- Лилит, не понимаю, что происходит, ты поедаешь тонны пирожных, бифштексов, клубники, круассанов, пармезанов, жареных гребешков молоденьких петушков, рябчиков и слоеных пирогов, булочек с корицей и с джемом, балыков, буженин и их жен, сливок и мороженого, запеченых поросят и жареных ягнят и баранов, однако ты костлява, видит Бог, ты костлява, куда подеваются все эти калории, я ума не приложу, это прорва и порча какая-то, дорогая моя, что, что тебе принести покушать, в каком ресторанчике освежевать меню для тебя, жареная моя косточка, маленький мой флегматичный сырный шампиньон в оливковом масле...
(молчание затянувшееся скорбной паузой, готовое броситься наутек из глаз рыданием..)
- Ну, прекрати, что с тобой, может, я обезумел? Как излечить тебя, подскажи, я весь твой, бери мачете и руби меня на малюсенькие кусочки, зажаривай и ешь досыта...
(настороженный и все же потусторонне отрешенный взгляд...)
- Лилит, ты сама себя казнишь, пойми..
- Нет.. это ты меня казнишь, Гуми.. это ты совершенно забыл обо мне, тебе начхать, что я рядом с тобой вот уже два года.. и как законный результат пребывания в обществе нарциссизмо-эгоизма, я превращаюсь в костлявую тень...
- Лил.. я только о тебе и думаю... я думал о нас, да, эти переезды, ты утомилась, но раньше ты мне казалась такой бойкой, тебе все было нипочем, да, я, наверно, второсортный писателишка, мы вынуждены перебиваться на мои непостоянные заработки, колесить по дешевым мотелям, есть отвратительную мясную подметку, но что я могу поделать, мои пьесы не ставят ни в Руане, ни в Милане, ни в Мадриде, ни в Париже... они не доросли до моих пьес, а писать дешевки я не могу, Лил, ты же знаешь, как я тебя люблю, твои переводы безупречны, твой французский выше всяких похвал... Лил, столько кавалеров и богатых мсье вилось округ тебя, я не знаю, я теряю надежду, что когда-нибудь обеспечу наше с тобой будущее.. я предупреждал тебя, но ты была так упряма, так настойчива, а теперь ты воочию убедилась, чем полна эта беспечная непостоянная и унизительная жизнь разъезжих гастролеров, прости меня Лил..
- Гуми.. Гумбольд, что с тобой? Я никогда тебя таким не видела.. что это значит? Ты вдруг сдаешь? Пасуешь, как трусливый кролик уносишь ноги!? И это тебя я выбрала в спутники? И это ты называешь большой любовью?..
- Лил.. дорогая, все будет хорошо.. вот увидишь моя прелесть, мы отправимся в Лондон, в Лондон, моя ненаглядная вишневая головка. Только там, на родине Шекспира смогут оценить мои театральные постановки.. Лил, тебе необходимо прикупить платьев, такие помпезные, навьюченные фасоны там не в моде.. Король Артур, Робин Гуд, перчинка моя, на этот раз все серьезно, как никогда, ну, ты же меня понимаешь?..
- Платьев?.. Что ты несешь? Нам нечего есть, нет денег на съедобную пищу, Гуми, ты в конец помешался на своих театральных постановках!!! И я доверилась тебе!! Как непробудимая покорная овца, я забросила переводы, я переводила и расшифровывала твои долбаные пьесы для кого? Для твердолобых обывателей из Монтгомери? Для друидов из Эссекса? Да, я тебя сейчас прикончу, старый зазнавшийся блудник!..
(Лил пытается схватить полотенце и набросить на шею Гумбольда, чтобы увлечь его на койку и медленно задушить, однако Гуми, не желая погибать и вот так просто распроститься с жизнью, отчаянно сопротивляется... Лил, чувствуя слабость от недоедания и недосыпания, медленно опадает на кровать, выпускает полотенце и обездвиженно лежит ничком, её голова повернута в профиль, бледность лица и остекленный бессилием взгляд довершают больничность минуты в тусклом гостиничном номере, и минута ползет сороконожкой по коже, словно холодный пот останавливается, и кусает глаза безбожием и невыразимой омерзительной всепанической подагрой, Гуми, словно вдруг проснувшись и отчаянно воспротивившись этой ситуации, мгновенно приходит в себя, сбрасывает пиджак и подхватывает Лилит на руки..."Сейчас, сейчас, моя дорогая, на воздух, в парк, это нервное истощение. Такси!!! Такси!!!" Гумбольд ловит машину. "Все будет хорошо. Все будет хорошо. Мне заплатили аванс. Завтра Мы будем в Лондоне. А сегодня ты будешь кушать, как английская королева, ангел мой, любовь моя, ты слышишь меня, ведь ты меня слышишь, правда?!").
Спустя несколько часов в номере мотеля...
- Что все таки произошло, Гуми? Обморок, я была в обмороке?..
- Тссссшшшшш, не говори так громко, моя маленькая фея, доктор сказал по возможности исключить эмоциональные всплески, громкую речь и побольше пребывать тебе в тепле и покое; фруктовые чаи с малиновым и абрикосовым вареньем для твоего сердечка, и еще парное мясо и бульоны.. шоколад, мороженое, спиртное придется исключить из меню пока..
- Гуми, я тебя таким вижу впервые, вернее, ты был один раз таким, когда забирал меня из детского дома... ты так напуган, правда? Какой-то обморок, я даже не успела ничего понять.. хих.
- Зато я теперь многое понял...
- Ты правда боишься? Неужели ты боишься меня потерять, Гуми?.. На тебя это совсем не похоже...
- Лил.. прости меня, прости меня(почти плача), все... все будет хорошо, мы поедем в Лондон, мой литературный агент все устроил, Джекобсон, помнишь Гарри?.. Неважно, ангел мой, успокойся, ты поправишься, ты просто устала, я позабочусь об этом...
- Гуми, я буду падать в обмороки каждый день, как я раньше до такого не додумалась, ими так пестрят пьесы... я их презирала, это же гениальный чисто женский прием и очень действенный маневр...
- Лил, ты должна прекратить теперь дурачиться, я не на шутку переволновался, может, это волны такие или час пик, я не знаю... мы летели сквозь пыль городских улочек... пока... потом... там в прохладе парка у воды.. Лил, я осознал, что никого так не любил, как тебя, что никого так не люблю, как тебя, и никогда не полюблю... один Бог или дъявол помнит, что слетало с моих губ... какие молитвы я ниспосылал всевышнему, чтобы ты пришла в себя, а неровная ниточка твоего пульса ожила. Лил, ты помнишь, как я целовал тебя, твою бледность, твои холодные виски? Лил... я чуть не лишился рассудка, пока ты спала...
- Я спала? Не знаю, Гуми, я, конечно, могу внять твоим словам, но я ничего этого не помню... Помню лишь, как провалилась в прохладное глубокое озеро, огромные кувшинки надо мной выстроились в загадочные переплетенья и закрыли солнечные лучи... я поплыла по песчаному дну вниз, дальше и дальше... пока течение не вынесло меня на берег, а там я услышала необыкновенные трели незнакомых птиц, песок такой нежный и мягкий, и еще так легко было дышать, так приятно было дышать, птицы пели и пели, на меня садились стрекозы и щекотали мне нос, я спала... а потом меня разбудил какой-то пес, он лизал и лизал мне лицо, губы, щеки, лоб... я отворачивалась от него, но он вновь меня находил и продолжал лизать, а когда я открыла глаза никакого пса не оказалось, лишь ты, такой удрученный, такой понурый и несчастный, Гуми, вот, что я видела...
- Лил, отдыхай, пожалуйста, я принесу тебе чая, ты должна уснуть... завтра мы еще задержимся на денек, может быть, сходим вечером на пляж... Ты должна набраться сил и терпения. Все наладилось, верь мне, ангел мой, верь мне, я ЛЮБЛЮ тебя...
- Я хочу поехать в Лондон, Гуми, я хочу поехать в Лондон завтра же, я соскучилась по Гарри... кх...кхк.. орн... прж...ает
(Гуми осторожно зажимает ей ладонью рот и прикасается губами к её причесанному виску)
- Да... да... да, мы поедем в гости к Гарри, а теперь спи, моя золушка. Ааааа-уууу!!!
(Лил кусает его за палец, Гуми одергивает руку)
- Не называй меня золушкой!!! Терпеть не могу эту сказку...
- Ладно-ладно, моя вишневая косточка.. только успокойся же, наконец, и отдыхай, прошу тебя...
(Гуми, стоя на коленях, поправляет выбившиеся подушки и берет слегка остывший чай, чтобы передать его Лил.. она, гладит его лицо, её глаза лучатся нежностью, они вот-вот подернутся приятной дымкой сонного забытья, но сначала она потянется к нему, чтобы поцеловать его неровную щеку, что-то пробормотать на том интернатском наречии, которое Гуми так никогда и не усвоил... выпить послушно чай и потом уснуть ангельским сном).

посвящается...