КОЛЛАПС

Всё это произошло со мной, в терапии обыкновенной городской больницы, где я лежала, приходя в себя, после обширного инфаркта, было мне сорок лет, совсем не много, для столь серьёзного заболевания. По выражению профессора-кардиолога, случай, нетипичный для женщины – инфаркт, в таком возрасте. Об этом судить не берусь, но то, что со мной произошло в этой больнице, тёплой весенней ночью, было явно нетипичным.
Итак, стояла глубокая ночь, ближе к утру, палата спала, из коридора, под дверью, виден был, даже, не свет, а тонюсенькая его полоска от ночника, на столе дежурной медсестры. Трёхэтажный больничный корпус погружён в сон, ни звука, ни скрипа, ни стона не доносится из-за плотно прикрытой двери. Я лежу на кровати, у окна, сна нет, есть оцепенение, но и оно, какое-то странное, никаких сил, ни ноги, ни руки мне не подчиняются, я чувствую, что происходит что-то страшное, пытаюсь крикнуть, позвать, хоть кого-нибудь, но и голоса нет, даже звука не вылетает, из моего широко открытого рта, хватающего воздух, но и его всё меньше и меньше, я начинаю задыхаться, ощущение тревоги усиливается, выступает холодный липкий пот, я не могу вытереть его, так как пальцы меня не слушаются, моё тело отказывается мне подчиняться! Мозг ещё работает, и фиксирует всё происходящее, и я понимаю, самое главное – наступает мой смертный час, здесь, в больнице, в одиночестве, в кромешной тьме, и так мне становится обидно, и больно, и страшно, но не за себя, а за сына, которому будет, только 15 лет, и он остаётся один, на всей земле, и боль пронзает моё умирающее тело, и слёзы начинают литься из глаз моих, а я холодею, холодею, и всё это в абсолютной темноте, и в молчании…
Палата спит, из коридора, всё также, виднеется полоской свет ночника, а у меня – ощущение абсолютного одиночества во вселенной, и приближения смерти, и вдруг, я чувствую, что какая-то сила, меня вдавливает в кровать, всё больше груз и больше, не вырваться, не пошевелиться не могу, а кровать, как-то, странно, покачиваясь, вместе со мной, начинает, стремительно, падать, и, не просто, падать, а проваливаться, лететь вниз, с огромной скоростью, от которой появляется свист в ушах, я падаю очень долго, скорость всё увеличивается, пропасть, настолько, глубока, что нет у неё, наверное, дна, тело моё холодно, как камень, и, в какое-то мгновение, этого бесконечного падения, «Я» оказываюсь, вне собственного тела, распростёртого на кровати и придавленного ужасающей силой, вне его, под потолком!
Я, отчётливо, вижу своё белое-белое лицо, неподвижное тело, кровать, спящих женщин, палату, и это всё, несмотря на то, что абсолютно темно, ночь, и света в комнате нет.
Я не пугаюсь, я, просто, констатирую, для себя, факт собственного пребывания, вне тела, оставленного внизу, я не вижу себя, и не понимаю того, как я существую, вне своего тела, кто это «Я» - без тела, не понимаю, и не успеваю испугаться!
Просыпается женщина, с кровати, что стоит возле моей, поворачивается, в мою сторону, приподнимается, слегка, минуту смотрит на неподвижное тело, и, тихонечко, вскрикнув, падает, и всё это, в кромешной темноте, а нужно сказать, что у этой женщины, была операция, по удалению опухоли головы, она не рассказывала, что было ею пережито, мы не расспрашивали, только, половина лба у неё отсутствовала, был провал в кости, но она осталась жива, и вот теперь, лежала в обмороке, рядом со мной, бездыханной.
На третьей кровати, готовилась к выписке больная, после воспаления лёгких, приветливая, милая женщина, так вот она, внезапно, проснулась, встала, включила свет, и, увидев жуткую картину, с истошным криком: «Ратуйте, люди добрые!», - выскочила в коридор, разбудив весь трёхэтажный корпус.
Тут такое началось!
Толпа больных набилась в палату, прибежал врач, из соседнего корпуса, оказавшийся кардиологом, и дежуривший в эту ночь, медсёстры сбежались, со всех этажей, одним словом, случился переполох, в четыре утра! И определил врач у меня коллапс, из-за противопоказанных инъекций, которыми меня доводили, до этого состояния, длительное время, и перечеркнув назначения в истории болезни, потребовал, немедленно, ввести морфий, чтобы отключить, в организме, нервную систему, не замечая того, что все системы, в нём, уже давно, отключены. Однако врач велел, и тут же принесли шприц, и ввели морфий в моё тело, что так, тихонечко, лежало на кровати, и за которым так же, как и за всем действием, «Я» наблюдала из-под потолка, и всё, и полный провал, больше я ничего не видела и не слышала…
Очнулась я, когда, уже стоял полдень, и вовсю, светило солнце, и, будто не было, этого ночного кошмара, и того, что врач назвал коллапсом, и хождения моего «Я» отдельно от тела, под потолком, и криков, и обмороков, и ночного переполоха, – ничего не было…
Вот только, месяц с лишним, я приходила в себя, и училась, заново, ходить, а заодно, и, заново, училась осмысливать этот знакомый и, в то же время, совершенно, неизвестный мне мир. Ибо, ведь не укол, в распростёртое тело, вернул моё «Я» в него, а что-то другое, вернее, кто-то другой! Кто?
С этого момента, стала я думать, что мир совсем не такой плоский и прямолинейный, каким нам его изображали, что в мире существует НЕКТО, кто решает, кому «быть», а кому «не быть», и нужно было пройти через клиническую смерть, чтобы задуматься над истиной, известной человечеству, с младенчества, а от нас скрытой дымной завесой атеизма!
Но прошло ещё долгих десять лет мучительнейших раздумий, поисков, переламывания себя, своих взглядов, и переосмысливания всего, что произошло со мной, понадобилось пройти через жесточайшие испытания с сыном, и через чудеса спасения нашего, чтобы придти, к пронзительнейшей идее всего сущего – идее существования Б-га во Вселенной, и божьего творения – человека, на Земле!