Утерянная обертка

До Харькова оставалось примерно полчаса. Поезд уже не ехал, а мчался, как лошадь, почуявшая близость конюшни. За окном буйствовала весна – все было зеленым до ряби в глазах, и это уже даже нервировало.
– Хотите пирожок? – спросила дама по имени Анастасия, сидящая за столиком напротив. В купе нас было двое.
– С удовольствием! – ответствовал я бодренько. – Надоела, знаете, столовская еда в командировке.
– А вы не ломака, Саша, – сказала дама и протянула мне пирожок своей холеной рукой.
Я тотчас же вгрызся в него всеми имеющимися в наличии зубами, по-простому, так сказать, по-пролетарски. Ее это умилило несказанно.
Чай все не несли, и я уже подумывал, не сходить ли еще раз к проводнику, чтобы повторить заказ, но тут дверь купе резко и шумно сдвинулась до упора вправо и появился лихой такой проводничок с двумя стаканами чаю:
– Сахару сколько, по одному, по два?
– По два, – сказал я живо. – По два в самый раз.
Проводничок полез в карман и вытащил оттуда четыре парных брикетика рафинада:
– Гривня сорок шесть копеек с каждого. Будьте любезны.
Я сходу врулил ему три гривни и поблагодарил. Дама в этот кратчайший промежуток времени не предприняла никаких действий, да она бы и не успела их предпринять – так слаженно мы с проводничком провзаимодействали.
Я придвинул один из стаканов к себе и по-деловому стал загружать его сахаром. То же стала делать и дама, причем с первым брикетиком она справилась успешно, а вот со вторым у нее как-то не заладилось. Руки задрожали что ли, но только обертка скользнула со стола вниз.
– Ой! – вскрикнула она так, как если бы уронила на пол, ну, например, контактную линзу.
– Да что же вы так расстраиваетесь, Анастасия, – пробормотал я удивленно.
А дама уже полезла под столик за оберткой. Мне ничего другого не оставалось, как помочь ей в поисках. Анастасия стояла на коленях, упершись ладонями в не совсем чистый пол, а я присел на корточки, как это делают военнослужащие в армии во время перекура. Обертка куда-то пропала. Не было ее на полу, клятой.
– Не видно что-то, – сказал я вкрадчиво. – Проводник потом подметет.
Анастасию мои слова явно взволновали:
– Давайте поищем еще, – сказала она. – Куда ей деться, этой бумажке?
– Давайте.
Я опустился на колени, и как-то легко, приятно мы столкнулись лбами. Ее джемпер чуть отошел от тела, обнажив плечо с плотно прилегающей черной бретелью бюстгальтера. Я почувствовал тепло ее прекрасного лица. «Сколько ей, – подумал я. – Сорок, сорок пять? Лет на десять меня старше». И тут я увидел эту самую бумажку, прилепившуюся к основанию стойки столика:
– Ну, слава богу, вот она.
– Ой, Сашенька, какой же вы молодец!
Мы поднялись почти одновременно. Странно, но этот совместный поиск, длившийся, может, с минуту, удивительным образом нас сблизил. Чаепитие было продолжено.
– Вижу, вас удивило, что я так упрямо искала эту злополучную обертку, – сказала Анастасия, тщательно вытирая вагонным полотенцем каждый палец своих прекрасных рук.
– Если честно, да.
– Я поясню. Мой сын женился на немочке. Грета ее зовут. Красавица и умница, хоть и любит бутерброды с сырым свиным фаршем. Бррр… А живут они в Гамбурге. Так вот. Прошлым летом была я у них в гостях. Сын меня встретил в аэропорту на машине. Едем мы, болтаем, я жевательную резинку жую – курить бросала. Потом жевать надоело, ну, я ее в окно и выбросила. Вижу, сын весь в лице изменился. Машину остановил и говорит, даже заикаясь чуть-чуть: «Мама, прошу тебя больше никогда так не делать! Это другая страна, другие люди. Здесь подобное недопустимо совершенно. Сорить нельзя. Нас могут оштрафовать. «Орднунг» для них превыше всего. Договорились?» Вы представить себе не можете, Саша, как мне стало стыдно. С тех самых пор я боюсь сорить везде – хоть в помещении, хоть в поле, хоть в лесу.
Со скрежетом открылась дверь купе.
– Харьков! – бодро изрек проводничок. – Подайте мне вот-то полотенце, уважаемая.
Наш поезд благополучно причалил к перрону. Ее встречал муж – солидный лысеющий мужчина в синем костюме. Я помахал ей рукой уже издалека, она улыбнулась и тоже помахала. Я шел, курил, думал о ней. Нигде не было урн для мусора, чинарик бросить было некуда. Я поплевал на него, загасил. Потом завернул его в квитанцию на оплату телефона, которая оказалась в кармане пиджака, и спрятал в дорожную сумку. Подумал: «Выброшу, как только будет куда».

1993 г. (ред. 2019 г.)