ЛЕНИН.
ВОЙНА С СОРАТНИКАМИ.



Фракционные разногласия внутри большевистской партии преследовали её основателя - Ленина едва ли не с первых лет возникновения. Собственно, сама большевистская партия была результатом фракционной деятельности Ленина, развалившего таким образом мощнейшую в России партию социал-демократов. Именно в силу этого, опытный "раскольник" Ленин должен был, как никто другой, отдавать себе отчёт в опасности такого же раскола в своих рядах. Трещины, возникавшие то тут, то там заделывались им кое-как, болезненными, или, как он выражался, "гнилыми компромиссами" а порой и изощрёнными интригами, но в критические минуты или в периоды партийных кризисов они становились видны невооружённым глазом, настолько был очевидным этот внутренний партийный раскол.
Накануне октябрьского переворота Ленин, натолкнувшись на полное неприятие коллегами его требования "немедленно брать власть", в письме членам ЦК пишет, что он заметил в том, как реагирует ЦК (на его требования) "тонкий намёк на нежелание ЦК даже обсудить этот вопрос, тонкий намёк на зажимание рта и на предложение мне удалиться". Лишь угроза Ленина действительно удалиться, оставляя "за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии", привели, после изматывающих 10-часовых дебатов, к одобрению большинством его плана захвата власти. По сути дела, Ленин откровенно шантажировал своих соратников угрозой создания собственной фракции, неподчинённой коллективному в тот момент руководству. Создатель отрекался от своего детища, коль скоро это детище взбунтовалось и отказывалось беспрекословно подчиниться своему родителю.
Только непосвящённому партия большевиков могла показаться монолитом, а Ленин - неоспоримым вождём. Как вождю, ему постоянно бросали вызов. Нередко требовалась вся его воля, чтобы отстоять своё право на высший партийный авторитет в глазах большевистской иерархии. Многие его соратники, на самом деле, были, в лучшем случае, его непримиримыми оппонентами и скрытыми соперниками, а на разных этапах - и противниками, связанные с ним лишь обстоятельствами и общностью идеи, которую каждый из них предполагал воплотить на свой лад. Все они, после его смерти, претендовали на звание наиболее "верного ученика Ленина". Но если они и были кому-то верны, то, несомненно, самим себе, усвоив у него разве что идею того, что ради захвата и удержания власти все, абсолютно все средства хороши. Если судить по запискам, письмам и циркулярам, то ни одним из своих коллег он не был до конца доволен. В его циркулярах, адресованных им, немало жёлчи, недовольства и даже прямых угроз.

Вот они - портреты некоторых из его соратников в миниатюре.


ДЗЕРЖИНСКИЙ

Из обедневшей польской шляхты. Детская мечта стать ксёндзом так и осталась мечтой. Уехал в Ковно учиться на ксёндза, но был отчислен за любовные похождения. И всё же ещё продолжительное время он (он вообще всё делал с неистовством) молился и бросил как-то брату, обжигая его горящими глазами фанатика: "Без Бога жить не могу!" Долгое время ненавидел поработителей польского народа - русских. Сам признавался много лет спустя: "Ещё мальчишкой я мечтал о шапке-невидимке и уничтожении всех москалей". Одно время был, как и Бухарин, в числе "левых коммунистов", резко возражавших против Брестского договора, на подписании которого настаивал, грозя в противном случае отставкой, Ленин. Любопытно высказывание на этот счёт Дзержинского на заседании ЦК РСДРП 23 февраля 1918 года: "Передышки не будет, наше подписание наоборот послужит усилению германского империализма... Подписывая этот мир, мы ничего не спасём. Но я согласен с Троцким, что если бы партия была достаточно сильна, чтобы вынести развал и отставку Ленина, тогда можно было бы принять решение (против договора), теперь - нет". То есть, другими словами, не будь партия такой слабой, без Ленина вполне можно было бы обойтись. Если учесть всё это, то становится понятным, почему Ленин, в которого дважды стреляли и за безопасность которого отвечал Дзержинский, в обоих случаях оказался без охраны.
Дзержинский, по крайней мере, несколько раз выступал против Ленина: во время обсуждения Брестского договора, о чём я упомянул, и во время бурной дискуссии о профсоюзах, острой политической полемики Ленина с Троцким, в которой Дзержинский принял первоначально сторону Троцкого. Он же, вместе со Сталиным, окажется в 1922 году под огнём ленинской критики во время так называемого "грузинского дела". Общая обида на критику со стороны Ленина сблизит того и другого, "бросит Дзержинского, - как выразился Троцкий, - в сторону Сталина". Причём, произойдёт это в период, когда заболевший Ленинн окажется в Горках в полной зависимости от этих двух. Один из них, Сталин, будет отвечать за лечение Ленина, другой, Дзержинский - за его охрану.


КРАСИН

Сын чиновника. Закончил в 1900 г. Харьковский технологический институт. Талантливый, а по мнению некоторых, выдающийся инженер. Един во многих лицах - блистательный специалист, предприниматель и, словно для доказательства противоречивости человеческой натуры и влечений, подпольщик, втянутый с головой в рискованную игру с царской охранкой.
Последнее привело его к сотрудничеству с Лениным. Первое определило его потрясающий успех в чисто технической и деловой карьере. Его приглашают в Баку, где он руководит строительством электростанций. С 1903 г. - член ЦК РСДРП. В 1908 году, после ареста и бегства заграницу, Красин отходит на время от революционной деятельности. Это происходит, по некоторым версиям, после ссоры с Лениным, якобы обвинившим Красина в присвоении партийных денег. Какое-то время работает инженером во всемирно известной в то время электротехнической фирме "Сименс И Шуккерт". Приезжает вновь в Россию уже в качестве представителя фирмы. Взлетает по служебной лестнице на самый верх - становится генеральным управляющим на принадлежавшем фирме заводе.
"К ленинской позиции, - писал о Красине в некрологе-очерке Троцкий, - он относился враждебно... Октябрьский переворот он встретил с враждебным недоумением, как авантюру, заранее обречённую на провал".
Но прагматичный Ленин готов был перешагнуть через враждебность и недоверие Красина. Ему позарез нужны были практики-специалисты, вроде Красина, и он, в конце концов, уломал его участвовать в большевистском "эксперименте".
Как пишет в своих мемуарах Георгий Соломон, одно время социал-демократ и приятель Красина, последний так выразился о Ленине в 1916 году, когда о нём зашла речь: "Это вредный тип, и никогда не знаешь, что, какая дикость взбредёт в его татарскую башку". К большевикам Красин примкнул, как утверждает тот же Соломон, для того, чтобы своим присутствием смягчить режим. Судя по его воспоминаниям, Красин, несмотря на занимаемые в ленинском Совнаркоме должности "посла" и "наркома", и в дальнейшем нелестно отзывался о Ленине. Отмечал в нём "жестокий цинизм", "нелепое самодержавное генеральство", называл "невменяемым" и "фанатиком".



ЗИНОВЬЕВ

Родился в семье владельца молочной фирмы Аарона Радомысельского. В 18 лет пренебрёг "молочными реками и кисельными берегами" и сменил сытую, благополучную жизнь на революционную деятельность. С 1901 года член РСДРП. Организовал стачку рабочих в Новороссийске. Спасаясь от преследования полиции, уезжает заграницу. Живёт в Париже, в Берне. Именно в Берне его "линия судьбы" пересеклась с Лениным. Недоучившийся химик и юрист, он, вместе с Лениным, приезжает в печально знаменитом "пломбированном вагоне" из Германии в Петроград. Впрочем, общий вагон не спасает его от разногласий с Лениным по поводу того, как "обустроить" Россию. В жарких дебатах "быть революции или не быть" Зиновьев принимает в штыки идею Ленина о немедленном вооружённом восстании и свержении Временного правительства. Как и его друг Каменев, он за создание коалиционного правительства из существовавших тогда социалистических партий. После захвата власти большевиками, Зиновьев вместе с частью других большевистских руководителей настаивает на коалиции, причём, в случае её создания, готов обойтись даже без Ленина. В знак протеста против однопартийной диктатуры, на которую настроился Ленин, он выходить из ЦК. Тем не менее, вскоре прощён Лениным в благодарность за поддержку его позиции в переговорах с немцами в Бресте. Занимает ключевые посты в Петрограде. Член ленинского Политбюро, позже - председатель Исполкома Коминтерна. "Ловким интриганом" назвал его бежавший на Запад секретарь Сталина Б.Бажанов.


БУХАРИН

Родился в семье учителей. Умный не по годам мальчик, этакий маленький вундеркинд-"энциклопедист", он интересуется всем: от литературы и живописи до жизни птиц и бабочек. В гимназии, однако, выясняется, что, помимо жизни мотыльков, которых он коллекционирует, его интригует всё больше жизнь большевистских подпольщиков, чьи ряды гимназист Бухарин вскоре и пополняет. Дальше срабатывает уже революционный рефлекс: где бы он ни был, он пытается всех завербовать в большевистский кружок - соучеников, друзей, приятелей. Коллекционером бабочек серьёзно начинает интересоваться полиция, в свою очередь "коллекционируя" фотографии подопечного, наружные приметы, а главное - тайные контакты с большевистскими подпольщиками. Из университета, где он учится и где его пламенная агитация сбила с толку не один молодой ум, его в конце-концов изгоняют. Так и остался он недоучившимся экономистом и юристом. А затем всё в его жизни следует по обычной для революционера колее: арест, "дальняя дорога", то бишь - ссылка. Но, благо, царский "занавес" не чета "железному" советскому и ссыльный Бухарин бежит сначала в Москву, а оттуда в Германию. Ну а потом маршрут "по ленинским местам": Австро-Венгрия, Швейцария, Скандинавия. С самим Лениным, с которым он знакомится в Кракове, у него много, почти до кулачных боёв, споров и разногласий.
После Февральской революции он возвращается в Россию и, что символично, возвращается не в компании с Лениным через Германию в "запломбированном вагоне". На родину он добирается своим путём. Его довольно извилистый путь, который то сходился с Лениным, то расходился с ним, просматривается и в дальнейшем. Ленинское требование к большевикам немедленно "брать власть" Бухарин воспринимает как совершенно безумную идею. Позже он вспоминал по этому поводу: "Мы все ахнули... Потом, посоветовавшись, решили сжечь письма тов. Ленина".


Они все оказались у власти прежде всего благодаря Ленину, его невероятному упрямству, настойчивой, почти маниакальной зафиксированности на немедленном захвате большевиками власти. Он должно быть помнил наперечёт все дни шатания и смуты в рядах его партийных коллег. И то, как приняли они в штыки его идею переворота, и то, как в первые месяцы правления они, в сговоре с меньшевиками и эсерами, готовы были поступиться им, отстранив его, без всяких особых колебаний, от власти только потому, что он не хотел делить власть с другими партиями. Тогда его, просто как Емельку Пугачёва, чуть было не скрутили "соратнички" и не выдали его с головой врагам. То же самое повторилось и во время вынужденного кратковременного правления с левыми эсерами в 1918 году. Вопрос поддерживать ли "похабный" Брестский договор с немцами или нет, расколол тогда большевистскую партию на две враждующие группы: "правых" коммунистов во главе с Лениным, настаивающих на необходимости ратификации договора, и "левых" во главе с Бухариным, решительно настроенных на конфликт с немцами. Увлёкшись борьбой с "правыми", бухаринцы едва не совершили в союзе с левыми эсерами "дворцовый переворот", в программу которого входили: отстранение Ленина от власти и его арест. (Подробней об этом см. в статье "Пёрышко власти"). Причём, к идее отстранения тогда Ленина от власти склонялся, похоже, и Троцкий. Во всяком случае, на закрытом съезде партии от 6 марта 1918 г., во время которого обсуждалась ратификация Брестского договора, Троцкий. как пишет его биограф Д.Кармайкл, "высказал мысль, которая задним числом могла показаться весьма странной: он, видимо, всерьёз полагал, что мог занять место Ленина в партии, поскольку положение Ленина было основательно подорвано партийным кризисом. Он объяснил, что поддержал Ленина (в вопросе Брестского договора), невзирая на разногласия с ним, потому что ему была невыносима мысль сменить Ленина на его партийном посту. Он намекнул, что последствия раскола в партии могут оказаться столь серьёзными - гильотина! - что во избежание их стоит совершить "великий акт сдержанности"; его личный "акт самопожертвования" состоял в отказе рвать в клочья ленинскую мирную политику".
К началу 20-х годов Кремль стал всё больше походить на пресловутый "мадридский двор" с его бесконечными интригами и борьбой за власть. И в этом "дворе", с партийным "королём" Лениным считались, как оказалось, всё меньше и меньше. Н.Валентинов, рассказывая о беседе со Свирским, занимавшем в 1921 г. пост зам.наркома земледелия, пишет: "Когда я указал ему, что у меня такое впечатление, что в партии не все охотно идут за Лениным, Свирский стал объяснять, что, в сущности, дело обстоит много хуже, ибо мало кто с Лениным вполне согласен".
С определённого момента центром беспокойства для Ленина стал Троцкий, пожалуй, наиболее влиятельный, на то время, "диссидент" в большевистской партии. В первые годы советской власти могло создасться впечатление, что у партии два равных по своему влиянию и силе вождя. "В сумятице 1917 года, - пишет уже упомянутый автор книги "Троцкий" Д.Кармайкл, - самым заметным препятствием во всём, что позволяло Троцкому рассчитывать на выдающуюся роль, было, возможно, присутствие Ленина".
Амбиции Троцкого, вкупе с другими факторами, не могли не беспокоить Ленина. Гражданская война, во время которой риск для большевиков потерять власть был невероятно высок, кончилась их победой. Создалось положение, когда Ленин, во-первых, более не нуждался в военно-административных талантах Троцкого, а во-вторых, растущий культ Троцкого, их расхождения по различным политическим и экономическим вопросам бросали вызов авторитету Ленина. "Он был теперь, без сомнения, - пишет Д.Кармайкл о Троцком, - самой выдающейся личностью в стране, второй после Ленина фигурой на государственной сцене. Более того, для широкой публики, фигурой куда более яркой. Фактически, вплоть до середины двадцатых годов его слава казалась вне конкуренции". Луначарский вспоминал, что М.С.Урицкий сказал ему как-то: "Вот произошла великая революция, и сейчас у меня появилось чувство, что как ни способен Ленин, его личность начинает блекнуть рядом с гением Троцкого".
На собраниях и митингах того времени нередко можно было услышать здравицы в честь "товарищей Ленина и Троцкого". Троцкому посвящались стихи, его имя фигурировало в песнях и маршах, его портреты, словно подчёркивая равновеличие двух вождей, висели обычно рядом с портретами Ленина. Растущий культ Троцкого в это время напоминал чем-то позднейший культ Сталина. Троцкий вдруг стал "лучшим другом" всех и вся: "почётным красноармейцем", "почётным металлургом", "почётным железнодорожником" и т.д. и т.п.
В ходу были такие выражения по отношению к Троцкому, как: "вождь мировой революции" и "мозг и сердце Красной Армии". Гатчина, в честь Троцкого, была переименована в Троцк. Его книги, сборники его выступлений, печатные панегирики в его адрес затмевали своим количеством и тиражами брошюры Ленина. Его именем был назван миноносец. Короче, Ленин не мог не отдавать себе отчёта, что лидерство - вещь переменчивая ("сегодня - ты, а завтра - я") и подвержена постоянным атакам со стороны других претендентов на эту роль.
Как долго продержался бы этот культ двух вождей, этот зыбкий "двуимвират", проживи Ленин дольше, трудно сказать. При всём при том, что Ленин выдал как-то карт-бланш Троцкому, заранее оправдывая его жестокие приказы в ходе Гражданской войны, "Ленин, - как утверждает в своих мемуарах Анжелика Балабанова, - Троцкого не любил". Ленина не мог не настораживать явно возросший культ Троцкого в армии. Тем более, что партийное руководство было и без того обеспокоено попыткой командирского состава ослабить плотную опеку со стороны партийного центра. В партийных верхах существовали даже опасения, как пишет Л.Шапиро в книге "Коммунистическая партия Совесткого союза", что армия может стать в какой-то момент "орудием в руках соперника в борьбе за власть".
Задевало, очевидно, самолюбие Ленина и мысль о том, что Троцкий, который не без колебаний, присоединился к большевикам накануне переворота, т.е. по сути дела, без году неделя большевик, выдвинулся вдруг стремительно на равные с Лениным позиции большевистского вождя, причём с подчинённой ему полумиллионной армией под ружьём. Конспектируя выступление Ленина в марте 1921 года перед делегатами X съезда, делегат съезда Барахов записал полушутливый ответ Ленина на вопросы тех, кто настаивал на снятии Троцкого: "А ну, попробуйте-ка остановить Троцкого" - сказал, якобы, он. "Сколько же это дивизий придётся послать против него?".
В 1918 году до Ленина дошли слухи, что Троцкий составил против него заговор. Троцкий в своих воспоминаниях пишет о "гонце" Менжинском, сообщившим ему об этих слухах во время поездки на фронт. Обеспокоенный этими слухами, Троцкий мчится объясниться с Лениным. Вот как об этом "разговоре по душам" с Лениным поведал сам Троцкий: "Под конец (беседы о делах на фронте) я рассказал про визит Менжинского на Южном фронте. "Неужели же тут есть частица правды?" Я сразу заметил, как заволновался Ленин. Даже кровь бросилась ему в лицо. "Это пустяки", - повторял он, но неуверенно. "Меня интересует только одно, - сказал я, - могли ли вы хоть на минуту допустить такую чудовищную мысль, что я подбираю людей против вас?". "Пустяки", - ответил Ленин на этот раз с такой твёрдостью, что я сразу успокоился". "Если Ленин отрицал, не договаривая, - продолжает Троцкий, - то только потому, что боялся конфликта, раздора, личной борьбы".
Дальнейшие события показали, что Ленин и не собирался уклоняться от "личной борьбы" с Троцким. Борьбой с Троцким, где явной, в открытой полемике, где тайной, закулисной, Ленин занимался вплоть до того времени, пока, будучи болен, не переселился окончательно из Кремля в Горки. Политическое положение Ленина было шатким. Как-то, в 1928 году, Сталин, ссылаясь на то, что Ленин тоже был беспощаден к фракционерам в партии, сказал: "Прав ли был Ленин, поступая так? Я думаю, что он был совершенно прав. В ЦК тогда положение было не такое, как теперь. Половина ЦК шла тогда за Троцким, а в самом ЦК не было устойчивого положения".
Отношения между Лениным и Троцким достигли особой "точки кипения" во время "дискуссии о профсоюзах". Камнем преткновения стал вопрос о том, как отнестись к требованию со стороны профсоюзных лидеров большей самостоятельности и большей роли в руководстве промышленностью. Должны ли профсоюзы, в то время насчитывавшие примерно 6 миллионов человек, подчиниться абсолютному диктату партии или по отношению к ним следует выработать более гибкую политику, предполагающую для профсоюзов некоторую автономию под неусыпным, разумеется, контролем партии. Троцкий же носился в тот период с идеей "милитаризации труда", которая фактически сводила к нулю какую-либо роль профсоюзов как организации, призванной защищать интересы рабочих.
Подобный "силовой" метод он применил к тому времени для решения проблем с железнодорожным транспортом, когда выполнял функции наркома по транспорту. Решал он эти проблемы при полном игнорировании профсоюзов и откровенном третировании профсоюзных лидеров. Его идея "милитаризации труда" была принята в штыки как лидером профсоюзов Томским, так и Лениным. Ленин беспокоился, что в условиях разрухи, последовавшей за окончанием Гражданской войны, и растущего недовольства рабочих бескомпромиссная, жёсткая политика, которую предлагал и отстаивал Троцкий, может привести к ещё большему антагонизму между рабочими и партией и даже спровоцировать открытое выступление рабочих против большевистской власти.
Хотя план Троцкого был официально отвергнут и особым решением ЦК ему было запрещено публичное обсуждение проблемы взаимоотношений между партией и профсоюзами, Троцкий это проигнорировал. В связи с этим, в брошюре "Кризис власти" Ленин обвинил Троцкого в "создании фракции на ошибочной платформе", которая может расколоть партию. "Партия больна, - писал он в своей брошюре, - партию треплет лихорадка... Надо иметь мужество смотреть прямо в лицо горькой истине".
С этого момента взаимные атаки Троцкого и Ленина принимают особо острый и полемический характер. К X съезду Троцкий несколько смягчил свои антипрофсоюзные требования, после чего к нему присоединился в качестве оппонента Ленину Бухарин. Так создалась довольно мощная антиленинская группировка, куда, помимо Троцкого и Бухарина, вошли также: Дзержинский, Андреев, Пятаков, Крестинский, Преображенский, Сокольников и другие видные большевистские деятели.
Лени выдвинул, в пику Троцкому и Бухарину, свой план, так называемую "платформу десяти". В ленинскую фракцию, помимо Ленина вошли: Сталин, Зиновьев, Каменев, Рудзутак и другие.
Борьба Ленина с Троцким приобретает такой принципиальный характер, что можно говорить о ней как о решающей битве между двумя большевистскими вождями. Сведения о борьбе и расколе в партии проникли заграницу. Там настолько привыкли к тому, что власть в Советской России делят два вождя, что большевистское руководство называли не иначе, как "правительство Ленина-Троцкого". Ленин, похоже, собирался раз и навсегда покончить с этой ситуацией. То, что Ленин воспринимал спор с Троцким о профсоюзах как борьбу за власть, показали его дальнейшие шаги.
"Вскоре после открытия X съезда, - пишет автор книги о Сталине Роберт Такер, - пятнадцать человек, подписавших и поддержавших "платформу десяти", по окончанию вечернего заседания 9 марта 1921 г. были приглашены в Кремль на неофициальную встречу с Лениным. В начале беседы со своими сторонниками Ленин заявил, что, хотя утверждение съездом "платформы десяти" уже не вызывает сомнений, существует, тем не менее опасность, что Центральный Комитет переизберут в прежнем составе, включая многих сторонников Троцкого, и ЦК вновь станут раздирать внутренние конфликты. Присутствующий
на встрече Микоян писал в мемуарах, что участники этого секретного совещания план Ленина одобрили, но одновременно встал вопрос о том, каким образом побудить большинство делегатов съезда проголосовать за нужных и отвергнуть нежелательных делегатов. Ленин предложил тайно провести закрытое собрание всех делегатов съезда, выбранных местными партийными конференциями в качестве сторонников "платформы десяти". Им следовало вручить извещения о собрании, которое служило бы и приглашением и пропуском. Было бы неверно, заметил далее Ленин, использовать для этой цели государственную типографию, поэтому он привёл с собой старого большевика с большим опытом подпольной работы, у которого имелся гектограф и который брался отпечатать в ту же ночь требуемое количество извещений".
Среди приглашённых на тайный слёт у Ленина оказался и Сталин. Наконец-то Ленин имел возможность использовать все накопившиеся за время Гражданской войны обиды Сталина на Троцкого, которыми во время войны Сталин щедро делился с Лениным, в то время игравшего роль примирителя между тем и другим. Лучшего союзника в борьбе с Троцким ему теперь было и не сыскать. Но что оказалось сюпризом для Ленина, так это боязнь Сталина оказаться втянутым в этот уже разветвлённый заговор Ленина против, казалось, столь ненавистного ему врага. "Когда Сталин, - пишет Роберт Такер, - выразил опасение, что троцкисты и другие оппозиционеры могут использовать факт такого рода конспирации для обвинения группы Ленина во фракционности, Ленин, добродушно улыбаясь, сказал: "Что я слышу от старого заядлого фракционера?1 Даже он сомневается в необходимости созыва совещания делегатов, стоящих на "платформе десяти!"
Каким должен был быть испуг Ленина перед растущим влиянием Троцкого и даже возможным государственным переворотом со стороны последнего, чтобы пойти на столь законспирированные закулисные манёвры против него. Чего стоит хотя бы этот "старый большевик с большим опытом подпольной работы"? А это втягивание в антитроцкистский заговор несколько побаивающегося неприятных для него последствий Сталина. Отбросив опасения, Сталин всё же подключается к закулисной войне Ленина с Троцким.
Тем временем, фронт борьбы Ленина с главным на тот момент соперником его власти приобретает всероссийский масштаб, и Сталину, с его контактами, оставшимися после Гражданской войны, в глазах Ленина, просто нет цены. Микоян вспоминает о том, как его вызвал к себе Сталин и дал ему поручение от имени Ленина отправиться в Сибирь, откуда ожидался приезд наибольшего числа делегатов на предстоящий съезд, с секретным заданием везде, где можно, заменить протроцкистски настроенных делегатов съезда проленинскими.
14 марта 1921 года Ленин в записке Каменеву предлагает в предсъездовских прениях выступить открыто против Троцкого, сам при этом предпочитая оставаться в тени: "Игнорируйте Калинина (видимо колебавшегося в то время, чью сторону принять), - пишет он. - Оставьте его мне. Возьмите целиком Троцкого".
Так, с лёгкой руки Ленина, началась антитроцкистская кампания, в которой Сталин принял самое активное участие. За что и был вознаграждён.
Вознаграждением для него стали, во-первых - благосклонность на этот период Ленина, во-вторых - прекрасная ленинская школа по дискредитации противника, дискредитации, в которой все средства хороши (вспомним как Ленин высмеял колебавшегося Сталина), в третьих - благодаря опять же Ленину, он приобрёл всё растущее влияние в партийном аппарате. Он - член ЦК, член Политбюро, нарком национальностей, руководитель РАБКРИНа (так называемой рабочей инспекции) и, наконец, он - Генеральный Секретарь. Кроме того, у него завязываются, благодаря общей борьбе с Троцким, более тесные отношения с Зиновьевым и Каменевым, которые ещё пригодятся ему как временные союзники в его личной борьбе с Троцким после смерти Ленина.
Ленин настолько доволен союзником Сталиным, что не прочь даже породниться с ним. Будучи уверен, что Сталин холост (хотя тот был уже женат на Надежде Аллилуевой), он предлагает ему жениться на своей сестре Марии Ильиничне и очень удивляется узнав, что Сталин уже женат.
Ленин в этот период, как замечает историк Дора Штурман, вообще "относился к Сталину чуть ли не с нежностью". Об этом говорят его письма и записки того времени, полные просто-таки отеческой заботы о преданном ему антитроцкисте Сталине.
"Удивлён, что вы отрываете Сталина от отдыха. Сталину надо бы ещё отдохнуть не меньше 4 или 6 недель. Возьмите письменное заключение хороших врачей". "Первое: прошу сообщить, как здоровье Сталина, и заключение врачей об этом..." "т.Беленький! У Сталина такая квартира в Кремле, что не дают ему спать (кухня - слышно с раннего утра). Говорят, Вы взялись перевести его в спокойную квартиру. Прошу Вас сделать это поскорее и написать мне, можете ли это сделать и когда". Таковы были плоды союза Сталина с Лениным.
Ни один из большевистских лидеров, как пишет Л.Шапиро, "в 1922 году не обладал властью или влиянием, которые шли бы в сравнение с властью и влиянием Сталина". "Поэтому, - продолжает он, - позднейшие утверждения Троцкого и других, будто приход Сталина к власти был чем-то совершенно неожиданным нельзя не рассматривать скептически". Что ж, нельзя рассматривать скептически, как мне кажется, и получившую широкое распространение среди исследователей-историков версию Троцкого о том, каким образом Сталин был назначен на пост генсека (Генерального Секретаря). Или, точнее, как к назначению Сталина генсеком
отнёсся Ленин.
Вот, что об этом пишет Троцкий: "Когда на XI съезде (март 1921) Зиновьев и его ближайшие друзья проводили кандидатуру Сталина в генеральные секретари, с задней мыслью использовать его враждебное отношение ко мне, Ленин в тесном кругу, возражая против назначения Сталина генеральным секретарём, произнёс свою знаменитую фразу: "Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда".
А вот как об этом говорит автор книги "Ленин" Луи Фишер: "Генеральным секретарём ЦК избрали Сталина. Другим кандидатом на пост генсека был друг Троцкого Иван Никитич Смирнов, но Ленин поддержал кандидатуру Сталина". О том, что Ленин поддержал кандидатуру Сталина пишет и Б.Бажанов в "Воспоминаниях бывшего секретаря Сталина". Итак, было, как оказывается, две кандилатуры на пост генсека, подробность, которую лукаво опустил Троцкий в своих мемуарах. В пику Троцкому и его протеже Смирнову, Ленин добился назначения генсеком своего союзника на тот момент и явного антитроцкиста - Сталина. Похоже, что Ленин продвигал и укреплял позиции Сталина, имея ввиду с его помощью довести до конца политический разгром Троцкого.
На X съезде по настоянию Ленина была принята резолюция о запрете фракций. "Для оппозиции теперь конец, крышка" - произнесёт он удовлетворённо. Произнесёт, не отдавая себе отчёт в том, что насильственно насаждаемое им единомыслие пролагает дорогу к сталинской личной диктатуре, к тому крайнему партийному цезаризму, который ещё сметёт под нож сталинской гильотины чуть ли не всех ленинских соратников и коллег. Но резолюцию о запрете фракций Ленин готовил не для Сталина, а для себя. Она должна была стать едва ли не главным его орудием в расправе с партийными диссидентами и раскольниками. Она была одной из важных мер по укреплению его личной власти в ряду других, возможно, более драконовских мер, которые он намечал, но которые ему не суждено было предпринять. Пока же он предлагал ссылать подальше от Москвы тех, кто был не согласен с его политикой, помещать их в психбольницу, или, как он выражался, в "санаторий", подвергать непродолжительному аресту, исключать из партии. Так, он предлагал исключить из партии Орджоникидзе "хотя бы на 2 года", жалел, что не может арестовать членов ВЦИК из-за, как он ехидно выразился "их неприкосновенности", настаивал на исключении из партии Шляпникова, собирался под конец жизни, но так и не успел снять с должности генсека Сталина, видимо, с последующим исключением его из партии.
Что ждало тех, кто по настоянию Ленина был бы исключён из партии?
В лучшем случае - прозябание на низких, ничего не значащих должностях, скорее всего где-нибудь в провинции или (на этот раз рискуя нарваться на куда более суровые меры) продолжение "фракционной деятельности", то есть, на самом деле, антиленинской. В этом случае, к расправе с "еретиком" Ленин несомненно подключил бы любимое ВЧК со всеми вытекающими отсюда последствиями.
"Никакого принципиального противоречия, - считал он, - между советским демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет". (Ленин В.И., ПСС, т.41) И там же, далее, он задает вопрос и сам же на него отвечает: "...Как может быть обеспечено строжайшее единство воли? Подчинением воли тысяч воле одного". Можно предположить, что в перспективе он видел себя неоспоримым вождём, диктатором. С некоторыми обязательныии атрибутами безусловной власти: портретами, памятниками, бюстами и пр. Свою скромность, на которой акцентируют внимание его советские биографы, он готов был принести в конце концов в жертву столь любимой им "целессобразности".
Известная деятельница социалистического дивжения Анжелика Балабанова вспоминала, что, как считал Ленин, массовое изготовление его бюстов было "политически" полезным шагом. "Наши крестьяне, - говорил он по этому поводу с Балабановой, - недоверчивы. Они не читают. Чтобы верить, им нужно видеть. Когда они увидят мои бюсты, они убедятся в том, что Ленин на самом деле существует".
Запрет фракций на X съезде (за исключением, единственно верной - ленинской), начатая по его инициативе чистка в партии, которая должна была, как это ему виделось, периодически отфильтровывать всех неугодных: протроцкистских, прозиновьевских, пробухаринских элементов в партии - всё это было подчинено дальней цели - установлению его личной диктатуры. Угроза и попытка Ленина исключить из партии таких деятелей как Шляпников и Коллонтай, было прозрачным намёком другим диссидентам на то, что он, Ленин, не собирается церемониться даже с теми, кто имел определённые заслуги перед большевистской партией. Видимо, на это время приходится и его приказ начальнику особого отдела ВЧК Бокию собирать компромат на тех, кто принадлежал к партийной верхушке. Дискредитация оппонентов и противников - приём, которым он часто пользовался в своё время, когда состоял членом социал-демократической партии. Весь компромат на большевистских деятелей Бокия складывал в папку, названную "Чёрной книгой". Когда в 1937 году нарком внутренних дел Ежов потребовал от имени Сталина передать весь собранный им компромат, Бокий ответил ему: "А что мне Сталин?! Меня Ленин на это место поставил". Легко себе представить, чем закончилось для Бокия это заявление.
Но вернёмся к Ленину. Возможно, что ощущение угрозы своей власти ещё не оформилось у него, или не успело оформиться (из-за болезни) в доктрину беспощадной борьбы с врагами внутри партии. Пока он, в основном, грозил особенно твердолобым оппонентам исключением из партии, но живи он дольше, ему невозможно было бы удержаться на вершине без отлаженного механизма борьбы с "инакомыслящими". В плане репрессий, негодовал он в письме наркому юстиции Курскому, наркомат юстиции всё еще серьёзно отстаёт от ВЧК. 15 мая 1922 года, за десять дней до первого инсульта, Ленин подписал последний в своей жизни законопроект о расширении применения смертной казни и, хотя законопроект не распространялся на однопартийцев, только ли в расчёте на нэпманов, меньшевиков и эсеров готовил он этот законопроект? Говоря о связанном с НЭПом отступлении от ортодоксальной экономической политики, он, на последнем для него партийном съезде, провёл аналогию с отступающей армией: "Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулемёты и тогда, когда правильное отступление переходит в беспорядочное, командуют: "Стреляй!" И правильно...в этот момент необходимо карать строго, жестоко, беспощадно малейшее нарушение дисциплины".
Оппозиция усмотрела тогда в этом высказывании Ленина явные угрозы в свой адрес. Шляпников, в частности, был возмущён тем, что Ленин угрожает "пулемётным огнём" тем, кто с ним не согласен. Ленин, решив, что он погорячился и слишком рано раскрыл свои карты насчёт планируемых им мер против оппозиции, сказал в заключительной речи, что пулемёты, дескать, предлагались им "для тех людей, которые теперь у нас называются меньшевиками и эсерами". Условия для драконовских мер против оппозицией тогда ещё не созрели, о чём говорит тот факт, что Ленину так и не удалось добиться в то время исключения из партии того же Шляпникова.
Как бы то ни было, но радость Ленина по поводу принятия его резолюции о запрете фракций оказалась преждевременной. Несмотря на гром и молниии, которые метал этот большевистский Зевс на своих соратников, они не собирались униматься. Каждый, кто помимо него, претендовал на лидерство, окружал себя всё больше армией своих союзников, преданных ему лично "товарищей". Личной "армией" обзавелись к тому времени такие претенденты на власть, как: Троцкий, Зиновьев, Бухарин и Сталин. Отстаивать свои позиции вождя Ленину становилось всё труднее. Об этой драматичной для него ситуации говорит письмо, которое он послал в июне 1921 года Григорию Шкловскому, большевику, которого Ленин знал ещё по эмиграции. Письмо было найдено в бумагах сестры Ленина М.И.Ульновой. Вот что он, в ответ на какие-то предположения Шкловского, писал ему:
"Вы вполне правы, что обвинять меня в "протекционизме" в этом случае - верх дикости и гнусности. Повторяю, тут интрига сложная. Используют, что умер Свердлов, Загорский и др...Есть и предубеждение и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне в этом вопросе. Это мне крайне больно. Но это - факт... "Новые" пришли, стариков не знают. Рекомендуешь - не доверяют. Повторишь рекомендацию - усугубляется недоверие, рождается упорство. "А мы не хотим!!!".
На последнем съезде партии, в котором Ленин принял участие, он подвергся настоящему обстрелу со стороны части выступавших на съезде коммунистов.
Перед Лениным возникла дилемма: или партия превратится в диктатуру личности (его личности, разумеется), или всё кончится коллективной потасовкой, жестоким соперничеством друг с другом, дракой, в которой ему могут хорошо намять бока свои не на шутку разошедшиеся соратники. Другой вариант, как от это видел, собенно пугал его - партия остаётся, но без него. Его же просто физически устраняют. В 1922 году, когда он писал приведённое выше письмо Шкловскому, у него должно было быть ощущение, что его положение в партии явно пошатнулось, несмотря на ряд тактических побед.
Своим остриём ленинская резолюция о запрете фракций была направлена против Троцкого. Но хотел ли Ленин окончательно расправиться с Троцким или его целью было только поставить Троцкого на место, ослабить его опасно растущее влияние в партии и на этом остановиться? Одно дело лишить Троцкого ореола вождя, завалить изматывающей работой самого разного толка, предложить ему ничего не значащий политически пост наркома просвещения или, скажем, что должно было восприниматься Троцким как явное унижение - предложение Ленина Троцкому стать одним из его заместителей. И совсем другое - расправиться с Троцким окончательно, изгнать из партии, подвергнуть аресту, сослать. То, чего как раз добивались в то время Зиновьев, Каменев и Сталин. Не об этом ли шла речь в записке Каменева Ленину. Записка Каменева не сохранилась, но сохранился ответ Ленина, по которому можно догадаться, что речь, видимо, идёт о предложении Каменева, за спиной которого всегда маячила фигура Зиновьева, принять по отношению к Троцкому какие-то радикальные меры. "Выкидывает (ЦК) или готов выкинуть здоровую пушку за борт, - Вы пишите. Разве это не безмерное преувеличение? Выкидывть за борт Троцкого - ведь на это Вы намекаете, иначе нельзя толковать - верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим до безнадёжности, то как Вы можете это думать??? Мальчики кровавые в глазах..."
Троцкий, по мнению Ленина, мог принести ему ещё немало пользы. Ослабленный политически и не представлявший больше никакой серьёзной опасности для Ленина, он мог стать в дальнейшем солидным противовесом другим соперникам ленинской власти, скажем - Зиновьеву. Последний, возможно, стал вызывать у Ленина куда больше опасения, чем Троцкий. В общем, такую полезную "пушку" как Троцкий действительно не стоило столь легкомысленно выбрасывать за борт. Если Ленин так думал, то он, что называется, как в воду глядел. Троцкий ему, действительно, ещё понадобится как союзник в совершенно непридвиденной им, прерванной лишь его смертью, войне со Сталиным.
Но об этом в следующей статье.