23. МАЛЬТИЙСКИЙ КРЕСТ

Я не историк Курска, но отмечу событие, для Курска небывалое. Троллейбусную линию пустили вкруг кремля, то есть почти над тускарным обрывом.

Эффект необычайнейший. Контраст непостижимый – Пороховая башня и ртутные светила! Светила из-за башни выдвигаются.

Курск – в старой его части, с троллейбусом и без, особенно вечерний, когда всё забывается? Курск, ни на что другое непохожий. Разгадка, верно, есть, но нерациональная.

Соцреалисты и авангардисты! Сюжет волнующий и стоящий внимания. Вечерний Курск, когда всё забывается. Когда порой и вправду тут не нужна фантазия.

Конечно, есть картины, одна в моём Лимончике. Есть, наконец, открытки с соцдостижениями. Но я, как добровольный обыватель, хотел бы большего. Ну, хоть бы КУЖ какой-нибудь.

Однажды лишь увидел в магазине. Картина. Вид сбоку на Дворянское собрание и слева профиль купола. Похоже, со двора, но как-то всё навыворот и двор что-то просторен.

Ну, может быть, давно, когда пристройки не было? И может быть, когда-то стоял крылатый лев? В сутанах недостатка тоже не было. Старинный вид. Конечно, репродукция.

Я бы признал, но подпись, но названье! Камиль Коро, вид на канал в Венеции. И всё-таки, похоже, особенно по тону. И купол, будто Знаменский, такой же благородный.

В старинном Курске, правда, есть что-то от Венеции, что говорил и Тютчев, не помню только где. Но, согласитесь, это лишь сравнение и ясности отнюдь не добавляет.

Камиль Коро. Курляндия, Мурыновка? Ну, вот дорожка вдоль оврага и степь цветущая, и дикие деревья, как будто бы на Боевке. И Роща, и Клюква.

Камиль Коро – курянин, что видно из альбома. Конечно, век не тот, но мне в вечерний час хотелось бы по Тютчеву, продлить очарованье. Минутность только дразнит обывателя.

Да, купол, силуэт Собора, заметный отовсюду. Для всех кинотеатр, а мне известны тайны. Я ценным обладаю сувениром из той Прорехи времени, где мало кто бывает.

На этот раз с Владимиром, художником из «Юности», нам дали ключ, как людям достаточно ответственным, от той заветной дверцы на винтовую лестницу. Знакома скорлупа бетонной полусферы. И жидкий свет из окон «барабана».

При описаньях храмов – «барабан». Это цилиндр, достаточно высокий. На нём уже тот купол, который в силуэте, где дважды в год вывешивают знамя.

Храм – «четверик», то есть, крестообразный. Цилиндр покоится на арках – «парусах». Там тьма и жидкий свет едва на полусферу из вертикальных окон «барабана».

Мы разбрелись, стараясь не шуметь. Я просто набираюсь впечатлений. Владимир Николаевич левкасы ковыряет в местах остатков росписей по стенам.

Рисованные арки и веточки акаций. Венки с гирляндами. Круг, лентой перевязанный, в каких-то усиках (наверно, виноградных). Мирская живопись, всё золото по копоти.

А там, где начинается цилиндр, круг барельефов. Гипс, скорлупки гипса. Земные сферы, ангелы со сложенными крыльями, орден с лучами, пылающее сердце.

Ещё светильники с наброшенным платком? Что-то масонское, как я предполагаю. Ни жутких ликов, как в обычной церкви, ни твёрдых назиданий, как в парткоме.

Я больше по догадке, светильники разбиты. Осколки скорлупы от ангелов и сфер. И росписи – лишь золото, лишь золотая краска. Горелая основа, какой-то войлок, дранки.

– Владимир Николаевич, у вас нет впечатленья, что мы тут ходим по меридианам?
– Есть, знаете, особенно, когда вы косо шли и вправду, как на глобусе.

На полосе бетонной полусферы какая-то лебёдка, наверное, для люстры в фойе кинотеатра, что там, внизу, под нашими ногами. Для публики мы тоже вроде ангелов.

Крутая полусфера. По тоненькой дощечке можно залезть под окна. Сплошной балкон с перилами. Перила, между прочим, из тоненького прутика. Безумство забираться ещё выше.

Круги. Здесь всё какое-то такое круговое. Какая-то планета по Сент-Экзюпери. И голуби рассерженно кричат на нас, пришельцев. Влетают через окна и тут же вылетают.

Нас временем никто не ограничивал. Мы обсуждаем росписи, рисуем барельефы. И голуби как будто попривыкли. Мы складываем в кучу сувениры.

Пласт штукатурки с розочкой из золота. Волюта – завиток коричневого тона. Это моё. Владимир Николаевич нашёл мальтийский крест на гипсовой отливке.

Крест тоже барельефен, тоже – золото. Сама отливка – цвета, слегка коричневатого. Цвет зимних листьев дуба с намёком на морённость. Отливка на ладони умещается.

Здесь всюду золото по кругу «барабана». Наверно, всё же золото использовано в краске. Собрать бы, наскрести и плавить в тигелёчке. В моей лаборатории такое выполнимо.

Наплавить килограмма два, а то и три? План нового захода со скребками? Стал излагать, забыв об осторожности, не понимая степени кощунства.

Возмездие немедленно! Я провалился в короб! Вдруг темнота, туча гуано, перьев. Что самое ужасное, я проломил решётку на потолке фойе кинотеатра.

Да, короб вентиляции, обычной вентиляции. Внизу, конечно, слышали, и перья, верно, сыпались как раз в момент, когда пускают в зал. Я мог бы пролететь на зрительские массы.

Такой метеорит! Или как падший ангел? За золото, за мысль о тигелёчках. Низвергнут с короба. Что там внизу творится, узнаем скоро. Может быть, проломленные головы.

Вышли на лестницу и слушаем оттуда. Никто не поднимается, и это ободряет. Но дверь внизу как рок неотвратимый. Тут потеряешь голову, шаги – в Прореху времени.

Владимир Николаевич, всегда такой спокойный, взлетел легче пушинки в конец Прорехи. Но я постарше, мне встречать ответственность.

Администраторша сама ключи давала. Это она зовёт из гулкой темноты, и мы пошли. Надо смотреть в глаза какой угодно правде.

Зажгли свет в башне. Стали сочинять, как голубь обвалил пласт штукатурки! Однако, ничего такого страшного – был лишь удар, и сыпалось гуано.

Владимир Николаевич легко сменял мальтийский крест на розочку. Мы разошлись переживать позор поодиночке.

Но сувениры курские, «курей» не может быть. Я всё отмыл и высушил. Открылась позолота и чистая поверхность коричневого тона, приятного для глаза. Цвет зимних листьев дуба, как я уже сказал. Гипс, чем-то облегчённый. Конечно, размокает. Но высушишь, таким же и останется. В отливке сзади дырка, чтоб вешать на гвозде. Слой серой массы, видимо, цемента.

Фальшивый купол, тайна, сувениры? Свеча когда-то, круг порфировых колонн. Торжественные камни иного назначенья. Купол тогда не был фальшивым.

Но эхо ожидалось. Особенное эхо – для высоты, как видится снаружи. Теперь я понимаю. И знаю, почему не светятся прорезы «барабана».

Да, высота, без цифр не обойдёшься. Сорок три метра, плюс полсотни над лугами. И «барабан» диаметром почти пятнадцать метров. Нет в Курске зданий выше и внушительней.

Автор проекта, вроде, под вопросом. Как будто некий Мельников, что мне, как звук пустой. Но он (опять же, вроде бы) работал с Монферраном, создателем собора в Петербурге.

Да, Исаакий, сходство с Исаакием. Оба собора строились почти одновременно. Один из вариантов Исаакия? Отсюда и светильники, и сферы?

Масонское и светское влиянье? Сам Монферран скорей художник, чем архитектор. Проекты не чертил, а в красках вырисовывал, что нравилось, естественно, заказчикам.

Так что четыре башенки со шпилями ещё до переделки в тридцатые года исчезли. Я видел фотографии, да, сходство почти полное, но башенок не жалко почему-то.

Без них, по-моему, и купол выразительней, и тайна, наконец, хотя я не историк. Ирина приобщила, но я и до Ирины любил сидеть под сводами за пивом и сардельками.

Теперь вхожу, как свой, в дверь слева от портала. Поднявшись на виток, сегмент площадки. И анфилада тёмных комнатушек, где окна под чинаровые листья.

Всегда здесь электричество и холодно. Наверное, был склад церковной утвари. Сейчас дирекция, вернее, управление кинофикации.

В последней комнатушке не потолок, а купол. И комнатушка круглая, вырез окна до пола, остатки башни симметричной, как полагаю, той, со спиралью лестницы.

Вполне возможно, что тут (в западном подворье) были часы с огромным циферблатом. Часы на башне, принцип – домашних ходиков. И гири опускались в подвальчик под притвором.

Подвалы, арки плана непонятного. Под ними «ещё что-то». Подземный ход, наверное. Ключ у кого-то есть, однако, не судьба, да я и сам, по правде, не очень-то охотник.

Другое дело – купол, да и то я вряд ли бы забрался на ту площадку-крошечку, где дважды в год вывешивают знамя. И каждый раз другое – не успевает выцвести: истреплет, раздерёт на узенькие ленточки. Влезают альпинисты за деньги, и немалые. Конечно, надо лезть по внешней части купола. Вот нужно ли там знамя, сомневаюсь.

Тридцатые годы, кинотеатр. Наверное, тогда и тот фальшивый купол появился. А росписи сожгли уже при немцах. Бензин разбрызгали, сгорело до левкаса.

Но круг из барельефов добили оркестранты. Напились и полезли на «чердак». Стреляли из мелкашки по хрупкой скорлупе. Расстреливали ангелов со сложенными крыльями.

Что говорить, редчайшее кощунство. Состав оркестра много раз меняли. И всё равно их «пьесы» угрюмые и нудные и как-то отдают похоронами.

Сидит оркестр, кстати сказать, в глубокой нише, где и была икона знаменитая. И где была оставлена та адская машина. Уфимцевым, в семнадцать лет от роду.