- Куда, Иван Иванович? – с краткой почтительностью поинтересовался водитель у директора по строительству.
Ваня в квадрате или как его ещё за глаза называли Бараний рог, ответил по своей военной привычке тотчас.
- Давай к Пахомычу.
Ваня в квадрате любил краткость не из-за родственных отношений этой дамы к таланту, а скорее по укоренившейся привычке к военной чёткости. Директор был полковником запаса. Знаменит же в фирме «Тёплые стены» он был не столько благодаря бравой выправке, которая вообще у штатских почему-то не ценится, сколько своим любимым изречением: «В бараний рог согну». Отчего и получил второе прозвище, или псевдоним, называйте как хотите. Однако сослуживцы произносили второе лишь шёпотом. Не потому, что очень трепетали перед своим боссом, а… Да Бог его знает, почему. Наверное, всё-таки чувствовали некую неблагозвучность, хотя второй псевдоним более соответствовал фамилии начальника: Гнутов. Но Ваня в квадрате свою сакраментальную фразу произносил с мягкой задушевность, совсем как артист Леонов, когда тот в фильме «Джентльмены удачи» воспитывал своих подопечных. Помните: «Пасть порву, в угол поставлю». Гнутов тоже не был злым человеком. Лучшим доказательством этого служило отношение шефа к своему шофёру. Ваня в квадрате позволял тому включать радио на любую громкость и настраиваться на любую волну, по усмотрению водителя. Однако водила Женя тактично не переходил грань дозволенного и всегда несколько приглушал звук, как только Бараний рог или Ваня в квадрате оказывался в салоне. Женя настолько почтительно относился к своему начальнику, что даже не комментировал события на дороге, позволяя шефу находиться в деловой задумчивости. А ведь не все водители, согласитесь, обладают таким тактом. В общем, как видим, Евгений вполне сработался с Иван Ивановичем. И сейчас в салоне царили умиротворение деловой, спокойной атмосферы. И вдруг… Нет, нет, не пугайтесь. Никакой автокатастрофы. Но… Водитель с начальником одновременно посмотрели с нескрываемым удивлением друг на друга, а Гнутов впервые за всё время их совместного мирного сосуществования не попросил, а приказал:
- Прибавь звук!
Затем оба тотчас уставились на мигающую панель приёмника, а потом тут же вновь обменялись удивлёнными взглядами.
- Это же Пахомыч! – дуэтом воскликнули оба.
И опять, посмотрев сначала на приёмник, а затем друг на друга, дружно, в унисон воскликнули:
- что он там делает?
Слово «там» предполагало радиостудию. Иван Иванович при этом нервно посмотрел на циферблат своих командирских часов. Между тем радиоведущий жизнерадостно тараторил:
- От души ещё раз поздравляю уважаемого Александра Пахомыча с победой. Позвольте Вам торжественно вручить бутылку пива. Похмеляйтесь!
Ведущий подавил смешок и деликатно поправился:
- Я хотел сказать наслаждайтесь.
- Спасибо! Спасибо! Спасибо! Я ещё никогда не выигрывал никаких призов на радио. Только в пионерском лагере.
Голос Пахомыча дрожал от счастливого возбуждения, но всё-таки не настолько, чтобы нельзя было узнать принадлежность. А диктор жизнерадостно продолжал:
- Я счастлив за Вас, уважаемый Александр Пахомыч.
- Спасибо! Спасибо! Спасибо! – умильно ворковал донельзя знакомый бас Пахомыча.
- Он получает бутылку пива?! – Хором воскликнули потрясённые начальник и водитель.
- А ну выключи этот ящик! – Властно произнёс Иван Иванович.
Водитель Женя, хотя и честно в своё время отслужил положенную срочную службу, только сейчас понял по-настоящему, что такое истинный командный голос. В салоне наступила тишина. Но не умиротворённая, а предгрозовая. Через некоторое время настоящий полковник очень ласково проворковал:
- В бараний рог согну.
Добавив в интонацию рокот морского прибоя, пояснил:
- Пионера этого.
И впервые душа Жени от такой задушевности затрепетала пойманной голубкой, гулко ударяясь о рёбра. Гнутов же, приказал шофёру разворачиваться и ехать в офис. Впоследствии так никто и не узнал, что же происходило в кабинете ласкового Ивана Ивановича, когда тот, по приезде вызвал к себе Пахомыча. Не было слышно криков, не было никакого шума. Но вышел Пахомыч из кабинета с таким видом, словно побывал в склепе у Вия. Казалось, Пахомыч даже стал ниже ростом. В общем, вид у прораба был столь пугающий, что никто из сослуживцев не решался приблизиться к нему, словно тот был зачумлённый. Но худшее было ещё впереди. Дело в том, что в честной строительной фирме затесался, нет, не крот, хуже, гораздо хуже, литератор. И хотя этот коварный злыдень работал всего лишь маляром, но зато по вечерам кропал вирши, которые иногда даже печатали. И этот злопыхатель, даже не хочу называть его имени, написал мерзкопакостную юмореску, где Пахомыч вполне узнаваемо предстал Фомичём. Вот тут-то сослуживцев и коллег словно прорвало. Каждый, кто ещё недавно в испуге шарахался от зачумлённого прораба, теперь стремился не просто подойти, но обязательно заговорить с ним, коварно называя как бы ненароком бедного Пахомыча Фомичём. Даже собственная жена, с которой Пахомыч прожил не один десяток лет, стала вдруг путаться в имени, называя супруга Фомичём, будь оно неладно, это имя. Когда она впервые так оговорилась, Пахомыч был так этим потрясён, что разрыдался как ребёнок, повторяя сквозь всхлипывания всего лишь одну фразу:
- И ты, Фрося! И ты, Фрося!
В конце концов, сердце бедного Пахомыча не выдержало столь интенсивной пытки и он как-то в одночасье, незаметно скончался. Все были потрясены. Ибо только теперь поняли, какого человека потеряли. Женщины из бухгалтерии, да почему из бухгалтерии, все женщины фирмы на похоронах плакали в три ручья. Даже мужчины горестно шмыгали ноздреватыми, сильно покрасневшими носами. Иван Иванович произнёс длинную задушевную речь, только от волнения то и дело называя покойного Фомичём. Впрочем, не он один. Даже супруга Пахомыча, поцеловав холодный лоб страдальца, скорбно произнесла:
- Прощай Фомич.
Литератор же фирмы вполне реабилитировал себя, прочитав стихотворение «Прораб на том свете». И все рыдали.
P. S.
Хочу сделать важное замечание. Мастер по надгробиям не читал мерзкой газетёнки и поэтому не ошибся и выгравировал на плите отчество правильно.
Так что спи спокойно, дорогой товарищ.