СЕКСОТИКИ


ОДНОЛЮБ


Я однолюб. И первая жена у меня был Люба, и вторая. Даст Бог третью, тоже Любой назову.


ИМЕТЬ И ЖЕЛАТЬ


– Сколько у вас было мужчин?


– Больше, чем требуется для книги рекордов Гинесса, но меньше, чем мне бы хотелось.


НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА


– Доктор, что страшнее, СПИД или сифилис?


– Это зависит. Предположим, у вас обнаружился СПИД, значит, сифилис вам уже не страшен.


СТАРАЯ НОВОСТЬ


– Мадам, возьмите себя в руки, – с отлично разыгранным профессиональным сочувствием говорит врач, – вы вдова.


– Наконец-то, доктор, вы оформили де-юре то, что вот уже двадцать лет мне известно де-факто.


УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ


Самое удивительное, что в наше время любовь всё-таки существует. Я провёл ночь с какой-то девицей и мне было позволено всё, кроме поцелуя.


– Поцелуй, – пояснила она, – это святое. Я приберегаю его для любимого.


ПРЕКРАСНЫЕ ГЛУПОСТИ


Некоторые женские благоглупости давно сделались «притцей во языцех». Например, минет. Конечно, с этим можно бороться, что многие и делают, забывая при этом простую истину: женщина без глупостей — не женщина, а нечто принципиально иное.


«ДА» И «НЕТ» НЕ ГОВОРИТЕ


Внутренний монолог женщины:


– Сказать «да» — просто и банально. Сказать «нет» — сложно, но оригинально. А поскольку в наше время сложность мешает, а оригинальность не в почёте, приходится упрощать и без того простые, до банальности, вещи.


ЕЩЁ!


– Ещё, милый, ещё... ещё... ещё! Милый, ты живой?


– Ещё.


И ТОТ И ДРУГОЙ


– Тот, в третьем ряду справа?


– Ты тоже обратила на него внимание?


– Значит, это ОН?


– Нет, он в шестом ряду слева. А тот, которого имеешь в виду ты, будет после него.


В ОТДЕЛЕ КАДРОВ БОРДЕЛЯ


– Образование?


– Высшее.


– Что заканчивали?


– Университет.


– Какой факультет?


– ФАЛОССовский.


ПЕЙЗАЖ НАКАНУНЕ ЛЮБОВНОЙ БИТВЫ


Женщина, братцы, это такая штучка, что иной раз диву даёшься: всё-то у неё имеется, причём такое, что во сне не привидится и в универмаге не разживёшься. Иной раз глаза протереть хочется, такое бывает ослепление.


Посудите сами, ежели женщину одеть, это, можно сказать, совершенно одно, а ежели раздеть? Сам чёрт ногу сломит и дьявола на помощь призовёт. А ей хоть бы хны: и личиком подыграет, и глазками подмигнёт, и плечиком поведёт, и грудкою, похожею на вскипевшее молоко, распотешит, а покрывальце с кроватки сдёрнет, да простыночку расстелет, да подушечку взобьёт, да пуховичком прикроет...


Никто, по моим сведениям, из-под этого пуховичка живым не выбирался, и если кому-то интересно знать, что спасло меня, скажу, врождённое благоразумие не покидавшее меня, когда шла речь о жизни и смерти.


ЖДИ МЕНЯ


Егорычев набрался смелости, и, сократив до минимума расстояние между своими губами и переносицей Муры, запечатлел влажное доказательство своих намерений, от предвкушения которых замирает не одно женское сердце.


Мура по-кошачьи скуксилась и, по-змеиному, высунула язычок из-за безукоризненно белой эмалевой ограды, чтобы осведомиться о дальнейших намерениях целовавшего.


– Я люблю тебя, – пояснил Егорычев, и, словно устыдившись ограниченности своих желаний, предпринял робкую попытку заглянуть в их общее, пока что тёмное, но, в перспективе, безусловно светлое, будущее. – И буду любить вечно.


Сомнения Муры, если таковые и были, относились не к чувствам Егорычева, а к возможным их последствиям. Последствия же могли оказаться непредвиденными, даже опасными для её здоровья и жизни / чему свидетельствами были два предыдущих развода /, хотя к самому Егорычеву, взятому вне контекста страстей, столь банально им высказываемых, относилась безразлично, как безразличен дождь к усилиям поливальной машины.


Кончилось тем, что отправленному домой Егорычеву велено было неотлучно находиться при телефоне с тем, чтобы, от заблагорассудившей позвонить Муры, мог получить указания по поводу своих дальнейших действий, а также относительно её, Муры, намерениях. Поэтому едва только в квартире раздавался звонок, Егорычев безропотно проговаривал в потную от напряжения трубку: «Я люблю тебя, Мура»!


Сперва звонившие никак не реагировали, а попросту отключались, потом стали прислушиваться, отделываясь молчанием или смешками, но всё ещё избегая контакта пока чей-то голос / чей именно, Егорычев не разобрал, что не мудрено после полугодичного ожидания / осведомился:


– А кроме этой недотроги Муры, смог бы полюбить ещё кого-то?


– Смог бы... наверное... – неуверенно пообещал Егорычев.


– Тогда жди меня, – обрадовался голос. – Уж я-то непременно приду.


Сообразив, что голос мужской, Егорычев, однако, не отреагировал на него отрицательно, поскольку для его истосковавшегося сердца пол сексуального партнёра уже не имел никакого значения.


Борис Иоселевич