Розе двадцать Она живёт в маленькой комнате с сумасшедшей матерью и работает в маленьком цехе с сумасшедшей напарницей. Роза избегает, по возможности, лишних разговоров, но напарница и мать одинаково звереют от долгих пауз – им нужна подзарядка.
Начало восьмидесятых. Время выхода из социальной безнадёжности.
Дорохово. Лето. Вечер.
На остановке « Водохранилище Дорохово» толпился народ с пляжа. Подошёл автобус на Москву, и все ринулись. Толстая, лохматая коротышка с силой пнула Розу в бок. «Не надо так толкаться» - Роза не успела закончить фразу. Лохматая образина завелась, как пожарная серена. На Розу пахнуло перегаром и прогоркшими духами. «Образина! Образина!» - кричала образина, тряся жабьим подбородком. Казалось – сейчас бросится. Роза заглянула ей в глаза – там страх и бессилие. Истерика – роскошь дорогая. А платить не чем. Несмотря на толчею, вокруг образины образовалось пустое пространство. Безумие заразно. Образина в измятом белом костюме, в потрескавшихся чёрных, лаковых туфлях на шпильках, явно не с пляжа. Она лет на двадцать старше Розы.
Автобус ехал. Народ абстрагировался и перестал обращать внимание. А образина всё кричала. Её обильно спрыснутые лаком патлы стояли дыбом, как шипы дракона. Грубый макияж стекал по обвислым щекам. Сквозь трещины морщин и складки дряблого жира, были всё же видны слабые следы былой холености и красоты.
« Вот такими нас, евреев, изображают в карикатурах» - : думала Роза
Роза встречала два полярных типа евреев в синагоге и в филармонии.
Представители каждого полярного лагеря держались своих.
В филармонии два полярных лагеря сидели в противоположных концах зала: с одной стороны неопрятные люди с болезненными, словно полустёртыми лицами, одетые в невероятную рванину, с другой стороны холёные, сытые, с чёткими, крупными чертами лица, шикарно одетые, аккуратные.
В лагере нищих не смотрели по сторонам, стесняясь своей убогости. В лагере имущих тоже не смотрели по сторонам, избегая ненужных контактов. В синагоге, в тесноте религиозных праздников, представители власти имущих с потрясающим искусством умудрялись смотреть сквозь не принадлежащих к клану.
Психопатка из Дороховского автобуса была явно потерявшая статус , из класса имущих. Её изношенный и мятый белый костюм был не серийного производства, когда то шикарные лаковые туфли - остатки былой роскоши.
Через несколько лет Роза встретила её дочь.
С тех пор как Роза прибилась к группе уличных художников, её мир раздвинулся – туда хлынул поток событий, звуков, образов.
Роза стала свободной. Она ушла от сумасшедшей матери и с проклятого завода. Раньше Роза избегала лишних разговоров, а теперь ей хотелось говорить с людьми.
С утра уличные художники собирались у Новодевичьего. Там до пяти шёл поток туристов – потенциальных покупателей популярных видов Москвы. Во второй половине дня уличные художники собирались на пяточке у «России» там шёл поток туристов, которых уже не пасли экскурсоводы.
Фрума с любопытством смотрела, как Роза рисует. Трудно было догадаться, что Фрума беспризорница – чистенькая, ни пьёт, ни курит. На вид не больше четырнадцати. Не накрашена, одета очень просто – тёмно-синие джинсы, широкая майка – мудрый подход к вопросу о пригостиничной проституции. Фрума говорила скучным голосом, торопливо и слегка запинаясь, как будто боялась, что её оборвут на полуслове. Она с детской простотой рассказывала, что «работает» в «России» и берёт за секс по стошке, и при всём при том (элемент «как у людей») у неё есть мальчик, который в армии.
Фрума была копия матери – такая же маленькая, пышноволосая, с крупными чертами лица, только более типичная - очень белокожая, у неё были серовато синие глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами .
Роза думала : «В какой же защищённой среде нужно было жить, что бы дать ребёнку махровое еврейское имя Фрума?».
Не все узнавали в Розе еврейку. Она об этом не распространялась. Первый раз её назвали жидовкой в три года – соседка - добропорядочная мать семейства.
Фрума часто подходила к Розе, стояла рядом часами, доверительно рассказывала о себе. Ей неважно было, слушает Роза или нет. Фрума дала ей роль. Фрума всем раздавала роли, потому, что не могла строить отношения. И ещё ей хотелось хоть немного побыть собой. Необходимость навязала ей роль маленькой секс бомбы. Без этой роли она была не нужна и не интересна никому.
Фрума исчезла не попрощавшись.
В ежедневном мелькании жизни уличного художника Роза забыла о Фруме.
Но вот она снова стоит рядом, ужасно бледная, но счастливая, в компании смазливого финского рабочего: - «Нарисуй его портрет»
В середине восьмидесятых Москву наводнили финские строители, которые, в основном пили, а между делом строили и реставрировали целый ряд объектов в центре Москвы.
Попав в финское общежитие, Фрума пустила корни, как сети. Она не выходила оттуда два месяца, делила койку с любимым, и была совершенно счастлива в этой стабильности.
Она даже боялась открыть окно в отсутствии друга.
Будучи девочкой собранной, Фрума времени даром не теряла. За пару месяцем выучила финский.
Фрума была далеко не единственной женщиной, жившей в общаге таким образом. Подруги жильцов были актуальны администрации, пока жильцы за них доплачивали.
Но всё хорошее когда ни будь кончается.
Хмурым ноябрьским вечером Фрума опять появилась у этюдника Розы, прижимая к груди когда то нарисованный портрет любимого финна, который уехал домой к жене и детям.
После его отъезда Фрума еще, какое то время пыталась удержаться в общежитии, отдавалась за ночёвку, в надежде прибиться к кому ни будь ещё. В конце концом её выгнали.
У Фрумы с собой была небольшая дорожная сумка.
Усталая Роза мечтала только об одном – домой, в уютное одиночество, но ей стало жалко Фруму : - «Ладно уж, но только на одну ночь».
Одиночество Розы было относительным. Она жила в коммуналке. У неё было тринадцать соседей.
Придя домой продрогшие на ноябрьском ветру девчонки, молча пили горячий чай, закутавшись в пледы.
-Цветная капуста в сухариках со сметаной как? - спросила Роза
-Обожаю!
- С горячими бутербродами с сыром!
- Вкуснятина!
После ужина Роза вспомнила, что у неё есть пуховик, который ей мал и по цвету не подходит. На Фруме он сидел как влитой. Фрума во что бы то ни стало хотела отблагодарить и всучила Розе все свои пожитки, сказала что очень обидится если та не возьмёт.
Фрума страдала клептоманией, поэтому ходила за Розой хвостом, чтобы побороть пагубную тенденцию. Даже когда Роза была в ванной, Фрума стояла под дверью, монотонно, нервно тараторя.
Фруме очень хотелось задержаться подольше, хотелось стать незаметной, спрятаться под письменный стол или в гардероб. Она давно мечтала об этом – попасть в дом к нормальным людям, которые не будут мучить обязательным сексом. Ей хотелось стать домовушкой, выходить из убежища, когда никого нет дома, подъедать из холодильника то, что скоро на выброс, прибираться, мыть посуду, быть полезной.
Наутро Роза проснулась совершенно измученная паническими импульсами Фрумы. Снова началось хождение хвостом.
Роза позвонила знакомому. Тот приехал купить накопившейся валюты, широким жестом пригласил девчонок в ресторан. А после ему на деловую встречу, Розе на свидание. Фрума снова осталась одна.
Быстро стемнело. Ветер затих. Было необычно тепло для ноября. «Всё равно мне повезло»- : Фруме было уютно и легко в подаренном Розой пуховике.
Сон в электричке. Опустевший дачный посёлок, где она год назад была со своим придуманным мальчиком. Поздние яблоки. Дверь, которую удалось вышибить плечом. Колонка и теплушка во дворе. Нагретый камень в постели. Старое шерстяное покрывало. На кухне банки с крупами, макаронами, чай и сухарики. Неделя райской жизни пока не выпал настоящий снег.

http://www.youtube.com/watch?v=UHfBXHari34&feature=related
http://www.proza.ru/2012/01/29/1024
Зима - для шестнадцатилетней Фрумы, как и для прочих бездомных, была нелёгкой. Иногда она в порыве отчаяния говорила незнакомым людям что устала, замёрзла и голодна. Случалась чудо - ей бескорыстно помогали. Но в большинстве случаев проходилось расплачиваться за ночлег собой. Не редко, попользовавшись, её просто выставляли за дверь среди ночи.
Любимым пристанищем Фрумы был лингафонный кабинет библиотеки иностранной литературы. Просторный зал со стеклянными стенами подобно оранжерее был уставлен кадушками с пышными растениями. Фрума спала в наушниках, положив голову на стол – так она учила популярные иностранные языки. Она могла спокойно поспать три - четыре часа.
Фрума проникала в рестораны и бары, затесавшись в толпу входящих. На входе всегда было сложно. На выходе ещё сложнее.
Она искала не только возможных клиентов, но и более удачливых проституток, у которых были дети. Когда ей удавалось разжалобить и войти в доверие, ей перепадала работа няни. Это было любимым занятием, дающим надёжное пристанище. Со временем у Фрумы образовалась сеть знакомых – островок нормальной жизни в бескрайнем океане неустроенности.
Фрума пыталась что - то планировать, но судьба распорядилась иначе – Фруму притормозили на выходе из ресторана два плечистых парня. Парни были телохранителями крупного криминального авторитета, которому Фрума приглянулась. Плечистые парни быстро и понятно объяснили ей, что сопротивление опасно для жизни.
Став любовницей бандита, Фрума ежедневно чувствовала себя акробатом под куполом цирка. Подсаженный на допинги, вооружённый психопат был не предсказуем. Он открывал стрельбу по малейшему поводу. Иногда уставшей Фруме самой хотелось броситься под пули. А иногда он кидал ей ключи от дорогой машины и небрежно говорил: - «Покатайся»
Не умевшая водить машину Фвума вскоре являлась в слезах и, дрожа от страха, сообщала, что попытка покататься прошла неудачно. На что бандит лишь снисходительно улыбался.
Он покупал ей немыслимо дорогие подарки. У Фрумы не укладывалось в голове , как сумка или ремень могут стоить несколько тысяч долларов и что это действительно принадлежит ей. Вечера проходили в ресторанах. Фвума неоднократно пыталась незаметно ускользнуть, но её неизменно задерживали на выходе.
Прошёл ещё один кошмарный год, в конце которого бандит сообщил ей небрежным голосом, что она свободна. И ещё он предложил ей стать его женой. Это предложение Фрума пропустила мимо ушей.
Оказавшись на свободе, Фрума не могла поверить, что жива. К тому же ей было позволено забрать с собой дорогие подарки.
Несказанная удача так воодушевила, что Фрума нашла в себе силы обратиться за помощью к родственникам.
Родственники разговаривали с ней через закрытые двери, пересылали друг к другу. В конце концов, по цепочке пересылок Фрума вышла на самого дальнего из родственников – своего отца. Тот послал дочь по дальше – то есть помог ей эмигрировать в Германию.
***
В те далёкие годы , когда Марк был совсем маленьким, в его жизни произошла незабываемая встреча.
Воспоминание детства было смутным, как размытый диск солнца над морем сквозь лёгкий летний дождь. Маленький Марк слышал тревожное перешептыванье: -«Какая честь! Но как рискованно!»
В пансионат, принадлежащий семье Марка фон Вебера прибыла инкогнито Мата Хари. Она провела в пансионате всего несколько дней.
Маленький Марк видел силуэты мужчины и женщины идущих вдоль берега.
Острый аромат необычных духов и страха витал во всём доме. Тогда он впервые почувствовал прилив адреналина. Марку снились яркие сны героиней, которых была королева авантюристок Мата Хари. Марк запомнил её, увиденной скорее во сне, чем в реальности.
Вскоре его семья переехала в Мюнхен. Соседская девочка еврейка своей восточной красотой чем- то напоминала героиню его грёз. Марк был ладным, светловолосым, ясноглазым – истинным арийцем.
Его притягивало всё запретное.
Марку нравились песни немецких цыган. Ещё до войны он начал коллекционировать пластинки с их записями. Ему нравился пряный вкус восточных сладостей. Он часто заходил в лавки, где торговали всякой экзотикой, с любопытством рассматривал статуэтки из дальних стран – чёрных божков из Африки, молочно – белых пузатых мандаринов из Китая,
Соседская девочка была символом запрета. Марк ей нравился, и она этого не скрывала.
Когда начались репрессии на евреев, группа подростков обрила девочке голову. Марк подобрал её смолистый локон и потом хранил его в конверте среди особо дорогих ему вещей.
В далёких сороковых Марк фон Вебер был рьяным гитлерюгентом, но по прошествии пятидесяти с лишним лет, он сделался мирным пенсионером после долгой службы в гражданском флоте. Жена подумала: - «Вот, наконец, настало время, когда не придётся делить мужа с портовыми шлюхами», но просчиталась. Своей жене Марк врал больше чем всем вместе взятым шлюхам , с которыми ему доводилось встречаться за долгую жизнь. Первое что он сделал после выхода на пенсию – развёлся.
Старый морской волк был в отличной форме для своих лет – ни одного седого волоса в русой чёлке на косой пробор , орлиный взгляд голубых глаз, высокий плечистый, жилистый. Марк имел вкус и аппетит.
******
Самолёт приземлился в мягкие сумерки. Над Мюнхенским аэропортом висела полная, полупрозрачная луна.
Этот цвет сумерек имел неповторимый оттенок, который казался Фруме до боли знакомым. Она почувствовала томную слабость во всём теле и спускалась по трапу тяжёлыми шагами, как блудная дочь, вернувшаяся домой после долгих скитаний.
Весенняя ночь была молода. Фрума сжимала в кармане пальто клочь от номера, где остался не распакованной чемодан.
Она заглядывала в потухшие витрины маленьких антикварных магазинов, слушала эхо собственных шагов, гуляя по узким улицам старинного города. В одной из витрин Фрума увидела нижнее батистовое платье и шёлковое бельё времён ретро. Её ужасно захотелось купить эти вещи.
Огромный пивной зал напоминал одновременно церковь и зал ожидания – высокие деревянные потолки, ряды тяжёлых, длинных столов и скамеек вдоль них . Поздним субботним вечером кельнеры носились с подносами уставленными пузатыми кружками. Зал был полон пьяным говором. Марк и Фрума оказались сидящими друг против друга. Марку понравился потёртый каракулевый берет Фрумы. Такие носили во времена его молодости. Он подмигнул ей и поднял кружку с пивом. Она неловко улыбнулась в ответ.
- Что будешь пить? – спросил Марк.
Фрума покачала головой.
На следующий день ей нужно явиться с рекомендательным письмом в еврейскую семью, где ей предстояло работать няней. А в понедельник ей нужно в лучшем виде предстать перед чиновниками из департамента по делам эмигрантов.
На следующий день, гуляя в парке, Марк снова увидел Фруму.: - «Тот же милый беретик»
Фрума сидела на скамейке, покачивая коляску, в которой спал прелестный малыш. Марку вспомнился фильм тридцатых «Маленькая мама». Ему захотелось стать благодетелем этой детки с деткой.
Знакомые подшучивали над Марком – казалось бы, вышел на пенсию – угомонись. Какое там! Он стал ещё более неуёмным. Марк тяготился бездельем. Периодически он водил частные суда. А в промежутках помогал своей старой кузине в антикварной лавке. Ему нравилось болтать с посетителями, прикасаться к предметам старины, пытаясь представить их историю. Среди старых открыток он нашёл пачку фотографий танцующей Маты Хари.
Фрума только и думала о витрине антикварного магазинчика, лежащем на ней батистовом платье и шёлковом бельё. Она сама удивлялась капризному желанию поскорее купить эти вещи.
Встреча с чиновниками эмиграционного департамента прошла успешно. Отвлечённая Фрума не нервничала.
Знакомый берет за окном магазина. Марк отложил фотографию полуобнажённой Маты Хари.
- Есть ещё пеньюар цвета лаванды, ночная рубашка из этого гарнитура – Марк разложил вещи на прилавке.
Всё это стоило не дёшево. У Фрумы не было таких денег.
- Хочешь, подарю?
Он не помнил, как давно пришла к нему эта идея - девочка живёт в его доме, но он не должен её видеть. Разве что мелькнёт пола пеньюара, послышится удаляющийся стук домашних туфелек. Девочка - привидение присматривает за домом.

Фрума почти не помнила свою мать трезвой. Мать была крепкой бабёнкой, и даже в подпитии умела держаться.
Когда Фруме было восемь у матери начались приступы белой горячки.
Фрума какое то время жила в семье двоюродной тётки. Сначала Фрума обрадовалась , потому что помнила по лучшим временам эту семью как весёлую и гостеприимную. Заряд веселья и гостеприимности скоро кончился. Фрума почувствовала себя очень неуютно среди людей, которые вдруг перестали её замечать. Иногда краем глаза Фрума улавливала их брезгливые гримасы. Она не могла спать по ночам. Глава семьи оглушительно храпел. Фрума засыпала только под утро, но вскоре её будила зарёванная троюродная сестра: - «Ты такая бледная, лежишь, руки на груди скрестила – как покойница ». Фрума болезненно вздрагивала. Даже будучи маленькой, она чувствовала, что нормальный ход её жизни нарушен, и процесс этот необратим.
Фруме нравилась предложенная Марком игра – Фрума пряталась в его доме, а он не искал, или делал вид, что не замечает.
Фрума спала, спрятавшись под кроватью или забившись в гардероб. Иногда она спала, закамуфлировав себя среди подушек на софе, накрывшись с головой тюлевым покрывалом. Марк любовался ею спящей: - «Моя маленькая заколдованная принцесса. Моя живая скульптура».
Открывая дверь, Марк чувствовал, что меняется. Он почти умирал от старости или становился совсем юным. Он входил во мрак обжитого дома как кошка. Созданная им сказка жила сама по себе. От сквозняка вздымались занавески, мелькала уходящая тень. Открывалась со скрипом дверь шкафа – бара, на ней, нарисованная фосфорными красками, танцевала Мата Хари.
Возвращаясь из плаванья, он знал, что дома его ждёт плод воображения - Фрума . Иногда Марк верил в это, а иногда смеялся над собой и называл себя идиотом. В доме царил порядок. Ни пылинки. На подоконниках горшки с ухоженными орхидеями.
Фрума работала приходящей няней в еврейской семье, куда её устроили по рекомендации. Если бы не работа, Фрума не выходила бы из дома Марка. Она растворялась в безопасном мирке, подолгу спала, хотя по привычке, нажитой в тревожной неустроенности, Фрума слышала сквозь сон.
Марк разговаривал сам с собой так, чтобы она слышала. В его мыслях она всегда была рядом.
- Эта грузовая филиппинская посудина просто ржавое помойное ведро. Еда – баланда для свиней. Команда шайка уродов – каждый вечер смотрят детское порно. Но следующий рейс – яхта – люкс, игрушка мультимиллионера. Что ты скажешь на предложение подработать официанткой? Деньги немалые.
Ответа, как обычно, не последовало.
Марк облегчённо вздохнул.
Он писал Фруме письма на старинных открытках и оставлял их столике в прихожей. К письмам прилагались милые подарки и небольшие суммы денег на карманные расходы.
Море укачивало, как колыбель. В живописной дымке летнего заката появилось тёмное пятно. По рации передали, что в направлении яхты летит облако гнуса. Марк задремал, сидя со стаканом виски на палубе.
Смерч насекомых вырвался из второго круга ада и кровожадным джином летел в направлении яхты.
Боцман крикнул Марку :- «Ложись!» Но тот спросонок не понял. Мгновение – и чёрная гудящая масса облепила его. Насекомые ели кожу с лица и рук, набивались за ворот рубашки. Марк беспомощно пытался стряхнуть с себя кишащий кошмар.
Порыв ветра унёс облако насекомых дальше. На палубе лежал истекающий кровью человек без кожи. Вызванный вертолёт неотложной помощи прилетел слишком поздно. Старое сердце Марка не выдержало потрясения.
Ночь была дождливой и ветреной. Сквозь шум дождя Фрума услышала слабый стук в дверь. Она выглянула в окно. У двери нерешительно мялся светловолосый мальчик лет восьми.
« Потерявшийся ребёнок?».
Открыв дверь, Фрума сразу узнала призрак Марка и совсем не испугалась, когда он по- хозяйски шагнул за порог.
Марк завещал Фруме всё, что имел. Она продолжала работать приходящей няней. Этот небольшой доход не давал возможности содержать дом.
Однажды вечером ярко накрашенная и приодетая Фрума пришла в казино. Поставив на кон почти всю свою зарплату, она проиграла. Она попыталась во второй раз, положив мизерный остаток. Дальше она только выигрывала.
Фрума стала этим жить. Она была осторожна и долго не задерживалась в одном месте, поэтому часто была в разъездах. Вдали от дома Фруму одолевало щемящее чувство, что её ждёт оставленный одинокий ребёнок, и она засыпала в слезах.