Пригород Стокгольма.
Вере сорок лет.
Эмигрантка.
Бывшая мать одиночка.

Очумевший от жары июль блуждает в бетонных джунглях эмигрантского гетто.
На стоянке у здания районной больницы потрескивают раскалённые саркофаги машин.
Левый отсек больницы отдан под дом престарелых.
Тишина.
Напичканные транквилизаторами старики костенеют в койках, как потравленные тараканы.
По утрам во время обхода медсестры подносят зеркальце к их губам, выявляя трупы среди полутрупов.

На верхнем этаже здания - контора социальной службы.
Туда камни недолетают.
Раньше контора располагалась на втором этаже.
Туда камни долетали.
И не редко.

Вера цеплялась за нормальную жизнь, прикладывала к себе, как отсечённый, тронутый разложением орган.
Она продолжала работать. Коллеги сочувствовали, терпели её рассеянность, нервные срывы.
Раздражение накапливалась, и однажды перешло границы.
Пришлось уволиться.

Последние полгода Вера на больничном пособии.
Предложили инвалидность и досрочную пенсию.
Отказалась.
Её надежды переместились в иное измерение.

Больной Вера не выглядит.
Ухоженная брюнетка.
Умелый макияж скрывает тени под глазами.
Со вкусом одета.
Обновок не покупает. Потеряла вкус к шопингу.
Ей не говорят толком, что за врач: психолог или психиатр.
Она настаивает. Отвечают : - «куратор»
Верит.
Не потому что «куратор» симпатяга и умница.
Худощавый, стройный. Ему очень идут очки.
Когда она входит в кабинет он ставит наготове пакет с салфетками.
Вера любимица. Она ему интересна. Поэтому его скоро переведут в другое место.
Он смотрит в это ещё красивое лицо – на эту маску, которая рассыплется, стоит ему спросить:-«Как дела?»
Он ей чем- то напоминает молокососа – учителя с компьютерных курсов.
Иногда, кажется, что это он и есть.


Когда сын был ещё маленький, на заре планов на блестящую карьеру, пошла Вера на двухгодичный компьютерный курс.
Успешно отучилась год.
Подала на продолжение.
Учитель принял её заявку ещё в начале набора.
И аннулировал.
Через три месяца прислал письмо: - «Мест нет»
Вера в слезах помчалась через весь город разбираться. Не желавший сидеть в коляске сын громко плакал.
Учитель шаловливо улыбался. Озираясь по сторонам, он пнул её в угол и шепнул: - «таких, как ты не учить, а дрючить надо»
Вера с ребёнком в коляске мыкалась по учреждениям, не зная куда жаловаться. Так ничего и не добилась.
Набор везде закончился.
Ярость сменилось депрессией.
Потом оклемалась.
Всё наладилось.
Инцидент вспоминался как детские шалости : - «дело то житейское»
Вере хотелось учиться.
На родине не было блата.
А тут учись хоть всю жизнь.
Теоретически возможно.
Образование бесплатно.
Несмотря на некоторые трения, процесс пошёл. Получила диплом. Нашла работу. Продолжала учиться заочно. Мечтала стать детским психологом.
А стала психом.
Мечты оборвались.
Десятилетний сын не вернулся из школы.
Искала. Обратилось в полицию. Завели дело.

В тот страшный день она стояла на кухне, готовила обед.
Вдруг словно током дёрнуло.
Где то внутри сознания услышала истошный крик сына.
Позвонила ему на мобильник. Не отвечает.
Она улавливала импульсы сына. Маленьким был непоседливым. Часто терялся. Научилась.
Закрывала глаза, , уходила в себя - пара секунд - и на связи.

Вера бросилась бежать по той дороге, которой он обычно шёл домой.
В ушах всё звучал его крик. Он звал её на помощь.
Она прибежала на школьный двор.
Там было необычно пусто.
Она больше не слышала сына.
Импульс погас.
Тишина сводила с ума.

Вера периодически справляется в полиции. Отвечают, что расследование идёт.
Вера чувствует, что сына нет в живых.
Его душа не даёт покоя, жалуется, задаёт ужасные вопросы.
Вера спит урывками и только днём. По ночам не может.
Она ждёт наступления темноты с ужасом и со щемящей нежностью.
Неотступная душа сына снимает с неё какую - то оболочку.
Она чувствует невидимый мир.
Ночами её тянет в лес. Она стала видеть в темноте.

Вера знает, кто убил.
Банда подростков несколько лет терроризирует район.
Они не раз нападали на тех кто младше и слабее, убивали бездомных кошек.
С подростками проводят собеседования.
Аудитория давится от смеха.
Породистый пожилой ректор в ходе дискуссий сам не скрывает улыбку.
Он для них свой в доску.
Ребята несовершеннолетние. Неподсудные.
Их матери – стервозные алкоголички, торчат в обшарпанной пивной до закрытия.
Пререкаться с ними – лишь доставлять удовольствие.
Местные власти разводят руками.
Детские шалости.
Безнаказанность опьяняет.
Сначала об этом писали в местной газете. Потом прекратили.
Вера звонила в редакцию газеты, спрашивала – почему?
Редактор ответил, что для подростков это реклама, стимулирующая к дальнейшим преступлениям.
«Нет лучшей стимуляции к дальнейшим преступлениям, чем молчание и бездействие» - возражает Вера.
Кто с ней будет дискутировать? Кто она такая?

Газете заплатили за молчание те, кому не выгодна негативная реклама района: жилищные агентства, учебные заведения, торговые точки, центры развлечений.

Вере совсем не хочется попасть в психиатрическую больницу.
Она уже там побывала вскоре после исчезновения сына.
Пришла по направлению врача.
Ей давали пригоршни таблеток, которые она прятала под язык и за щеку. Потом выплёвывала.
Перед обходом в палату набилась стайка галдящих цветных медсестричек. Они скопом уговорили её выпить «лёгкую успокоительную микстурку», после которой Вера три дня была в полусне и в беседе с глав отделения не могла говорить связно.
На прогулки не выводили. В больнице есть внутренний двор, живописно заросший бурьяном. Вход туда наглухо закрыт. Персоналу неохота напрягаться. Пусть лучше больные телевизор смотрят. Кормят на убой. Размороженные заменители только отнимают силу. Есть перед экраном можно хоть круглосуточно.
Её не хотели выпускать: - «Рано. Побудь месяцок – другой»
Когда стала возмущаться, пригрозили отправить в отделение для буйных.
Позвонили из коммуны с убедительной просьбой как следует отдохнуть.
Если она поднимет шум по поводу исчезновения сына, у некоторых ответственных чиновников коммуны могут быть неприятности.

Ей повезло. Удалось подружиться с санитаркой - эмигранткой из Петербурга. Та позвала нужного врача, который выпустил.
Вера стала осторожной.
Нужно найти тело сына и наказать убийц.



Они безумно вращают зрачками
Каждый, кому не лень
Называет их дураками
Ярость стучит их в сердцах
Копытами диких коней
Вьются гнева чёрные гривы
Несчастные люди режут
Священных коров
И солнечных зайчиков
Из случайно приснившихся снов
Не им адресованных снов счастливых