ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Добавить сообщение

"И в аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим..."

Автор:
"Смотрите, вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!"
М.Ю.Лермонтов. "Пророк"

Рубеж девятнадцатого и двадцатого столетий стал для России эпохой безудержного накопления капиталов. Сказочные состояния, никогда прежде не виданные, сколачивались в то время с прямо-таки фантастической скоростью. Вчерашние нечистые на руку приказчики, вороватые владельцы постоялых и публичных домов, а то и просто откровенные жулики в два-три года становились миллионерами и канонизировались как столпы общества, ибо деньги, как известно со времён императора Тита, не пахнут. Наша нынешняя пропаганда и сегодня со слезами умиления вспоминает тот "золотой век": "В эпоху Великих реформ последней трети XIX века государство не без успеха пыталось разрешить свои экономические затруднения, переложив часть бремени хозяйственного развития на частное предпринимательство. Реформы создали для этого благоприятную почву. В 70-90-е годы темпы экономического роста России превосходят всё, когда-либо виденное в Европе; совершается настоящее промышленное чудо. На рубеже XIX-XX веков Российская империя вошла в пятёрку наиболее промышленно развитых стран Европы". Именно так в повести Горького "Фома Гордеев" разглагольствует основной идеолог развернувшегося купечества и антипод главного героя Яков Маякин под неистовую овацию безгранично уверовавших в свою общественную незаменимость объевшихся и упившихся купчишек. Послушаем его откровения и мы: "Сто лет только прошло, государи мои, с той поры, как император Пётр Великий на реку эти расшивы пустил, а теперь по реке тысячи паровых судов ходят... Кто их строил? Русский мужик, совершенно неучёный человек! Все эти огромные пароходищи, баржи - чьи они? Наши! Кем удуманы? Нами! Тут всё - наше, тут всё - плод нашего ума, нашей русской сметки и великой любви к делу! Никто ни в чём не помогал нам! Мы сами разбои на Волге выводили, сами на свои рубли дружины нанимали - вывели разбой и завели на Волге, на всех тысячах вёрст длины её, тысячи пароходов и разных судов. Какой лучший город на Волге? В котором купца больше... Чьи лучшие дома в городе? Купеческие! Кто больше всех о бедном печётся? Купец! По грошику-копеечке собирает, сотни тысяч жертвует. Кто храмы воздвиг? Мы! Кто государству больше всех денег даёт? Купцы!.." И в ответ - восторженный рёв: "Яков! Труба ты Божия!" И оправдана премудрость всеми чадами ея.
Нет никакого желания долго распространяться о том времени, до такой степени оно сходно с нынешним. Достаточно выйти на улицу или включить телевизор, чтобы узреть Якова или Тараса Маякина, Анания Щурова, Лупа Резникова. Прошедшего столетия как не было. Воз и ныне там. Только вот Максима Горького в литературе не видно, как не заметно, впрочем, и самой литературы. Горьким напоминанием о Горьком-писателе служит лишь распахнутая для посетителей его одиночная камера в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Однако мы отвлеклись.
Личность человеческая, если это личность, холуйским обычаям неподвластна. И так уж повелось в истории нашей, что в самые подлые, самые жестокие, самые непроглядные времена вдруг вспыхивают такие яркие звёзды, что светом своим озаряют не только мрак современности, но и лучами души своей достигают потомков своих отдалённых. И ничто не в силах остановить таких людей. Есть вера холуйская и есть правда Божия. Провозвестником религии хапуг стал в повести старший Маякин. Подлинной трубой Божией - Фома Гордеев.
От самого детства и отрочества своего Фома в кругу подобных ему смотрелся "белой вороной", скорее даже тою самою совой, ослепшей от света мирского, чей образ не напрасно дважды всплывает в произведении. "Не пойму я его, - говорит о нём отец, -... как буд-то он ждёт чего-то, как пелена какая-то на глазах у него... Мать его, покойница, вот так же ощупью ходила по земле". Разврат купеческих сынков на уворованные из отцовских касс деньги казался ему омерзительным, книжная премудрость - никчёмным балластом, собственная неотёсанность - саднящей язвой. "...Было в нём что-то детское, наивное, отличавшее его от сверстников. Они смеялись над ним, считая его глупым; он держался в стороне от них, обиженный отношением к нему...Он начинал познавать прелесть одиночества и сладкую отраву мечтаний...ему хотелось плакать, было стыдно слёз, он сдерживался и всё-таки тихо плакал". Будучи убеждённым материалистом, Горький старательно избегает мистических истолкований и характеристик, но совершенно ясно, что речь идёт о формировании именно духовно богато одарённой личности, которая рано или поздно должна вступить в смертельную схватку с миром торжествующей несправедливости и грязных денег, ибо невозможно одновременно служить Господу и маммоне. Особо показателен в свете вышеизложенного эпизод VIII главы, где возлюбленная Фомы, Саша, вместе с прислуживавшим купцам мужиком на два голоса поют русскую песню. "Когда два голоса, рыдая и тоскуя, влились в тишину и свежесть вечера, - вокруг стало как будто теплее и лучше; всё как бы улыбнулось улыбкой сострадания горю человека, которого тёмная сила рвёт из родного гнезда в чужую сторону, на тяжкий труд и унижения. Точно не звуки, не песня, а те горячие слёзы человеческого сердца, на которых выкипела эта жалоба, - сами слёзы увлажнили воздух. Тоска души, измученной в борьбе, страдания от ран, нанесённых человеку железной рукой нужды, - всё было вложено в простые, грубые слова и передавалось невыразимо тоскливыми звуками далёкому, пустому небу...Отшатнувшись от певцов, Фома смотрел на них с чувством, близким испугу, песня кипящей волной вливалась ему в грудь, и бешеная сила тоски, вложенная в неё, до боли сжимала ему сердце. Он чувствовал, что сейчас у него хлынут слёзы, в горле у него щипало, и лицо вздрагивало... И ему казалось, что поют не двое людей - всё вокруг поёт, рыдает и трепещет в муках скорби, всё живое обнялось крепким объятием отчаяния". "Всё живое" - да, но никак не знакомые Фоме купцы и их вертлявые подружки, которые "вели себя так, как будто они не слышали песни". И в этот момент возмущённый до глубины своей души Фома впервые отваживается на открытый бунт. "Разве вы люди?!" - кричит разгневанный Фома вслед уносящемуся плоту. Очень ярко характеризует Фому тот факт, что он возненавидел этих людей именно за бездушие, за патологическую неспособность откликнуться на чужую боль. Куда там! Это бездушие у купцов было возведено в ранг добродетели, чуть не доблести! Вспомним хотя бы эпизод беседы Фомы Гордеева со старым "товарищем" его отца - Ананием Щуровым, когда на жалобную просьбу Фомы отсрочить платежи по векселям Щуров "из дружбы к отцу" милостиво увеличивает долг Фомы в полтора раза, требуя в заклад обе его баржи. "Н-да! Попадёшь вам в руки... Нагреете, что говорить..." - резюмирует Фома.
И нагрели... Финальный поединок корыстолюбия с праведностью, подлости с откровенностью не мог окончиться иначе, чем он окончился. Всю свою сознательную жизнь Фома, страдавший от косноязычия, не находил нужных слов в критических ситуациях. Но в этой, кульминационной сцене повести на пароходе Кононова, давно назревавший нарыв наконец прорвался. "Гордец и отщепенец" обрёл дар речи. Он понял, чем можно проломить непробиваемое купеческое бездушие: только открыто, громогласно и беспощадно обнажив их мерзкие преступления. И подспудно тлевший гнев Фомы наконец вспыхивает ослепительным факелом, чтобы через какой-нибудь час стать для него погребальным костром. Формально Фома терпит полное поражение: связанного и униженного, его доставляют на берег, объявляют сумасшедшим, грабят и пускают по миру нищим. Однако стоит задуматься: а поражение ли это?
Чего, в самом деле, добивался Фома своим "антиобщественным" поведением? Не того ли, чтобы избавиться наконец от пут богатства, жалкими рабами которого и были все волжские купцы? И не стал ли он более счастливым, разорвав наконец эти путы? Но даже если отбросить эти весьма спорные рассуждения, остаётся ещё один, главный итог бунта Фомы: пусть на один только час, но в этом мире фальшивого лицемерия, циничной жестокости и беззастенчивой лжи всё-таки восторжествовала Правда! В финале своей речи Фома уже гремит голосом Библейского пророка:
"Вы не жизнь строили - вы помойную яму сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Есть у вас совесть? Помните вы Бога? Пятак - ваш бог! А совесть вы прогнали... куда вы её прогнали? Кровопийцы! Чужой силой живёте... чужими руками работаете! Сколько народу кровью плакало от великих дел ваших? И в аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим... Не в огне, а в грязи кипящей варить вас будут. Веками не избудете мучений..."
Когда я в последний раз перечитывал замечательную эту повесть, подумалось мне сопоставить её с другим великим произведением русской литературы - комедией А.С.Грибоедова "Горе от ума". Можно сказать, Горький написал вариацию на тему "Чацкий среди купечества", настолько схож конфликт, сюжет и его развязка. По порядку: конфликт одарённой неординарной личности с закоснелым в своём консерватизме окружением, неудавшаяся любовь (героиня избирает удачливую посредственность), нелицеприятная критика героем "столпов общества", в финале герой объявляется сумасшедшим и превращается в вечного изгоя, а "Молчалины блаженствуют на свете". Тяжка и незавидна участь праведника в веке сем прелюбодейном и грешном, но никто, возложивший руку на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Небесного. И если мы, отвергнув Гордеева, подклонили выи Маякиным, если променяли Павку Корчагина на Лёню Голубкова, а искусство опаскудили порнографией, если пачка резаной заморской бумаги стала для нас единственной мерой всех ценностей наших, то ни вуз, ни аспирантура не спасут нам от оскудения ни изнемогающий от бессилия интеллект, ни холодеющую от отчаяния душу.
Скорее помогут "Песня о Соколе" и "Песня о Буревестнике", написанные бывшим грузчиком, чья одиночная камера открыта взорам праздных посетителей тюрьмы Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в городе Санкт-Петербурге.
Но это уже другая тема.


Отзыв:

 B  I  U  ><  ->  ol  ul  li  url  img 
инструкция по пользованию тегами
Вы не зашли в систему или время Вашей авторизации истекло.
Необходимо ввести ваши логин и пароль.
Пользователь: Пароль:
 

Проза: романы, повести, рассказы