горестные события. Начало которым положило объявление Германией войны России первого августа четырнадцатого года, что в первые же дни породило рост небывалой антинемецкой истерии.
Четвертого августа здание Германского посольства в Петербурге подверглось штурму толпы, разогретой винными парами, а затем чрезмерно возбужденные люди учинили полный разгром представительства. В России стремительно росли германофобские, националистические организации, сильно преуспело в разжигании розни общество «За Россию», имевшее филиалы во всех российских губерниях. Лидеры этого общества обвиняли немцев России как в установлении экономического господства на территории Российской империи, так и в разрушении религиозных, нравственных и культурных устоев русского народа. И такие остервенелые, погромные призывы находили живой отклик среди народных масс, оболваненных «патриотической» пропагандой.
Бурлила и русская Вильна. Полоумный сброд крушил немецкие магазины и лавки, начались поджоги и разрушения немецких предприятий и деловых контор. В одночасье сгорели деревообделочная и мебельная фабрика Густава Брандта. А когда трясущийся со страха старик с развивающейся по ветру седой бородой пытался остановить бушующих молодчиков, обезумевшая толпа попросту растерзала немца. Прах деда, как потом узнал Альберт, добрые люди погребли в братской могиле с другими страдальцами. Дедовы активы национализировали, а может, грубо разворовали или умно присвоили лицемерные чиновники. Разумеется, прекратились и пополнения денежных счетов на имя фрау Кристины, матери Арнольда.
Но беда не приходит в одиночку. Финансовое положение фрау Кристины рушилось на глазах. Причина тому состояла в непрекращающейся в военное время инфляции, да и в махинациях ненасытных банковских дельцов. Мать и Альберт превращались в нищих. Фрау Кристина уже давно съехала с уютной квартиры в Лихтерфельде, поначалу вдова поселилась в Берлине, потом сняла угол в пригородном Эберсвальде. Там женщина и умерла в одиночестве в конце июня шестнадцатого года по причине острой сердечной недостаточности. Сын же в это время воевал под Новогрудком, где войска под командованием Эверта пытались прорвать линию немецкой обороны, русские шли стеной, бои происходили страшные.
Что ждало Альберта Арнольда в послевоенное время — почетная отставка и мизерное пособие... Увы, капитан — не барон Хассо фон Мантейфель, сын генерала от инфантерии Курта фон Мантейфеля и внук прусского фельдмаршала Эдвина фон Мантейфеля — триумфатора Франко-Прусской войны. Альберт познакомился с юным лейтенантом в госпитале. И даже не Фриц Эрих фон Манштейн (Левински) — сокурсник по Лихтерфельде и Прусской военной академии... Шестнадцать предков по прямой генеалогической линии Манштейна были генералами прусско-германской армии. Это отпрыскам семейств аристократов и финансовых воротил открыты заветные пути и дороги, заведомо обеспечена военная или чиновничья карьера, несмотря на перипетии в судьбе Германии. А впрочем, чего на них обижаться... Мальчишка Хассо — немилосердно изуродован русской шрапнелью, а Эрих — солдат, каких только повидать...
Однако в этом мире царят, как правило, не справедливые и беспристрастные законы, а ложь и кумовство... Вот почему внук гимназического профессора принял не столь уж лестное для самолюбия предложение полковника Вальтера Николаи. Ну не становиться же жалким клерком или еще, пуще того — дворецким в семействе чванливых торгашей, разбогатевших на военных заказах. Альберт кадровый офицер, жизнь которого предназначена служению Vaterland.
Но еще две недели ушло на то, чтобы предпринятую начальником разведки кадровую ротацию санкционировали в Ставке Главного командования. Наконец, перевод подписали генерал-квартирмейстер Полевого Генерального штаба фон Штейн и Глава Военного кабинета — барон фон Линкер.
После чего последовало уже официальное оформление в структуру Генштаба, гауптману пришлось пройти через бюрократическую волокиту в отделе канцелярии (Abteilung Buro) и центральном отделе (Zentralabteilung) — занятых кадровой работой.
Когда дело устроилось положительным образом, полковник Николаи в двухчасовой беседе с присущей шефу разведки скрупулезностью еще раз проверил уровень академической подготовки Альберта, общую эрудицию и осведомленность в вещах чисто специфических. Прощупал морально-психологическое состояние капитана, выяснил, насколько честен тот в собственном выборе и не откажется ли от него, при появлении трудностей. Оставшись удовлетворенным по всем позициям, полковник кратко изложил Арнольду, что ждет офицера в ближайшем будущем.
Первым делом тот пройдет полугодичную подготовку в учебном центре разведывательного отдела. Так как капитан последнее время специализировался на вопросах железнодорожных перевозок и детально изучил специфику этого вида транспорта, ему предназначено вести агентурную работу на Российских железных дорогах. Даже непосвященному ясно, что грузопотоки — четкий показатель экономического и военного потенциала страны. Особенно эти знания необходимы в ходе военных действий — снабжение фронта людскими и другими ресурсами всесторонне раскрывает планы противной стороны.
После окончания учебы Альберту предстоит сдать сложнейший квалификационный экзамен, председателем выпускной комиссии будет сам полковник Николаи. По результатам испытаний будет определен конкретный участок, на котором выпускник центра начнет нелегальную работу. И тогда новоявленному агенту поставят предметные задачи, определят связников, дадут шифры, ну и разъяснят остальные нужные в этих условиях вещи.
Арнольду, капитану Генерального штаба, через месяц стукнет тридцать лет. Иной человек позавидует столь удачному продвижению по службе. Впрочем, молодой офицер не был чинодралом, хотя честолюбием не обделен... С первых дней на фронте он побывал в таких жестких мясорубках, что не приведи Господь. За боевые отличия был награжден орденом Дома Гогенцоллернов (ад под Новогрудком), Железным крестом 1-го класса (взятие Ковно в пятнадцатом), Железным крестом 2-го класса (битва под Танненбергом в четырнадцатом), Гамбургским Ганзейским крестом (награда за храбрость или боевые заслуги на поле боя, приравнивается к Железному кресту) и Крестом «За военные заслуги» Австро-Венгрии. После ранения оказался в Военном министерстве.
Спрашивается, сколько еще учиться... ведь капитан уже не мальчик, а зрелый муж. Не пора ли послать к чертям сидение за партой, отказаться от постылой участи школяра... Ведь что не говори, а усердная учеба требует неизмеримо больше усилий, чем практическое претворение полученных знаний в жизнь. А сколько скуки, сколько нуды пережито, сколько нерв будет затрачено... Да и будет ли толк, пойдут ли на пользу делу потраченные в штудиях месяцы... К тому же идет жестокая война, люди бессчетно гибнут в боях, да и в тылу отнюдь не легче, голод, болезни — кругом один ужас. А офицер вдруг окажется в тепличных условиях, в смысле без риска для жизни, когда судьба других висит на волоске. Справедливо ли это по отношению к боевым товарищам, проливающим вместо него собственную кровь.
И Альберт честно спросил об этом пожилого полковника. И тот ответил, как выяснилось, на наивный вопрос:
— Капитан Арнольд, с точки зрения общечеловеческой морали понимаю возникшие сомнения. Но коль приняли присягу, то как кадровый военный знаете, что предназначение солдата на войне, конкретно целесообразность места несения службы определяет только начальство. Командованию видней, где кого использовать с большей отдачей и успехом. Поэтому в армии и заведено раз и навсегда, что приказы не обсуждаются, а выполняются неукоснительно, в том и состоит залог победы. Вам изначально предоставили выбор, и, сделав таковой, перепоручаете собственную судьбу в руки прямого начальника, то есть полковника Николаи. Так позвольте теперь мне решать долю подчиненного... На фронте нелегко, но скажу без обиняков, работа, которой посвятите себя — стоит того...
Альберт пытался возразить, но не решился на откровенность, Николаи же продолжил, но уже мягким, даже домашним тоном:
— Извини, дружок, не подумай, что использую фронтовика в темную, а уж тем паче в личных интересах. Это не так... Не скрою, пришлось кучу времени посвятить раскрытию чужих тайн, а как знаешь — руковожу еще и армейской контрразведкой, а это поприще несравненно деликатней, чем разведка как таковая. Но дело даже и не в том... Скажу без бахвальства, худо-бедно научился объективно оценивать достоинства и недостатки людей, короче говоря, приноровился видеть личность насквозь и умею определить цену каждому человеку, понимаю, на что тот способен и что индивиду не по плечу.
На тебя, не будет преувеличением, потратил десять лет. Знаю об Альберте Арнольде, как никто, исчерпывающе... И не сомневаюсь, что даже ты сам не догадываешься об отдельных сторонах собственной личности, не говоря уж о скрытых способностях, — пресекая всплеск протеста на лице Альберта, продолжил. — Уверяю, капитан, со стороны завсегда видней. Так вот что хочу сказать... — полковник сделал глоток воды из стакана. — Миссия, которой теперь посвятил себя, состоит в том, чтобы создать капитальный задел для будущего внешней разведки Германии. И потому последний год подбираю адекватные кандидатуры закордонных разведчиков. Надеюсь, нет смысла объяснять, что агенты-нелегалы составляют элиту нашей разведки. На подготовку профессионала такого уровня раньше, как правило, отводилось минимум два-три года. Ведь каждый секретный агент оставляет прошлую жизнь и перевоплощается в новую личность, в подданного чужой страны с характерной национальной ментальностью. Короче, становится бесповоротно другим человеком. — И тяжело вздохнув, как бы исчерпав нужные и не нужные доводы, полковник резюмировал. — Пойми, капитан, подчас стоящий разведчик-нелегал стоит даже дороже дивизии на фронте, от достоверности полученной им информации зависят тысячи жизней соотечественников, в том числе и мирных граждан.
Альберт, до корней волос ощутив чудовищную разительность перемен, которые уготовила судьба, только и произнес одеревеневшими губами:
— Да, понимаю, господин полковник, понимаю как нельзя лучше...
Вальтер Николаи всмотрелся в глаза собеседника, потом пожал руку капитана и, не ослабляя хватки, подытожил сказанное с отеческой теплотой:
— На редкость доволен, что не ошибся в выборе, гауптман Арнольд. Скажу одно напоследок — не каждый храбрец решиться стать бойцом невидимого фронта, миссия крайне рискованная, а постоянная стойкость в нашем общем деле неизмеримо больше, чем открытый героизм, проявленный на поле боя. Поверь, дорогой Альберт, это не пустые слова. И еще, — бравый полковник ощутимо погрустнел, — извини за фамильярность, вы мои ученики — прежние и новые для меня как родные дети, ваша боль — моя боль, ваши победы — мои победы.
Вскоре Альберт оказался в Восточной Пруссии, рядом с Кенигсбергом, в деревушке Seligenfeld. В этих «блаженных полях» и помещалась секретная школа третьего отдела, созданная Вальтером Николаи еще в бытность начальником Восточного разведцентра.
Альберта, как будущего нелегала, поселили на конспиративной квартире в отдельно стоящей мызе, благо селение состояло из разбросанных хуторов. Отобрали военное обмундирование и личные вещи, переодели в одежду обыкновенного селянина. Персональный куратор — седой немногословный старичок, кстати, также в цивильном одеянии, подробно и толково объяснил строгий распорядок теперешней жизни. Затем, по общепринятому правилу, как и каждый курсант, попав в подобное заведение, Альберт получил псевдоним. Теперь капитана звали — Роман Денисович Ширяев, и он обязан откликаться только на это имя. Отныне дальнейшая жизнь будет подчинена постоянной конспирации, которую нельзя применять время от времени. Куратор доходчиво пояснил, что смысл тотальной маскировки не только в сокрытии некоей информации. Это обширное, вернее, всеобъемлющее понятие... По сути, конспирация считается экспертами своеобразной «высокой культурой» и приобретает истинный смысл, только когда становится образом жизни. Вот тогда умение соблюдать тайну станет тем надежным покрывалом-невидимкой, что укроет разведчика-нелегала от бдительного ока вражеской контрразведки.
Альберту сразу же вручили обширное досье на человека, жизнь которого он должен «прожить дальше». Некий Роман Ширяев — из обедневшей семьи мещан губернской Вильны. Рано лишившись родительской опеки, стал зарабатывать себе на хлеб уборщиком в паровозных мастерских, с возрастом повысили до кочегара, а потом выучился на помощника машиниста. Уж чего никак не предполагал генштабист, что профессорскому отпрыску теперь предстоит освоить профессию паровозника, а без этого ведь никак не обойтись. С линялой фотографии на него смотрел светлоглазый худощавый парень в косоворотке и путейском мундире нараспашку. Полистав страницы подшивки, Альберт узнал, что «прототип» чисто случайно в пятнадцатом году оказался с закрепленным паровозом на оккупированной немцами территории. Был интернирован и отправлен в лагерь для перемещенных лиц под Растенбургом, где и попал в поле зрения немецких спецслужб. Дальнейшую разработку железнодорожника провело ведомство Вальтера Николаи. Ну и финальный, заключительный аккорд этой несчастной жизни — Ширяев скончался в августе семнадцатого года от приступа малярии.
Остались в памяти занятия, проводимые знатоками универсалами в персональном порядке — о контингенте центра знал только конкретный круг лиц. Даже названия учебных предметов в расписании занятий не указывались, только буквенно-цифровые шифры: СД-1, СД-2 и так дальше (где СД — специальная дисциплина).
За полгода, проведенные в Зелигенфельде, Альбер узнал, пожалуй, больше, чем за предыдущие тридцать лет прожитой жизни. Речь идет, конечно, не о теоретических книжных познаниях, этот багаж подразумевался за ним априори. Будущий разведчик приобрел необычайно обширный «утилитарный» жизненный опыт, помноженный на саму специфику предстоящей агентурной работы.
В бессмертном трактате «Искусство побеждать» великий китаец Сунь-Цзы учил, что «...знание приобретается только через людей...», и потому человек — главная цель и главный инструмент разведчика, а уж закордонного в особенности. Основу работы нелегала составляют отбор посвященных в секреты индивидов, вербовка, а затем руководство практикой сбора нужных сведений. Основным, определяющим моментом здесь значится не только освоение навыков работы с отдельными личностями, а умение достигать психологического превосходства над каждой из них. Эти навыки систематизируются в отдельную дисциплину, название которой — «Оперативная разработка объекта». Ее методы, приемы и средства крайне многоплановы, единит их только — целесообразность. Первоначальная задача состоит в том, что определяется пригодность объекта к возможному сотрудничеству в качестве агента или подбирается другое оперативное применение. А дальше, еще до момента знакомства, изучают конкретную личность и выясняют разведывательные перспективы. Потом решают, каким образом подготовить установление первичного контакта, чем заинтересовать, как проверить добросовестность выбранной персоны. И далее по заведенному порядку... Соблюдение этих этапов непременное условие работы, в случае сбоя хотя бы одного затраченные усилия по вербовке пойдут насмарку или в дальнейшем принесут вред.
Но это пока чистой воды теория... Для развития навыков установления контакта полагается выполнить ряд практических заданий «с вывозом в поле», как говорится на сленге, то есть за территорию школы. К примеру, курсанта отправляют на вокзал, где требуется познакомиться с условленным пассажиром... И, используя банальные хитрости, велят узнать фамилию, адрес, дату рождения, род занятий и даже номер паспорта собеседника. Сам же практикант действует под вымышленным именем с выдуманными в соответствие случаю биографическими подробностями. Но задание могут и усложнить, заставив курсанта найти денег, сесть в тот же поезд и разыскать необходимого «клиента» среди остальных пассажиров. А потом так с ним сблизиться, чтобы тот согласился выпить с новым приятелем спиртного и в итоге остался без паспорта. Но тут уже получался симбиоз с другой учебной дисциплиной — «Способы и средства выживания».
Для достижения результативности будущему разведчику-нелегалу положено стать психологически непоколебимым, а не только раскованным и коммуникабельным. Естественно, необходимо отличаться разносторонней эрудицией, чтобы завязывать отношения с людьми разных социальных групп. Для изучения собеседника во время разговора агент обязан разбираться в психологии, свойственной людям с любыми типами темперамента. Вынужден чутко улавливать манеру речи, иные личностные черты и даже малейшие нюансы в поведении человека, в том числе позу, жесты и направление взгляда. Потому занятия с психологом считались приоритетными.
Само собой, Альберт изучал всевозможные методики сбора развединформации. Здесь даже на самом низовом уровне использовался широкий спектр способов. Тут и личное наблюдение, и опрос информированных или даже мало знающих лиц, и подслушивание служебных разговоров, но поощрялось также спаивание военнослужащих, добыча сведений с помощью женщин, связанных с армейским и начальствующим персоналом. А что уж говорить о проникновении на режимные и закрытые объекты, на установку телефонного прослушивания, расшифровку телеграфного кодирования, да и не перечислишь еще много чего...
На новом уровне изучался и русский язык. Теперь иностранный язык не только средство получения информации и делового общения, теперь язык лакмусовая бумага для подтверждения присвоенной легенды. Альберта заставили говорить в точности так, как изъясняются жители той части России, где якобы родился прообраз. Чтобы не было провала на шибболет. На языковые уроки специально доставляли пленных русских солдат, уроженцев западных русских губерний с характерным для тех мест говором. Да и еще учитывалась речевые особенности на оккупированных немцами российских территориях (уже намечалась Вильна как отправная точка внедрения агента в страну).
Пришлось капитану освежить в памяти, применительно уже к новому роду занятий, основы топографии, картографию и ориентацию с компасом и картой, определение по памяти местонахождения, научиться владеть доступными видами оружия и приемами рукопашного боя. А еще Альберта научили прыгать с парашютом, выбирать места для тайников, подделывать документацию, отрываться от филеров или выслеживать объект самому.
Проходил офицер и методику проведения диверсий, изучал свойства взрывчатки и методы минирования, осваивал арсенал зажигательных средств и варианты их применение, учили приготовлению простейших взрывчатых устройств из подсобных веществ и материалов.
Так же внимание уделялось работе со средствами связи. Альберт углубил собственные познания в еще зачаточном, но быстро развивающемся радиоделе, научился работать ключом на слух, принимал и отправлял без ошибок до шестидесяти знаков азбуки Морзе в минуту. Вызубрил инструктивные материалы по сеансам радиосвязи с центром, если тот предвидится в будущем, виды шифровки текста и дешифровки полученных сообщений.
В курс обучения входила, естественно, и методика поведения в нестандартных ситуациях, в том числе при задержании, на допросах и в местах заключения. При погоне или засаде врага было рекомендовано отстреливаться, но упорно приказано — последние патроны оставить для себя. В случае захвата живьем или раненым — до конца скрывать принадлежность к германской разведке и согласиться на перевербовку при перспективе вырваться на свободу.
Дни были до предела насыщены учебными занятиями, отработкой практических навыков и спортивными тренировками, что Альбер утратил чувство времени. Известна крылатая фраза русского классика Грибоедова: «Счастливые часов не наблюдают...», так вот курсант Арнольд в полной мере испытал ее обманчивую прелесть. Конечно, в положении дрессируемого скакуна глупо говорить о счастье, но чувство эйфории частенько накрывало капитана, стоило испытать прежде скрытые в себе способности и задатки. Одним словом, время летело со скоростью курьерского поезда, и неуловимо весна перешла в лето, лето сменилось осенью, и вот настали ноябрьские хляби.
Пришло время итоговой аттестации. Председателем выпускной комиссии, как и обещалось, стал полковник Николаи. Из доброжелательного отношения к Альберту следовало, что шеф разведки удовлетворен результатами, отраженными в зачетной ведомости. Да и бесстрастные оценки куратора, преподавателей и инструкторов в итоговых отчетах определенно впечатляли. Но Николаи привык доверять только собственным глазам. Целую неделю полковник вытягивал жилы из Альберта, подвергая того новым и новым контрольным проверкам. И когда убедился, что курсант соответствует установленным нормативам, подверг Альберта последнему итоговому испытанию.
Альберта планировалось поместить в офицерский сектор сортировочного лагеря русских военнопленных Darkehmen. Где тот, проявив себя положительным образом, заслужив полное доверие пленных, обязан организовать побег созданной группы офицеров. При этом ни начальство лагеря, а уж, боже упаси, охрана никоим образом не будут посвящены в эту операцию. Одним словом — верная смерть. Ну и с моральной стороны — гнусное задание, ведь потом беглецов предстояло бросить на произвол судьбы, оставив в чужом краю, далеко за линией фронта. Но уж таков шеф разведки Николаи, да и избитый девиз полковника гласил: «Цель оправдывает средства, и никаких сантиментов...»
По настороженным взглядам инструкторов, даже некоторой скованности, Альберт догадался, что разработанное задание считалось мало сказать — трудным, задача получалась экстраординарной, выходящей за привычные рамки. Что хотел этим сказать Николаи, что задумал, кого старый лис готовил из Альберта... Наконец, кем видел в дальнейшем будущего агента... История на сей счет умалчивает, искренностью господин полковник отроду не отличался.
Альберт знал, что по условиям мира, заключенного Германией и Советской Россией, уже началась репатриация русских военнопленных, но проводилась та крайне медленно. В первую очередь освобождались больные и увечные, а также жители территорий Прибалтики, Украины и Закавказья, находившихся под контролем германских войск и марионеточных правительств. С освобождением остальных пленных Германия не спешила, так как еще вела войну на Западном фронте и нуждалась в рабочей силе.
В Даркеменском лагере содержалась группа офицеров десятой армии Западного фронта, плененных летом семнадцатого года при неудачном прорыве русских из Молодечно на Вильну. Кстати, в марте восемнадцатого года эту армию расформировали. Поэтому легенда Альберта выстроили таким образом, чтобы ни при каких условиях он не имел даже косвенного соприкосновения с находившимися там офицерами.
Имелись серьезные плюсы в этом задании, лагерь располагался вблизи городка Даркемена, что на Анграпе, в часе езды от Гумбиннена. Места, знакомые Арнольду еще с детства, а уж став взрослым, он изучил район досконально. Достанет одного ночного перехода, и он с группой окажется в Роминтенской пуще, пограничной с русскими землями. В лесной чащобе сам черт не страшен — этим придется козырять, планируя побег. Ну а в условном месте сбежавших пленных встретят солдаты комендантской роты. Но пойманным беглецам, в принципе, страшное не грозит — согласно протоколам Гаагских конвенций, — за неудавшийся побег военнопленные получат наказание только в дисциплинарном порядке. Как обыкновенно, тех бедолаг малость побьют (да и то навряд) и отправят в штрафной лагерь.
Серьезная опасность возникала при уходе с территории лагеря и возможном преследовании охраной — могут запросто подстрелить. Нужно только правильно рассчитать действия по времени и выбрать маршрут позаковыристей.
Главная проблема же состояла в том, чтобы там, в лагере «засланца» не раскололи сами пленные офицеры — обнаружив провокатора, могли запросто ночью удушить подушкой. Вот уж тут как повезет...
На подготовку отвели три дня. Разумеется, Альберту полагалось знать об условиях содержания и существующем порядке в лагере русских военнопленных. Не жалея времени, Альберт изучил юридическую базу отношения к пленным, в первую очередь материалы Женевской и Гаагской конференций мира. Исчерпывающе полно правовой режим военного плена прописан в Гаагской конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны» от пятого октября седьмого года. Конвенция имела четырнадцать статей о военнопленных, в четвертой говорилось — о необходимости к ним человеколюбивого отношения. Это требовалось, чтобы четко осознавать собственный правовой статус и умело использовать полученные знания как для агитации будущих членов создаваемой группы, так и для нахождения лазеек в режимных правилах администрации лагеря. Теория теорией, но жизнь есть жизнь. Альберта намеренно морили голодом, даже умело побили, наставив синяков, короче, привели в положенное для лагерника физическое состояние.
Однако подарком судьбы (или Вальтера Николаи...) стало, что Альберту пришлось играть роль офицера, русского поручика. Содержание офицерского корпуса в плену так же было регламентировано конвенциями и в корне отличалось от положения рядовых солдат.
«Пленного» поселили в офицерском бараке, который делился на комнаты по шестнадцать-восемнадцать человек, теплых и чистых, недурными считались и другие бытовые условия. Нары, правда, спаренные, двухэтажные, но не сбитые из брусков и досок, а из надставленных армейских кроватей, застелены постельным бельем, грубым, но чистым. Кормежка тоже сносная. Офицеров не положено было выводить на физические работы, разрешалось читать книги, заниматься гимнастикой, даже писать письма домой. Кроме того, невольникам перепадали посылки Красного Креста, где часто лежали печенья и конфеты. Одно огорчало, после выхода России из войны прекратилось оправление денежных переводов, лимитированных суммой в триста двенадцать рублей пятьдесят копеек. Скажем чисто по-русски — «не так страшен черт, как его малюют»...
Внедрение в среду пленных прошло как по маслу, не он первый, не он последний. По заведенным правилам в офицерской зоне практиковалось подобие некоего самоуправления. Старший по бараку, пожилой капитан, определил Альберту спальное место на нижнем ярусе, видимо, счел, что замотанный вид пленного заслуживает поблажки. Соседом по койке оказался седой пехотный подполковник Рыков Сергей Сергеевич. Быстро познакомились... даже пришлось рассказать Сергеичу заранее сочиненную легенду о себе. Якобы числился офицером связи штаба двенадцатой армии Северного фронта, еще в марте послали с секретной миссией в Вильну. Поручение дал сам Посохов Андрей Андреевич. Но в Паневежисе случайно арестовал немецкий патруль и переправил в Кенигсберг, где до сего времени обретал в тюремном заключении. Немцам так и не удалось выбить из арестанта цель полученного задания. Альберту пришлось изловчиться и напустить туману, чтобы слишком любознательные офицеры не приставали к нему с лишними расспросами, в чем и удачно преуспел... А непонятливых и слишком болтливых плен приучил не лезть в чужие дела...
Как правило, в Даркемене содержались офицеры низшего и среднего звена, скажем так, не слишком продвинутые, далекие от высших материй, так что выпускнику Прусской военной академии и генштабисту удалось без труда запудрить мозги пленников...
Дмитрию Савицкому (так, по легенде, назывался Альберт) потребовалось не больше недели, чтобы присмотреться ко большинству русских офицеров, заключенных в Даркемене. Встречались люди, опустившиеся, раздавленные пленом, и махнувшие в отчаянье рукой на выпавшую судьбу рукой. С такими никакой каши не сваришь. Попадались озлобленные на божий свет, таковых приходилось обходить стороной. Имелись тихони, покорно ждущие обещанного возвращения на Родину. Водились краснобаи, причем полярной окраски: от ультра-консерваторов до откровенных леваков. Подобные балаболки также не представляли интереса... Из всех категорий лагерников Альберту нравились спокойные и рассудительные мужики, державшиеся в тени, не выпячивающие себя.
Подполковник Рыков — человек из той породы, но Альберт не решился открыть ему заготовленный план. Возрастом офицер еще не старый, лет сорока пяти, но в побег не годился, страдал отдышкой, определенно являлся сердечником. Но Сергей Сергеевич свел приятеля с толковыми парнями, по сути, одного возраста с ним. Новых знакомцев было четверо. Штабс-капитан Иван Колесов — до войны служил по отдаленным гарнизонам поволжских городов, человек умелый и умудренный опытом... Бравый поручик из Пятигорска Василий Сенчуков — ходил в разведку, брал языков. Поручик Виктор Козлов из Воронежа здорово рисовал карандашом портреты товарищей и умел подделать даже заковыристый подчерк. Прапорщик Петр Синявин до войны зарабатывал учителем физической культуры в Тверском реальном училище, знал приемы боевых единоборств. Что еще важно, эти офицеры недурно владели немецким языком. Вот на них и сделал ставку будущий разведчик...
Постепенно, с чувством, толком и расстановкой, находя деликатный подход, Альберт доверился каждому из них. Сказал, что собирается бежать из плена и ищет напарников. Но до времени не сводил русских офицеров, держал порознь. Проверял, не проболтаются ли хотя бы друг дружке. Ребята оказались надежные и, что важно, не глупые. Он с каждым из них прорабатывал технические детали гипотетического побега. С кондачка нечего не получится, побег дело не шуточное, тут ничего нельзя пропустить.
Необходим запас продовольствия и простейшие медикаменты. Не обойтись и без немецких марок на время, пока беглецы будут выходить из чужой территории. Вот тут, честно сказать, повезло. В Даркемене по причине финансового кризиса перестали использовать нотгельды — своеобразные лагерные боны номиналами в одну и одну вторую марки и даже в двадцать пять пфеннигов. Содержание пленным офицерам выдавали нормальными деньгами. Обязательно следует обзавестись оружием, на первое сгодится холодное, ну а по ходу добудется и огнестрельное. Опять же требуется теплая одежда, крепкие сапоги, чай, кругом уже слякоть, а дальше стукнут морозы. Да, много чего было нужно, а значит следовало оборудовать надежные тайники.
Но главной проблемой, над которой Альберт думал неустанно — являлся план побега, точнее первый этап — каким образом покинуть расположение охраняемой территории...
Офицерам полагались регулярные предобеденные прогулки по прилегающей к лагерю местности в поле доступности дозорных на смотровых вышках. При этом каждую неделю пленные офицеры расписывались в специальном журнале, где обязались не совершать побега или иных противоправных действий во время прогулок. И это не пустые слова... Тут на кону стояла офицерская честь каждого подписанта. Имелся, казалось, легкий и верный путь — уйти в побег на прогулке, как правило, группу из каждой комнаты конвоировали два-три охранника. Но Альберт сразу же исключил подобный сценарий, русские офицеры заведомо не нарушили бы данного честного слова.
Ну, подкоп и прочая книжная ересь из бульварных романов прошлого века тут тоже не годилась — от барака до рядов колючей проволоки по границам лагеря метров сто, копать не перекопать.
Если сильно захотеть, то найдется способ отвлечь часовых, что обходят лагерь по периметру, и дозорных, стоявших на вышках, — но это уже «целая войсковая операция». На которую требовалась уйма людей. Да и кто согласится поучаствовать в роли отвлекающей массовки, дав другим сбежать, а самому остаться в неволе. Ищи, как говорится, дураков...
Выдвигались варианты с лазаретом. Но, во-первых, симулянта могут сразу же распознать, во-вторых, нельзя же членам группы разом стать заболевшими...
Еще предлагалось использовать подводы с бельем, отправляемым в прачечную, или прибегнуть к продуктовым фурам, но это уже было из области чистой фантазии.
Таким образом, не находя дельных способов бежать из лагеря, не подставив собственные спины пулям часовых, Альберт стал склоняться ко взятию заложников из лагерной администрации. А уж потом потребовать служебный автомобиль и уехать, на сколько хватит бензина, став недоступным поисковым отрядам.
И он взялся разрабатывать этот, на первый взгляд, нелепый, абсурдный план. Настало время посветить в него самого опытного из товарищей, штабс-капитана Колесова. Иван Николаевич — человек пролетарского происхождения, потому не страдал дворянскими предрассудками, одним словом, не боялся замарать рук ради обретения вожделенной свободы. Но и риск был крайне велик... И эти двое, таясь от других, взялись за детальное обсуждение предстоящей операции. Следовало произвести расчет чуть ли не до одной минуты, знать, где в каждый момент времени ошиваются предполагаемые заложники. Причем улучить день, когда в лагере будет как можно меньше немецких офицеров, да и само время акции имело решающее значение. Одним словом, «заговорщики» разрабатывали полную диспозицию, не раз меняли составные части, перетасовывали, как карты в игральной колоде, роли участников акции.
И еще об одном никак нельзя умолчать... Душу Альберта бередило понимание того, что сам, будучи офицером, обманывает таких же офицеров, только русских. По сути, они те же виленские мальчуганы, приятели по уличным похождениям, только повзрослевшие и одетые в шинели. Русские парни, с чистой и открытой душой рвущиеся из плена домой, станут жертвой итоговой аттестации капитана в разведшколе. Нет, беглецов не убьют, конечно, достанется на орехи по полной программе, но навсегда в голове каждого засядет горестное воспоминание, что некий негодяй сумел так подло обмануть, украл в последний момент — сладость свободы. Оттого Альберт еще не знал, как поступит на завершающем этапе побега, сдаст новых товарищей или отпустит с миром...
Но вот и пришло время решающих действий. Накануне вечером проинструктировали членов группы, чтобы знали, что будут делать. Альберт предупредил, что кровь из носу, но человеческих жертв из охраны лагеря быть не должно, ибо в случае провала побега к беглецам применят самые суровые меры. Подвели итоги... У всех имелись теплые вещи, трехдневный запас сухого пайка, острые ножи... Скинулись на кругленькую сумму марок самому неимущему поручику Козлову.
Выступление назначили на пять утра, еще до подъема, чтобы гарнизон лагеря не оправился после сна, а постовые пребывали в расслабленном состоянии в предвкушении утренней пересмены.
Первого декабря восемнадцатого года, воскресенье. Комендант лагеря майор Крюгер и заместитель по режиму обер-лейтенант Циммерман по обыкновению убыли к семьям. «Трактирщик» в Инстербург, а «плотник» в близлежащий Даркемен. Вместо них за старшего остался командир взвода охраны лейтенант Краузе, призванный из запаса, сморщенный и пожухлый, как стручок. Старичок был лыс как колено, так что «кудрявая» фамилия походила на глупую насмешку. По обыкновению Краузе после вечернего возлияния отсыпался в дежурке административного корпуса прямо напротив офицерского блока.
Полутемный барак позволил сообщникам занять исходные позиции. Полковой разведчик Василий Сенчуков бесшумно обездвижил караульного, дремавшего в коридоре на стуле. Солдатик тихонько впал в беспамятство. Альберт же быстренько облачился в шинель и кепи часового, взял связку ключей и надел ремень с наганной кобурой. Следующим на очереди стал охранник у входа в тамбур барака. Альберт позвал ничего не подозревавшего солдата, а Сенчуков тем же приемом сдавил бедолаге шею. Тоже переоделся, вооружась карабином, второй наган отдал капитану Колесову, тот спрятал оружие в карман. Связали охранников, засунули в рот растяпам по кляпу и заперли в каптерке. Закрыли на ключ также и входную дверь в барак.
Импровизируя сцену конвоирования двух пленных, заговорщики скорым шагом дошли до порога административного корпуса. Пока шло как по маслу, на них никто не обратил внимания. Первым в дверь вошел Альберт, часовой сделал удивленное лицо, увидав незнакомого человека. Но заговорщик сказал короткую фразу насчет прибытия нового контингента и немедля парализовал расслабившегося солдата. Связав немца по рукам и ногам, облачили в шинель Козлова... теперь и художник предстал в новом обличье.
Краузе, укрытый одеялом по подбородок, по-детски почмокивал в узенькой походной кроватке. Лейтенанта бесцеремонно разбудили. Когда дедок осознал, что произошло, то взялся совестить пленных, намекая на забытую теми офицерскую честь. Но Альберт сказал взводному, что взятие заложников обыденное дело, да и никто не давал соответствующих обязательств. Краузе было продолжил демагогические речи, но гимнаст Синявин, сжав ручонку старичка, сделал тому больно... Ошарашенному ветерану велели одеться, тем временем капитан Колесов натянул висевший на вешалке офицерский дождевик, «Парабеллум» же лейтенанта отдал Альберту. Ну а тот сгреб в охапку карты и планы местности, лежавшие на столе и тумбочке, и засунул за пазуху.
Старику сказали, что оставят живым и даже не намнут бока. Его задача только позволить беглецам сесть в автомашину и покинуть приделы лагеря. Капитан Иван Николаевич втолковал Краузе, что от поведения старика зависит количество возможных жертв, да и вообще — матерым русским офицерам нетрудно перестрелять как мух, призванных из ландвера солдат. Старичок покорно внял убедительным доводам.
Беглецы гуськом подошли к КПП. Краузе хриплым тенором приказал отворить гараж и распахнуть лагерные ворота. Заспанные и равнодушные запасники подчинились взводному командиру. Повезло, что начальник караула отлучился от проходной, видимо, закемарил в караульном помещении, и осложнений не возникло. Старик лейтенант не обязан объясняться с часовыми, но сказал, как учили, что вернется через два часа, якобы звонил сам комендант лагеря. А офицер и люди, которые с ним... прибыли вчера и переночевали в канцелярии. Вопросов, естественно, не поступило, да и уместно ли переспрашивать начальство... Альберт сел за руль, заправляться нет времени, проедут, насколько хватит горючего. Козлов и Синявин забросили в кузов стоявшую поодаль неполную канистру с бензином. Краузе и Козлов поместились рядом, остальные ряженые офицеры залезли в кузов грузовичка. Уже пробивалась полоска рассвета...
Обшарпанный старенький грузовик фирмы братьев Штевер (Stoewer L2) с открытой кабиной, продуваемой ветрами, но зато с кузовом, завешенным тентом, оказался находкой. Лихо свернув с лагерной грунтовки на узкое мощеное шоссе, авто на всех парах понеслось в сторону Гольдапа. Через час езды, проехав километров двадцать, показался редкий лесной массив, начиналась Роминтенская пуща, или, говоря по-русски, — Красный лес. Мотор начал чихать, закончилось топливо. Но, слава Богу, выручила запасная канистра. Правда, бензина в той оставалось чуть-чуть, но беглецы уже ехали густой чащобой. Повернули на развилке на север в сторону Гумбиннена, шоссе стало оживленным, пришлось углубиться в темный пролесок. Дотянув до северной оконечности вытянутого в длину озера Гольдап, мотор надрывно крякнул и встал.
Альберт уже у развилки на Гумбиннен принял гуманное решение о судьбе беглецов: доведет русских до старой границы с Российской империей, а уж дальше пусть рассчитывают на собственные силы. Он знал, что местные литовские обитатели относятся к русским недоброжелательно и лучше не попадаться литовцам на глаза. Но в этих краях много деревень с чисто польским или белорусским населением. У белорусов получится отдохнуть и даже найти дельного проводника, чтобы тот вывел к русским позициям.
Возник вопрос, что делать с лейтенантом Краузе... Если отпустить дедка сразу, то тот вскоре доберется до шоссе и поднимет тревогу. Немцы начнут прочесывать лесной массив и неотвратимо наткнутся на группу беглецов. Решили тащить старика за собой и отпустить на все четыре стороны в глубине чащи, подальше от наезженных дорог. Авось не пропадет, ведь Роминтенская пуща с частыми прямоугольными просеками больше напоминала окультуренный лесопарк, в котором невозможно заблудиться и сгинуть.
Офицеры загнали грузовичок под старую разлапистую ель, забросали валежником и пожухлыми хвойными ветвями, упрятали со всей тщательностью. Альберт же, чуть отстав, втайне сделал приметные заметки, чтобы потом отыскать автомашину, как-никак казенное имущество.
Итак, судя по топографической карте, беглецы добрались до отметки высоты: «158,057», восточнее на берегу озера лежала деревушка Schuiken едва ли из десятка дворов. Если обойти селение с севера, то попадаешь на торный пролесок Goldaper Strasse, следуя по обочине, укрываясь в придорожном кустарнике, к вечеру окажешься у хутора, что приютился на берегу речки Роминте. Где и предстоит заночевать.
Стоял легкий морозец, легко шагалось по заиндевевшему хвойному насту, и пополудни офицеры вышли на пересечение с Hardteck-Hokzecker Strasse. Альберт, посовещавшись с капитаном Колесовым, намеренно выбрали кружной путь, чтобы наверняка сбить преследователей со следа.
Пришло время отпустить крайне уставшего от пешего перехода лейтенанта Краузе. Старику намеренно завязали глаза и потащили по буеракам и засохшим болотным кочкам на правый берег ручейка, обозначенного на карте как Schmarz Flug. Поняв, что его оставляют на произвол судьбы, старый вояка нещадно взвыл, просил не бросать в одиночестве. Краузе посоветовали идти по оврагу до устья ручья, а там взводный выйдет на дорогу к людям. Дали старику ломоть хлеба и кусок конской колбасы в расчете, что до вечера дед не помрет. Немец смирился с предстоящей участью, слава Богу, хоть не пристрелили как собаку — и то рад.
К вечеру измотанные беглецы дотащились до места предполагаемой ночевки, вокруг стояла непроницаемая тишь. Выйдя на околицу обезлюдевшего хутора, разведав окрестности, сбежавшие пленники рискнули забраться в пустое жилище, затеплить печку, согреть воды, поужинать и по очереди поспать часов до семи утра.
Вот вроде бы и наступила долгожданная свобода, но Альберт призвал товарищей не расслабляться, впереди еще сутки пути. Хотя, как видно, Фортуна перешла на сторону русских пленников, те даже удивлялись такому редкому везению. Счастливчики потопали поначалу вдоль Jagdbuder Strasse, а потом, вовсе потеряв страх, для скорости пошли по проезжей дороге. Так офицеры попали на Prаsidenter Weg, услышав тарахтенье мотоциклетки, спрятались в овражке. Пронесло... Затем по ложбинам вышли на прямую, как стрела, просеку Clara Weg, проскочив полосу с ходу, вышли к хутору Ribbеnau. Отдохнув под кронами вековых сосен, друзья собрали усилия для последнего рывка по территории Восточной Пруссии. И вот, попутляв по холмам и ложбинам Slaats Forst, беглецы наконец вышли к крохотной деревушке Seefelden. Уже подступила ночь. Переночевали на заброшенном сеновале, чертовски продрогли, но впереди маячила Россия, граничная Ковенская губерния.
Альберт свыкся с ребятами группы, плечо в плечо, целый месяц с ними делил с ними лагерные невзгоды и мимолетные радости. Мужчины стали в полной мере одной семьей, да и жили одной мечтой, и как раз потому пленникам удалось сделать невероятное — совершить побег из лагеря особого режима. А это братцы не хухры-мухры... Чтобы там не говорили...
Ему пришлось наврать товарищам, что обязан завершить задание командования и останется на пару дней в Пруссии. А русские офицеры пусть переходят линию фронта уже без него. Карты у них подробные... продуктишко запасен, оружие (наган отдал поручику Сенчукову) в наличии. Ну что же, прощайте, братцы! Иван Николаевич, Витек, Петруха и Василий — Бог даст, свидимся, парни...
К полудню третьего декабря Альберт Арнольд уже попал в Зелинфельд. Приняв горячую ванную, надев мягкий костюм, чисто выбритый капитан опять стал самим собой. Ну, неправда, вовсе не так — он вновь стал Ширяевым Романом Денисовичем.
Потом будущего разведчика отвезли на побережье, в курортный городок с шелестящим названием, и поселили в уютной вилле на крутом берегу Kustenheit. Там, в Rauschen, и состоялась последняя встреча, точнее, ряд продолжительных бесед с Вальтером Николаи.
Полковник, редко щедрый на похвалы, в принципе остался доволен «выпускным экзаменом» Альберта. Но, однако, отметил ряд шероховатостей, которые способны привести к провалу, сложись обстоятельства не столь благоприятно. К примеру, Николаи не видел смысла включать в группу долговязого поручика Виктора Козлова. Да и уж слишком усердно Арнольд опекал беглецов — довел русских до бывшей границы, а вот лейтенанта Краузе не пожалел, оставил одного. Благо, что старик наткнулся на дорожный патруль, а то бы мог запросто околеть на морозе. Но все хорошо, что хорошо кончается... Главное — русские пленные сочли немецкого офицера за собрата, собственно это и ставилось в задачу итоговой проверки.
Альберту теперь предстояло на неопределенный срок залечь в российском тылу и обустроиться там с исключительным тщанием и правоподобием. Короче, больше нет Арнольда, остался только один Ширяев. Вот только так, а не иначе... Профиль разведдеятельности — железнодорожные перевозки в центрально-европейской части России. Немецкого агента не волнует социально-политический режим, который укоренится на этой неохватной территории, ибо при любом государственном строе Россия остается главным противником Германии на планете.
Разведчик получил необходимые адреса явок, пароли и шифры, по фотографиям запечатлел в памяти физиономии контрагентов в Вильне, Москве, Саратове, Ростове и Кисловодске. Выучил выходные данные шифровальных книг, запомнил и еще обилие вещей, без которых не прожить в чужой стране, с чистого листа. Одним словом, получил необходимый «багаж», как говорится — на всю оставшуюся жизнь...

И теперь, следуя полученным инструкциям Абвера, Ширяеву требовалось сделать тайник-закладку самых нужных, загодя бережно собранных документов. Эти разрозненные странички, а также кальки чертежей и схем рассованы по конторским папкам на полках в каморке инженера. Наконец Роман Денисович нашел себе занятие, которое привело в порядок мысли и успокоило нервы. Через час — на столе лежала увесистая кипа бумаг. Пришлось отрезать от рулона обрезиненной ткани, лежавшего про запас, ощутимый кусок в метр длиной. Плотно упаковал в три слоя собранную техдокументацию и перевязал сверток просмоленной дратвой.
Предстояло вынести сверток за пределы депо и спрятать в давно заготовленном месте. Но и на этот случай у Ширяева было все предусмотрено. Инженер выложил из маленького чемоданчика, с коим большинство машинистов отправляются в поездку, технологический инструментарий: пломбир, коробочки с пломбами, рулетку, кронциркуль, линейки, складной метр и еще нужные для поверок и технического контроля вещи. Упаковка тесно заполнила пространство чемоданчика, замочек еле защелкнулся.
Часы показывали десять двадцать. За время после планерки Романа Денисовича никто не потревожил, наверное, думают, что тот занят расчетами по экономии электроэнергии или еще какой канцелярской ерундой. Ну и пусть так считают…
По выкладкам агента коли все идет по задуманному плану — Пахряев уже успел передать Лошаку «смертные принадлежности», а теперь должен забрать нательную рубаху старика. До двенадцати парень обязан успеть…
Ну а пока развязка не наступила и тэошники еще не подняли тревогу, следовало поспешать — быстрей перепрятать секретные бумаги. И Роман Денисович покинул рабочий чуланчик.
И как все здорово сложилось, нарочно не придумать — инженера, как по наитию, вчера занесло на деповские очистные сооружения. Там и размещался приготовленный заранее тайник: и за пределами депо, и доступ свободный... А теперь никто и не подумает, чего это Ширяев среди белого дня подался к станции очистки... Проверять пошел...
Вот и осложнение… По выходу из конторы Романа Денисовича окликнул парторг депо Николай Николаевич Ламонов, партиец стал придираться, почему «партию» не соизволили пригласить на совещание по электроэнергии. Мол, дело это политически серьезное, можно даже внести отдельную строку в социалистическое соревнование, типа — «Экономь энергоресурсы», ну и настроить для этой цели цеховых партгрупоргов, да и подгрести до кучи другой деповской актив. Точить лясы с парторгом времени не было, Роман Денисович отделался парой фраз. Он сказал, что расчеты до конца еще не выверены, а когда будут готовы, тогда и состоится расширенное совещание с приглашением деповской общественности. Пожав сухую ручонку парторга, Ширяев поспешил к переходу через главные пути.
Как таковой насосной станции на очистных сооружениях не было. Но для нее уже построили врытый в землю закуток кирпичной кладки со сливной канавой посредине. До войны планировали там проложить трубы и установить оборудование. Роман Денисович, согнув голову, спустился по осклизлым порожкам внутрь, осмотрелся в полумраке... Присел на корточки и перочинным ножом выковырнул из стены влажный кирпич. За ним было пустое пространство. Ширяев переложил туда обрезиненный сверток, обратно заложил нишу, а щели замазал сырой землей. Для приметы — как раз сверху над тайником проходила средняя балка кровельного перекрытия. Обмыв запачканные руки в весело журчащем сточном ручейке, расправив спину, Роман Денисович облегченно вздохнул и даже весело крякнул.