НОВОГОДНЯЯ ПАРАДИГМА

Я познакомился с Ларисой на вечеринке. Она мне приглянулась, я – ей. Станцевали что-то медленное, кажется, фокстрот. Поговорили за выпивкой на досужие темы. Комкано, воровато поцеловались в кухне, в темноте, улучив минуту уединения. И в результате этого, по сути, шаблонного общения пригласила она меня к себе домой на семейный новогодний ужин в качестве своего парня.
Я пришел в 23.30. Лариса встретила меня в прихожей. Верхнюю одежду в шкаф-купе упрятала, дала какие-то смешные шлепанцы и повела в комнаты.
Сначала с папой познакомила. Он в линялом спортивном костюме с отвисшими в коленях штанинами тягал вверх-вниз 24-х килограммовую гирю.
– Хочешь поупражняться? – спрашивает. И гирю мне подает.
– Нет, – говорю. – Может, попозже. На улице морозище. Нужно мышцы немного согреть.
– Ну, смотри, конечно, – отвечает. – Действительно, с холода оно на пользу не пойдет.
Зашли мы в следующую комнату. Там Ларисина мама в декольтированном на грани фола платье из красного бархата, в красных же – в тон платью – лаковых босоножках, с маникюром цвета спелых гранатовых зерен сидит на тахте, ногу на ногу закинув. Конечно и Лариса смазливая девчонка, но мама ее сразила меня своей красотой наповал. Все у нее было прекрасно: и лицо, и фигура, и одежда, и обувь. Почти как по Чехову. Стал я посреди комнаты, смотрю на нее, глаз не могу оторвать. Потом все-таки осмелел, подошел к ней, говорю:
– Александр. Химик.
Сам думаю: «Что я мелю! При чем тут химия?»
Она взглянула на меня с лукавой улыбкой и говорит:
– Валерия Николаевна. Филолог.
И что примечательно, руку мне протягивает, но не для пожатия – нет! – для поцелуя.
Ну, поцеловал я ей руку весьма элегантно, думаю, что даже артистично. Оглянулся на Ларису. Лариса сложила пальцы в замок, подперла ими подбородок, сказала: «Сдохнуть можно!» и вышла из комнаты.
Валерия Николаевна вдогонку ей крикнула:
– Курицу посмотри в духовке. Может, она уже там в золу превратилась!
Потом коснулась моей руки своими точеными пальцами и говорит:
– Присаживайтесь…
У меня в глазах потемнело. Сел я на край тахты и замер. А она говорит встревожено:
– Вам плохо, Саша?
– Нет, нет, вам показалось…
Сам думаю: «Вот, пожалуйста, считал себя сердцеедом, а вышло-то, что я молодец среди овец – стоило шикарной женщине козырем пойти, как поджилки затряслись. Позорище, ей-богу! А ведь не мальчик уже, в браке побывать успел». Смотрю, на стенке гитара висит – чешская «Кремона». Спросил:
– Валерия Николаевна, это вы на гитаре играете?
– Я. Но редко, под настроение.
Тут отец Ларисы со своей дурацкой гирей на пороге обозначился.
– Ну, что, – говорит, – разомнешься? А то я ее на балкон отнесу.
– Относите, – говорю, – Олег Ефремович. – Состояние у меня какое-то не спортивное. В следующий раз поупражняюсь. Давайте, я лучше спою что-нибудь.
А сам подумал: «Что я как увалень какой-то деревенский! Надо ситуацию в руки брать...»
Лихо снял с гвоздика гитару, стянутую в вершине грифа алым шелковым шнуром, сел на тахту рядом с Валерией Николаевной, нарушив без малейшего стеснения пределы ее личностно-психологического пространства и, пародируя манеру конферансье, произнес:
– Песенка называется «Кольцо». Слова и музыка мои.
Ну и спел под переборчик максимально лирически в ля миноре:

В наивный палец безымянный
оно безжалостно впилось,
явив воинственную злость,
характер просто окаянный.

Годами с неизменной силой
садни́ло, резало оно.
Сейчас признаться стыдно, но
почти до пéтли доводило…

Извел последнее здоровье –
все чуда, дурень, ожидал.
Покуда с пальца не сорвал
в припадке нервном, чуть не с кровью.

Кончил петь, вижу уже и Лариса тут. Я и не заметил, как она вошла – так увлекся вокалом.
Первым опомнился Олег Ефремович:
– Ну, молодчина. Очень у тебя душевно получилось. Только я ни черта не понял. Что за кольцо такое? Можешь объяснить?
Вид у меня, очевидно, был настолько потерянный, что Валерия Николаевна стеной стала на мою защиту. Говорит мужу:
– Мопсик, понимаешь, стихи можно объяснить только стихами.
Олег Ефремович слегка прокашлялся и говорит:
– Это само собой. Но можно хотя бы примерно сказать, о чем песня?
Тут Валерия Николаевна новый выпад совершила:
– Дорогой, зачастую поэт сам не знает, о чем стихи. Процесс творчества, вся эта, так называемая рефлексия – сплошной туман.
– Дело ясное, что дело темное, – не унимался Олег Ефремович, – но есть же хоть какая-то версия? Что это за кольцо такое? Может, оно травму автору нанесло случайно, или это что-то из области мистики? Сказочное какое-нибудь кольцо, волшебное, как у этого… Толкуна.
– Толкиена, мопсик, – подправила Валерия Николаевна.
– Ну да – согласился Олег Ефремович, продолжая вопросительно смотреть на меня.
Тут уже и Лариса вмешалась. Говорит с запалом:
– Папа, понимать стихи – такой же талант, как и их сочинять. Вот у тебя – талант дома строить. Ты знаешь, например, сколько надо положить цемента, песка, сколько воды налить, чтобы крепкий бетонный раствор получился, но Шурик к тебе же не пристает с каверзными вопросами по этому поводу. Так какого дьявола ты к нему прицепился! Ну, сочинил он какую-то фигню – я, кстати, сама не пойму о чем она – что же теперь его нужно забить как мамонта, да?!
Наступила тягостная пауза, и я понял, что пора уже и мне свои пять копеек в разговор вставить. Говорю:
– Понимаете, Олег Ефремович, современная лингвистика утверждает, что содержание поэтического текста в нем самом непосредственно не заложено.
Олега Ефремовича мои слова крайне удивили. Говорит:
– Да? А где же оно заложено?
Я уставился в потолок и медленно, боясь ошибиться, пробубнил знаменитую тютчевскую строфу:

«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,
Питайся ими – и молчи».
И поскольку реакция на мою декламацию у присутствующих напрочь отсутствовала, продолжил, даже поймав некоторый кураж:
– Содержание текста литературного произведения – прозаического ли, стихотворного – это те мыслительные процессы, которые протекают в мозгу автора при создании текста и в мозгу читающего или слушающего данный текст. Такие процессы могут абсолютно не совпадать. У автора одна бредовая парадигма в голове выстроена, а читатель или слушатель могут себе навертеть в мозгу с три короба своей несусветицы. И среди создателей, и среди потребителей текстов те еще встречаются олигофрены.
Валерия Николаевна, не удержалась и хмыкнула, может быть, из-за забавного совпадения звучания имени мужа и последнего слова моей тирады, в котором я букву «и» намеренно произнес, как «е».
На несколько мгновений комната погрузилась в глубокую тишину. И тут Лариса как вскрикнет:
– Елки-палки, полпервого! Братва, уже Новый год, а мы не за столом. Пап, а ты и вовсе в спортивном костюме!

1985 г. (Ред. 2021 г.)