18 +++ Лил, я Рогнеда, я страдаю...
Последние мучительные размышления о Лилит Гумбольда привели к протекционистской мысли о том, что ей, по-видимому, внешне чуждо материнство и более того, ей нравится фетиш страдания как таковой, эта узурпация мыслительной когнитивной функции, в противовес природному влечению. Ведь и раньше Гумбольд, вчитываясь в ее экспериментальные сакральные опыты поэтические страдал и почти кожей ощущал этот психологизм на грани истерии. Ни у кого он не встречал такого надлома метафизического, который явствовал непреложно страдание телесное и противление ему; Гумбольд как ребенок откликался на него, он чувствовал себя Рогнедой подчас, и это осознание пришло к нему спустя несколько лет. "Лил, ну, ведь не секрет никому, что ты резала матку, именно поэтическую матку первичной перцепции, тебе не хватало академизма, тебе не хватало строгости, но твоя экзальтированная пила это алмазный наконечник на игле времени, Лил, ты когда-нибудь слышала меня вообще? Я для нее шум, я для нее ветер неугомонный и порывистый? Нет, отнюдь, нет Лил не так, ОН не был великим НИКТО, ему и на это начхать, и все же никого ему так не хотелось объять, никого до какой-то оскомы в глазу, до какой-то метафизической дрожи, а ты будто отвешивала мимоходом,"спасибо любезный читатель", будто такой обыденный горожанин споткнулся о булыжник на мостовой, подумаешь, тебе это было не нужно. И потом это равнодушие на грани маниакальной ласки, да, вот именно, Лил, и теперь совершенно точно я Рогнеда, будто растерзанная Рогнеда. Нет, больше я не тронутая тобой Рогнеда, грезящая по тебе Рогнеда.
- Лил, послушай меня пожалуйста!..
- Ну, что-Ооооооооооо? На этот раз? - Лил опять куда-то торопилась, она уже давно никуда не спешила, а тут вдруг жизнь будто вернулась на круги своя.
- Лил!.. Я страдаю, я Рогнеда.
- Чего?.. Это кто еще, ты же знаешь, дорогой, я не в восторге от древне славянского эпоса.
- Лил, ты меня не слышишь опять, ты опять погрузилась в свою ахинею! Я кстати заглянул в твои книжонки намедни, это адская ересь; просто адская ересь, как она есть, анахронизм времени и пространству и это так ты заботишься обо мне? Это твоя благодарность за мою преданность? За мое участие?
- Ай, не понимаю, о чем ты, дорогой, не кисни, сходи поплавай и все пройдет! хих...
- Лил, это оборзение твое тоже на грани истерики, ты в курсе? Ты же знаешь, со мной так нельзя...
- О боже, - Лил выглянула из уборной, - тебе правда плохо? Или это тема для нового спектакля?
- Лил, да, ты рехнулась такое мне подсовывать? Ты реально хочешь чтобы я исдох тут в пароксизме метафизическом и истерическом может быть?
- аха-ха-хах... аха-ха-хах... дорогой, вот тебе урок - не лазь и не суй нос, куда ни след!
- Лил, и все же я чувствовал себя Рогнедой до этого! Ты слышишь, бесовка, эта аура на меня спустилась преждевременно, я чувствовал тебя! Я чувствовал твою боль, Лил!?
Лил стояла возле зеркала, и слегка нахмурилась, ей вдруг захотелось выпасть из привычной роли; выпасть из привычных дел, ей вдруг захотелось дешифровать его, Гумбольда, и пусть ничего не воспоследует, но она вдруг решила проявить легкое сочувствие и посмотреть, что из этого всего выйдет; ей это вроде как пустяк, потому как она привыкла к этому, вернее, она не ждала от этого чего-то нового, чего-то надуманного, чего-то алогичного, это для НЕГО было первым откровением, Лил же была знатоком этих игр, она была маниакальным хирургом, Гум ей казался простачком, да, она не отметала некоторых его задатков и все же для нее это был мини кукольный пасс, в то время как Гумбольд, натянуть маску был готов всерьез и вжиться в роль по-настоящему, но насколько это ей было интересно, одному Богу известно. И вот Лил принимает вид участливой медсестрички:
- Ну, что с тобой, дорогой? - подходит она к нему, - ты Рогнеда?
- Да, Лил ровно не прибавить не убавить, Рогнеда.
- Ты моя княжеская строптивая сучка непокорная?
- да, да, да... Лил, я твоя княжеская строптивая непокорная сучка, - глаза Гума оживились, однако Лил это немного расстроило.
- Гум, ты вяло играешь, надо не так, - и Лил спокойно достает кожаный ремень из шкапа.
Гум несколько удивленно смотрит на неё, в общем-то фетиша никакого не наблюдая, и уже намереваясь ретироваться и признать попытку свою неудачной, несвоевременной и запоздалой, однако Лил уже заинтересовала эта ипостась и она в голове прокрутила свой сценарий и вот она неожиданно с силой толкает Гумбольда на кровать, ей пришлось сделать два шага и вложить всю свою массу и силу, ведь Гумбольд тот еще громила, однако он был расслаблен, он не ожидал этого, и Гумбольд теряет равновесие, сам того не ожидая, и даже несколько курьезно, не веря собственным глазам, что это происходит с ним, и все же самодовольно улыбаясь валится на кровать, в следующее мгновение происходит следующее, Лил размахивается ремнем и начинает лупить им Гума, причем первый ее удар был несколько сконфуженный и не четкий, Гум на спине приподнялся на локтях и принял этот удар на тело:
- О, да, ты огонь крошка, ахаха... - насмехается Гум.
- Заткнись, заткнись... тупоумная сука! - орет Лил и начинает стегать его ремнем во всю силу, все же она не гладиатор, ее удары можно стерпеть, они приходятся на ноги, на живот, на грудь Гумбольду.
Лил вошла в раж, будто кожа этого ремня её собственные шрамы, собственная узурпированная самость, разрешающаяся, высвобождающаяся, неумолимая, жестокая и хрупкая, Гумбольд же теперь впитывал эти блаженные страдания телесные как бальзам, как откровение:
- Лил...
- Заткнись! Ты этого хотела? Тупоголовая косноязычная княжеская сука! - и Лил со злостью сыплет удары дальше, она начинает стегать Гумбольда по лицу, он прикрывается одной рукой, прикрывает лицо, однако, ремень загибается, и его конец стегает его шею, лоб, голову...
- Аааа, - завыл Гум, - все же он решил ей подыграть, - ааааай, аааай, хватит, хватит... прошу тебя... не надо больше...
Лил остервенело уже с наслаждением выбить всю дурь из подопечного, и все же расчетливо теперь стегает его по телу; её это уже забавляет, если вначале это была какая-то агония, требующая решительного настойчивого напора, то теперь она уже лупила играючи, с какой-то детской радостью, с каким-то детским восторгом и капризом, и все же один удар пришелся по губе и рассек ее, у Гумбольда выступила кровь, и Гумбольд почувствовал ее вкус на языке, и сразу же что-то звериное проснулось в нем, спящее глубоко внутри и вот он ловит очередной ее удар, ловит ремень рукой и начинает тащить Лил на себя:
- Нет, я еще не закончила, - орет Лил, она крепко сжимает ремень в руке, однако Гумбольд как зверь, как потревоженный голодный лев, тащит ее к себе, и рывком она падает к нему в объятия.
- Нет, нет... нет, - бьется теперь в его лапах Лил, Гумбольд начинает рвать на ней одежду, он подминает ее, срывает с неё футболку, бюстгалтер, впивается зубами в ее белую грудь...
- Ай, ааай... нет, ты Рогнеда, ты Рогнеда, я буду сверху, ты Рогнеда, - они возятся на кровати, и Гумбольд уступает ей, её желание нарастает, она взбирается на него, зажимает его голову бедрами, Гумбольд зубами впивается ей в промежность, кровь на его губе окрашивает ее белое исподнее, пальцами как коршун он впивается в ее бедра.
- Да, да, да... еще, - и Лил толчками помогает себе... - нежнее, нежнее, моя непокорная сучка! - она хватает его за волосы, чтобы видеть его глаза, отрывает его на мгновение от себя, чтобы видеть эту рану, сочащую кровь на губе, и Гум замечает, как она ошеломительна и прекрасна в этом порыве, на ней нет гримасы, нет зверства, будто это отчеканенная временем роль, растрепанная и неистовая с молодым лицом, не испещренным сладострастием, не испещренным злобой, нет, она изящна даже сейчас, она изящна настолько, что с нее хочется писать картину, с нее хочется снимать слепок, маску с кожи ее лица для потомков.
- Ты ведь этого ждала? - и Лил продолжает на пике безумства делает несколько отчаянных толчков, и разрешается в его звериную пасть...
- Аааах.. аааах.. ааах, - замедляется она, и оседает... ха-ха, ха-хах,- смеется и дрожит и вдруг, вздрагивает всем телом, начинает всхлипывать, она начинает заходится слезами, сползает и высвобождает Гумбольду голову, и неожиданно такая нежная и ласковая, начинает покрывать его лицо поцелуями, обливает его своими слезами:
- Я тебя поранила... я поранила тебя, дорогой... - ласкает она его, всхлипывая, - Гумбольд же будто манекен теперь впитывает ее слезы, впитывает её блаженную соль и горечь обид на весь мир; на этих никчемных павлинов, которые никогда не замечали ее, не слышали ее, не чувствовали ее по-настоящему за своими безрассудными химерами, за своими эгоистичными порывами.
- Все в порядке, крошка... - гладит ей голову Гум, - ты очаровательна как никогда.
- Правда? - недоверчиво вопрошает Лилит...- ну, знаешь, это вообще-то не мое, я не понимаю этих славянских оргий, - мне нравится другое... я тебе потом покажу, хорошо дорогой?.
- да-аа... - вздыхает обреченно Гумбольд.
- Тебе ведь понравилось? - вопрошала теперь Лил с детским откровением в глазах.
- Ну, вообще-то, я хотел поговорить о театре с тобой, Лил...
- О театре? - изумляется Лил, - ага, но ты меня перебила, - Гум переворачивает ее расслабленную и утихомиренную на спину и начинает целовать и прикусывать ей шею...
- Ай, ай.. ай, - щекотно, - противится Лил и вертит головой теперь по сторонам, - Гуууум, прохиндей, ты сам спровоцировал меня, подхалим.
Однако теперь желание её тела, уже невыносимое, беспредельное непреодолимое охватывает его словно набухший грыжей в недрах горы, нашумевший, наклокотавший вулкан, и Гум резким движением разворачивает её бедра, пальцами сдвигает лямку трусов и входит в неё, сперва неказисто и излишне резко, но потом все размеренней и ладно.
- аха-ха.. ха-а-хах.. - смеется Лил, она нечувственна к нему пока... в агонии эйфории, она не вполне осознает происходящее, её восторг будто сменяется новым восторгом, и все же это неощутимо и легко, - ей смешно от происходящего...
- аха-ха-ха, ха-ха-хах.. - а Гум распаляется этим инфантильным равнодушием, он будто сжатая пружина, разжимается в неё снова и снова, и без внешнего эффекта, жаждет его, но не получает, тогда он сжимает ей одной рукой горло, сдавливает слегка её ангельскую шею..
- Ай, Гум... прекрати.. ааа- ааа - ааа.. начинает отзываться Лил, пока еще сквозь смех, и дразнит его...
- Маньяк... маньяк... ааа-ааа-ааах- аах, - я не хочу... я не хотела.. аа-ааа-ааа, - однако она расслаблена и податлива, это благодатное тесто, эта молодая грация и Венера, и Гум неумолим...
- Гум... ааа-ааа-ааа, слишком быстро... ааай, слишком быстро... - однако Гум не может выжидать прелюдии, не может сдерживаться, переполненный её эстетическим неистовством, её экзальтированной распущенностью, чувствует, что у него всего несколько минут, что ему не удастся продлить акт искусственно... сдавливает её шею сильнее, перекрывает ей воздух в страстном порыве, максимально ускоряя её оргазм, Лил, притихает без воздуха, она непонимающе смотрит на него, однако он уверен и несгибаем... и вот еще одна минута, Лил уже ощущает кислородное голодание, мозг ее выключен, и дает синапсам прямой сигнал на приятие этой атаки... и в то же мгновение Гум разрешается в неё, с отчаянным криком, ослабляет хватку, содрогаясь всем телом, Лил, хватает воздух ртом... и в ту же мгновение разрешается следом за ним, лицо её искажено ужасом и страхом, тело трепещет в конвульсии...
- Аааааааааааааах... - вскрикивает она со слезами и хрипом в голосе...
- Ты зверюга, зверюга...- колотит она его бессильно по спине кулачонками.
Гум же, отдав львиную часть себя, уже отваливается от нее с нескрываемым блаженством и удовлетворением.