Мои родители развелись, когда я заканчивал школу. Эти внутрисемейные разборки сразу решили проблему, куда, в какой вуз мне поступать – ни в какой, никуда. По крайней мере, на дневное отделение. Ведь в семье помимо меня была ещё малолетняя дочь Ольга трёх лет. Алименты? Обычно от них уклоняются или делают так, чтобы свести сумму выплат к минимуму. Я же, в свои семнадцать лет, не дорос ещё до такого состояния души, чтобы от чего-либо уклоняться. Я и не уклонялся. Вопрос был в том, куда пойти трудиться, где бы можно было побольше получать денег. Выручила мать. Она устроила своё чадо, то есть меня, в бригаду Виктора Крутилина маляром. Всю бригаду и я, и мать знали очень давно. У Виктора совсем недавно, пока позволяло здоровье, трудился отец. Когда же командировки, а именно с разъездом по сёлам была связана деятельность бригады, стали для отца тяжелы, он ушёл в городской трест бригадиром маляров, вернее малярш, хотя такого слова и нет в русском языке. Но не буду отвлекаться рассказами об отце. В конце концов, ушёл и ушёл. Я же занял его место в строю славной бригады Крутилина. Надо сказать, что попасть в бригаду к Виктору было очень не просто. Абы кого туда не брали. Не потому, что Виктор набирал к себе лишь бывших зеков, каким он и сам был. В то время на стройках работало много людей после заключению. Но в данном случае дело упиралось не в кастовость. Как я уже сказал, у Крутилина можно было заработать. Достигалось это следующим образом. Бригада делилась на две части: одна работала на официальном объекте, скажем, отделывала сельмаг; другая же часть коллектива трудилась на церквях. На храмах работа была договорная, а это значит, что платила там в несколько раз больше, чем на официальной стройке. Работа велась по подставным документам, другими словами, брали паспорта родственников, знакомых и оформляли всю документацию и деньги, конечно, на этих тётушек, дядюшек, просто хороших знакомых, приплачивая им за услугу. Разумеется, чести работать на церкви меня в то время не удостоили. Там были нужны профессионалы. Я же, хотя и окончил среднюю школу, где трудовой дисциплиной было малярное дело, совсем не умел ничего. Сказывалась формальность в обучении. Но, учёба в школе закончилась. А я? Оформился маляром третьего разряда, какой получил вместе с аттестатом после окончания средней школы, в трест, с длинным названием Облпотребсоюз. Работать мне пришлось сразу же на большом объекте, в большом районном центре, которое и название имело соответствующее; Большая Глушица. И находилась эта Глушица, несмотря на свои размеры, действительно в некотором отдалении от Самары, так, километров двести. Однако магазин, который мы отделывали, был по тем временам весьма внушителен и имел аж целых два этажа. Одни склады занимали площадь чуть ли не с футбольное поле. И товары туда завозились чуть ли не каждый день. Чем, кстати сказать, весьма успешно пользовалась бригада, вернее та часть коллектива, что находилась в этой самой Глушице. Извиняюсь, Большой Глушице. Дело в том, что машины с поступающими товарами необходимо было разгружать. Дефицит же в стране затрагивал не только товары, но и работников. Маляры же были людьми отнюдь не щепетильными и охотно брались за разгрузку транспорта. Тем более, что платили сразу наличными. Но даже не это было основной ценностью отношений между нами и директором магазина. Основная ценность заключалась в возможности получить, купить то, что сами же и разгрузили. На прилавки сельмага, несмотря на частые и регулярные поставки, мало что попадало. Однако нашим малярам много и не требовалось. Мужичков интересовало лишь то, что можно пить. Разумеется не лимонад. Другая газировка с названием «Буратино» их тоже не интересовала. Кефир же, в те времена, в сёла вообще не завозился. Вероятно, считалось глупым везти молочные продукты в деревню. Водка, как это не печально для аборигенов, тоже в село в то время почему-то не завозилась. По крайней мере, в страду. Крутилин же, понимая свою братву, хотя такое слово в то время было не в моде, привозил регулярно по нескольку ящиков, приезжая, словно большое начальство в представительной серой «Волге». Вероятно, это была машина церкви. Но это не имеет никакого значения. А существенно было лишь то, что в день каждому маляру полагалось по бутылке водки. Полпузыря в обед и остальное на ужин. Мужички своего «бугра» не просто уважали, но, в некоторой степени, даже боготворили. Никто запрета не нарушал. Но ведь Виктор ничего не говорил про одеколон, лосьоны, средство для чистки окон, политуры, денатурат. В каждый привоз на склад магазина поступало что-либо одно. И это «одно» наши мужички монополизировали без зазрения совести. Если это был одеколон, то закупали весь одеколон. Лосьон – так всю партию. Каждое такое поступление спиртного, а иначе на подобные товары и не смотрели, встречалось с бурным ликованием, сопровождавшимся искромётным юмором.
- О! Лосьон огуречный! И на закуску тратиться не надо.
- Одеколон «Тройной»! А ну-ка, на каждый третий рассчитайсь!
- «Красный мак»! А какой аромат. Будто только из парикмахерской вышел.
- Светленькое! Для чистки стёкол? А цвет небесной голубизны. Наверное, и глотку чистит не хуже.
- Смотрите, денатурат! Нарисован череп с костями. Это что значит? Ха-ха-ха! Это означает коньяк три косточки.
Политура привозилась в трёхлитровых банках. Представляла она из себя жидкость грязно-коричневого цвета. Прежде чем потребить сей продукт, необходимо сначала насыпать в банку несколько столовых ложек соли и хорошенько перемешать. После такой процедуры вокруг ложки наматывался большущий ком тягучей, словно резина грязи. Выбросив отходы, политуру разливали по стаканам. Потом, независимо от напитка; будь то лосьон, или одеколон, или политура, повторялось одно и то же. Стройплощадка начинала напоминать поле Куликовского побоища. Кто валялся кверху жопой, кто кверху мордой, облепленный мухами, кто просто бродил, подобно привидению, пытаясь что-то сделать по работе. Каким-то чудом все оживали лишь к обеду и ужину, чтобы выпить разрешённые полбутылки водки. Но если читатель думает, что мужички от такого интенсивного труда получали мизерную зарплату, то жестоко ошибается. Заработок по тем временам был весьма приличен. К тому же не будем забывать, что была ещё и церковь, откуда шли поступления не только не меньшие, но значительно большие официальной зарплаты в Облпотребсоюзе. Сколько уходило денег на начальство? Вот этого я не знаю. А может, и не помню. Но вот что я чётко знаю и помню, так это чувство гадливого презрения. Нет, не к этим бедолагам-малярам, которых я знал с детства, которые были, как ни странно, хорошими специалистами; хорошими людьми, пусть и с трагической лагерной биографией. Нет, когда я окидывал взглядом «Куликовское поле», я ощущал в себе ростки презрения к власти, Советской власти. Через год такой работы, мне всё это настолько обрыдло, что я, вопреки матери, покинул денежное место и поступил на завод. Мне пришлось поработать даже на нескольких заводах, но везде я встречал одно и то же. Менялись условия пьянки, повадки, пути попадания на рабочее место спиртного, но суть оставалась одна. Где-то ходили в обед через пролом в стене в гастроном, где-то пойло доставлялось спиртоносами, а на заводе Фрунзе, выпускавшем авиационные и ракетные двигатели, так вообще гнали самогон прямо в цехах из технической жидкости. И какие бы успехи не достигались на предприятии, всё это, как цунами смывалось массовой попойкой, подпитывающей презрение к демагогической власти.