Глава 114.





Весенние туманы, обусловленные большой разницей температур воздуха и воды, - обычное явление для Чёрного моря. Чем суровее зима, тем весенние туманы устойчивей и гуще. Зима 1941-42 года была чрезвычайно суровой.

Для моряков, вынужденных силой обстоятельств военного времени бороздить моря в любую погоду, туман одновременно друг и враг. Если верхняя кромка тумана поднималась выше ста метров над морем, капитан лидера "Ташкент" мог не бояться нападения противника с воздуха. Зато штурману было совсем не просто после большого морского перехода в плотном тумане выйти к основному фарватеру №3, ведущему к бухте Северная. Радиолокация была уже в это время изобретена, но на всём Черноморском флоте радиолокатор имелся только на одном крейсере новейшей постройки, да и тот использовался лишь как средство дальнего обнаружения воздушных целей.

Приближаться к фарватеру без сопровождения сторожевого корабля с лоцманом на борту, встечающего прибывший большой корабль возле подходного буя, значило рисковать подорваться на минных заграждениях. Так и произошло однажды ночью с эсминцем "Дзержинский".

Не раз и не два штурман Еремеев справлялся с нелёгкой задачей и после морского перехода сквозь туман точно выводил "Ташкент" к подходному бую. Но случалось, что и он не доверял собственным расчётам и честно предупреждал командира о том, что не готов брать на себя ответственность за правильность вычисленного местоположения корабля. Берег близко, а у какого именно места - не поймёшь.

В таких случаях корабль ложился в дрейф. А туман и не думал рассеиваться. Проходил день, за ним ночь, и на корабле, на борту которого кроме команды тысяча перевозимых морем красноармейцев, подходили к концу запасы пресной воды.
Приходилось идти на риск и при свете дня приближаться к высокому берегу, под которым утреннего тумана, как правило, уже не было. Вылезать днём из тумана в пределах досягаемости осадной артиллерии Манштейна было неприятно. Вышедшие навстречу торпедные катера ставили дымовую завесу, но проку от неё было мало. Оповещённые немецкими наблюдателями батареи открывали заградительный огонь по пристрелянным фарватерам. На Инкерманском створе корабль попадал под особенно плотный огонь. Ответить на него огнём корабельных орудий было невозможно - батареи противника были далеко, их не было видно, и только по сполохам в ночном небе можно было догадаться, что они где-то за Качей. Еремеев пытался по этим сполохам вычислить расположение батарей, но погрешность вычислений оказывалась слишком большой. Возле бонов всплески от взрывов тяжёлых снарядов вставали сплошной стеной, скрывая Константиновский равелин, и каждый такой снаряд мог отправить корабль на морское дно.

На скорости двадцать восемь узлов корабль врывался в Северную бухту. Сюда снаряды уже не долетали. Старпом докладывал о раненых осколками и о полученных пробоинах от близких разрывов. Когда спускались вечерние сумерки, пока не подошёл с моря туман, разгрузившийся и отстрелявшийся по указанным с ФКП целям "Ташкент" спешил выйти в открытое море, чтобы взять курс на Новороссийск или к берегам Кавказа. Но пока корабль выходил из бухты, облако тумана заволакивало капитанский мостик, и тогда штурман с капитаном бегом спускались на ют, приказав застопорить машины и отдать якорь, чтобы не налететь на мины. Подолгу всматривались они в смутные очертания берега, едва видимого сквозь туман, ещё не слишком плотный над самой водой. Наконец штурман указывал капитану на пену волн у мыса Феолент. Десятью минутами позже корабль поворачивал, набирая ход, в открытое море. К обеду следующего дня он уже стоял на якоре в Новороссийске. Когда на следующее утро снова подходили к Севастополю с грузом мазута и с пассажирами на борту (на сей раз это были начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал Елисеев и двое ревизоров наркомпищепрома, следующих в Севастополь, чтобы выставить морякам не маленький счёт за миллион бутылок инкерманского шампанского, пропавший со складов завода шампанских вин вскоре после начала первого штурма Севастополя и, как выяснилось после прекращения штурма, оприходованный хозяйственными флотскими тыловиками), основной фарватер был закрыт: ночью немецкие бомбардировщики поставили новые мины-ловушки. Из Севастополя вышли тральщики. Командир "Ташкента" приказал застопорить машины. В рубке Елисеев, капитан Ерошенко и штурман Еремеев сели совещаться - что предпочесть: ждать уточнения минной обстановки и рисковать снова угодить утром под артобстрел, - или немедленно следовать по сомнительному фарватеру позади тральщика. Над морем брезжило раннее утро 1 апреля.