Глава XLIII.

Потеря командарма, попавшего в засаду немецкого разведотряда, не помешала командирам подразделений 13-й армии, стянутых в ночь на 13 июля к плацдарму Гудериана между Могилёвом и Быховом, начать намеченное на утро контрнаступление. Подошедший с севера под покровом ночи 747-й стрелковый полк, усиленный артиллерией двух артполков и стрелковым батальоном курсантов, к рассвету выдвинулся к опушке леса на окраине Сидоровичей. В семь часов утра по Сидоровичам был открыт плотный артиллерийский и миномётный огонь, в деревне запылали немецкие грузовики, танки, бронемашины, цистерны с горючим. Начальник штаба полка майор Златоустовский вывел из леса пехоту и, развернув цепью, повёл на штурм деревни. Немецкая мотопехота оставила Сидоровичи и Слободку и откатилась к Днепру под прикрытие танков. Чтобы закрепить успех, организовать преследование и ликвидировать немецкий плацдарм, была необходима бронетехника, но её у атакующих не было. Не было и связи с армейским и корпусным штабами. Во второй половине дня немецкие танки вошли в Сидоровичи, Слободку и стали обходить с флангов позиции артиллеристов на опушке леса. Отряд Златоустовского отошёл на север по шоссе Гомель-Могилёв и к вечеру занял круговую оборону на опушке леса севернее Слободки. Утром 14 июля в небе появились немецкие самолёты-разведчики, и вскоре на позиции артиллерии посыпались бомбы, снаряды и мины. После бомбёжки и артналёта на позиции Златоустовского с трёх сторон двинулись немецкие танки и пехота. Артиллеристы вели огонь прямой наводкой. После первого залпа загорелись три немецких танка. Десять танков шли развёрнутым строем на окопы курсантов. Когда первые три машины прошли над узкой траншеей и двинулись дальше, вслед им полетели бутылки с зажигательной смесью. Танки загорелись, их экипажи, покинувшие машины, были расстреляны в упор. Остальные семь танков повернули назад, и тогда Златоустовский поднял курсантов в штыковую контратаку. Немецкая пехота не выдержала и откатилась по шоссе на юг вслед за танками, оставив курсантам линию своих окопов на обочине. В контратаке майор был ранен в руку. Отряд закрепился на отбитом рубеже, создав две линии обороны. Во второй половине дня немцы повторили атаку. На этот раз 40 танков и полк пехоты подошли после артналёта к позициям отряда Златоустовского двумя колоннами: по шоссе Гомель-Могилёв и по просёлку Сидоровичи – Недашево. Танки уже не отрывались от пехоты и вели интенсивный огонь на ходу. Правый фланг батальона курсантов был смят, танки ворвались на позиции и принялись утюжить окопы гусеницами. Прорвав первую линию обороны, танки двинулись по шоссе в сторону Могилёва, но вскоре наткнулись на артиллерийскую батарею лейтенанта Косорукова. Четыре танка было подбито, остальные отступили. Подтянув противотанковую батарею к позициям курсантов, Златоустовский отразил все последующие танковые атаки. Бой, начавшийся утром, длился уже десять часов. Обойдя позиции Златоустовского по просёлкам, немецкие мотоциклисты, поддержанные огнём полевого орудия, атаковали его правый фланг и тыл, ведя огонь из пулемётов. Прикрывавшая фланг рота разведбатальона капитана Метельского лишилась всех офицеров. Положение спас солдат Крылов, контратаковавший противника в одиночку. Прорвавшись на трофейной бронемашине сквозь строй мотоциклистов, он преодолел триста метров, перевернул орудие и растрелял из пулемёта его расчёт. Бой продолжался до наступления темноты. За день немцы потеряли 20 танков, 30 грузовиков, несколько сот солдат и офицеров. Отряд Златоустовского тоже понёс большие потери и в ночь на 15 июля отступил к Могилёву. Над городом поднималось зарево пожара: пылали позиции зенитчиков, оборонявших мост через Днепр. Бомбардировщик с грузом зажигательных бомб, загоревшийся в воздухе, немецкий пилот направил прямо на позиции зенитного полка. Когда самолёт взорвался, по земле прокатилась огненная волна. Командир полка полковник Якушев был ранен, политрук Акимушкин, чудом уцелевший среди моря огня, поседел. Выпрыгнувший с парашютом немецкий лётчик был взят зенитчиками в плен. К их немалому удивлению пилот оказался красивой женщиной.
В этот день генерал Рокоссовский, чей мехкорпус вёл тяжелые оборонительные бои далеко от Могилёва, в районе Новоград-Волынского на Юго-Западном фронте, получил неожиданный приказ сдать командование корпусом и немедленно прибыть в штаб фронта. Учитывая крайне напряжённую обстановку на фронте, нетрудно было догадаться: только чрезвычайные события могли явиться причиной подобного приказа, и на душе у генерала было неспокойно.
Поздно вечером Рокоссовский приехал на машине в Киев. Крещатик был молчалив и погружён в темноту. Выйдя из машины, генерал закурил папиросу. К нему тут же подошёл бдительный патруль и потребовал погасить огонь. Усмехнувшись, Рокоссовский подчинился. Уже была поздняя ночь, когда он отыскал штаб фронта в Броварах на восточной окраине города. Кирпонос, встретивший его, был подавлен. Рассеянно слушая рассказ Рокоссовского о положении на фронте 5-й армии, он то и дело звонил в штаб 6-й армии, требуя то там, то здесь контратаковать силами хотя бы одной-двух дивизий, и слышать не хотел возражений, звучавших на другом конце провода. Наконец Кирпонос объяснил Рокоссовскому причину вызова. Утром Рокоссовский вылетел на транспортном самолёте в Москву. В Генштабе ему предоставили сутки отдыха, а 17 июля он должен был прибыть в Ставку и получить новое назначение. Москва уже выглядела по-военному. Рокоссовский обратил внимание на хорошую противовоздушную оборону города.
Проанализировав причины тяжёлых поражений первых недель войны, Сталин довольно быстро пришёл к правильному выводу, что одной из важнейших причин стал провал противовоздушной обороны. Он тут же пригласил к себе группу высших руководителей артиллерии и ПВО и потребовал от них в двухдневный срок представить принципиальные соображения, касающиеся возможностей качественного усиления войск ПВО, улучшения их оргструктуры и повышения эффективности управления. Работа быстро принесла свои плоды: в июле была создана мощная группировка ПВО для обороны Москвы, в неё вошли 585 истребителей, 964 зенитных орудия, 166 крупнокалиберных зенитных пулеметов, 1000 прожекторов, большое количество аэростатов. В результате все попытки Люфтваффе нанести массированный удар по Москве (первая такая попытка была сделана лишь 22 июля, сказалось отсутствие в составе Люфтваффе дальней бомбардировочной авиации) неизменно терпели неудачу, оборачиваясь большими потерями. Лишь 2-3 процента самолётов, принимавших участие в этих налётах, смогли преодолеть эшелонированную оборону на пути к Москве и проникнуть в воздушное пространство над советской столицей, но и здесь возможности прицельного бомбометания были для них сведены к минимуму, так что город в дни войны пострадал очень незначительно. Это стало первым крупным провалом Геринга, подорвавшим безоговорочное доверие, с которым к рейхсмаршалу и возглавляемым им германским ВВС относился фюрер.
Другим выводом, к которому пришёл Сталин, стало признание неудовлетворительного состояния организации верховного командования войсками в целом. Наркомат обороны и Генштаб в условиях войны с этой задачей самостоятельно справиться не могли вследствие необходимости постоянных согласований принимаемых решений с политическим руководством страны. В конце весны 1941г. нарком Тимошенко доложил Сталину предложение Жукова создать Ставку Главного командования во главе со Сталиным, с тем чтобы возложить на неё верховное руководство военными действиями в случае начала войны. Сталин предложил Генштабу разработать соответствующий документ. Документ тогда в Генштабе разработать не успели, пришлось создавать Ставку уже в дни войны, отрабатывать её структуру, состав и функции в рабочем порядке. Формирование Ставки происходило в несколько этапов и завершилось 8 августа, когда Сталин принял звание Верховного Главнокомандующего.
30 июня решением Политбюро был создан ещё один чрезвычайный орган – Государственый Комитет Обороны во главе со Сталиным. Созданный по образцу действовавшего уже в годы гражданской войны Совета Рабочей и Крестьянской Обороны, этот орган сосредоточил в своих руках всю полноту власти в вопросах, так или иначе касающихся ведения войны, мобилизации промышленности и сельского хозяйства, перестройки всех сфер жизни государства в соответствии с требованиями военного времени. Заседания Комитета проводились, как правило, в Кремле или на даче Сталина, исполнение решений контролировалось представителями ГКО в краях и областях, в военно-промышленных наркоматах, на важнейших предприятиях и стройках. Таким образом, организационные проблемы, связанные с необходимостью скорейшей перестройки аппарата управления вооружёнными силами и народным хозяйством в соответствии с требованиями военного времени, были успешно решены уже в середине лета.
Наконец, проблемы со связью, обнаружившиеся повсеместно с первых минут войны и ставшие причиной столь фатальной дезорганизации управления войсками, уже в июле стали удивительно быстро решаться, после того как народный комиссар связи был по совместительству назначен Сталиным начальником специально учрежденного Главного управления связи в Наркомате обороны.
Обычно рабочий день у Сталина начинался после полудня и продолжался до утра следующего дня, и к такому распорядку пришлось приспосабливаться всем ведущим руководителям государства, армии и промышленности. Кремлевский кабинет Сталина, в котором собиралась Ставка, был достаточно просторной светлой комнатой, обшитой морёным дубом. В центре стоял длинный стол, покрытый зелёным сукном, в глубине кабинета у закрытого окна располагался стол Сталина, заставленный телефонами и заваленный документами и картами. На столе всегда были цветные карандаши: Сталин не жаловал перо и чернила, предпочитая отточенный карандаш, как правило синий. Кроме жёстких стульев никакой другой мебели в кабинете не было. К портретам Маркса, Энгельса и Ленина, смотревшим со стен на посетителей, в дни войны добавились портреты Суворова и Кутузова. За кабинетом была небольшая комната отдыха, похожая скорее на кабинет картографа: карты висели на стенах, лежали на диване, стояли в углу, свёрнутые в рулон; в центре комнаты стоял большой глобус. Злые языки говорили после смерти хозяина кабинета, что на этом глобусе он разрабатывал планы операций. В действительности всё происходило иначе. Заседание Ставки обычно начиналось с доклада начальника Генштаба или его заместителя в кабинете Сталина. Военные, расстелив на столе карту, докладывали стоя. Сталин предпочитал слушать, неторопливо расхаживая по кабинету с трубкой в руке, время от времени он подходил к своему столу, брал с него пачку папирос «Герцеговина Флор», разламывал несколько папирос и набивал табаком трубку, после чего продолжал свой маршрут, лишь изредка подходя к большому столу, чтобы бросить взгляд на карту или уточнить детали. Когда доклад о положении на фронтах, о сообщениях разведки и о ходе подготовки стратегических резервов подходил к концу, переходили к обсуждению оперативных возможностей армий обеих сторон. Если Сталину и случалось в подобных случаях предложить свой замысел крупной стратегической операции, он отводил Генштабу 4-5 дней на предварительную оценку возможности её проведения, и лишь по истечении этого срока, получив ответ, принимал предварительное решение. Прежде чем принять окончательное решение, он поручал Генштабу запросить мнение Военных советов фронтов, привлекаемых для участия в операции. В назначенный день командующие фронтами прибывали в Ставку и докладывали свои соображения. После этого назначалось расширенное заседание Ставки с участием начальника тыла, командующих родами войск и начальников главных управлений Наркомата обороны. На нём утверждались планы и сроки операции и распределялась персональная ответственность за координацию действий фронтов и служб тыла в процессе её подготовки. Высказываться на заседаниях Ставки разрешалось всем, курить – только Шапошникову, единственному из ближнего окружения Сталина, на кого тот ни разу не повысил голоса. Многословия Сталин не любил, и лишь в случаях, когда ему докладывали со знанием дела, готов был слушать внимательно и подолгу. Сам он говорил мало, только по существу дела и ко всем обращался строго официально, делая исключение лишь для того же Шапошникова. Смеялся он редко и почти беззвучно, как будто про себя. Ниже среднего роста, с лицом бледно-серого цвета и густыми седоватыми усами, он не производил впечатления величественностью облика, но держал собеседника в напряжении, не позволяя расслабиться. В любой момент он мог вступить в разговор, выказывая при этом природный ум, хорошую память и эрудицию. Немногие выдерживали приступы его гнева. В приступе раздражения Сталин нередко утрачивал объективность, и тогда окружающим приходилось несладко.
17 июля Сталин вручил Рокоссовскому четвёртый орден Красного Знамени и направил генерала на Западный фронт. Рокоссовскому предстояло немедленно отправиться в штаб Западного фронта, ознакомиться на месте с обстановкой и уже к вечеру создать и возглавить новое мобильное соединение для операций на острие немецкого наступления. В Генштабе, куда Рокоссовский заехал по дороге, ему был выделен штабной реквизит: несколько счетверённых зенитных пулемётов с расчётами, рация, два грузовика. Здесь же в его распоряжение поступило несколько штабных офицеров. Вечером это вновь созданное соединение прибыло в штаб Тимошенко под Вязьмой. Командующий Западным направлением встретил Рокоссовского радушно и быстро ввёл его в курс дела. Обстановка на фронте была очень серьёзной, и Тимошенко, рассказывая, выглядел озабоченным, но не растерянным. Накануне немцы ворвались в Смоленск, теперь бои шли на улицах города. Под Смоленском сражались 20-я и 16-я армии. Тимошенко поддерживал с ними связь, в командармах был уверен и за ближайшую судьбу этого участка фронта не опасался. Южнее Смоленска обстановка была неясной. Танковая группа Гудериана, форсировав Днепр, прорвала фронт и развивает наступление в северо-восточном направлении, нацеливаясь, по-видимому, на Дорогобуж, куда рвутся с севера и танки Гота: противник здесь пытается двумя танковыми клиньями замкнуть вокруг нескольких советских армий большое кольцо окружения. По самым последним сведениям, танки Гудериана уже замечены в районе Ельни. В тылу у Гудериана, опираясь на Могилёвский укреплённый район, продолжает вести упорные оборонительные бои 13-я армия. Слева от нее, на южном фланге фронта, 21-я армия, перейдя Днепр, контратакует во фланг группу Гудериана с рубежа Жлобин, Рогачёв. Хуже обстоят дела на северном фланге фронта, где авангард танковой группы Гота вышел с севера к Ярцево. Имеются также непроверенные данные о крупном парашютном десанте немцев в этом районе. С штабами 19-й и 22-й армий устойчивой связи нет, сплошной линии фронта тоже нет, разрозненные части армии Конева отступают к Смоленску и на восток. От Смоленска до Ярцево переправы через Днепр прикрывает мобильная группа полковника Лизюкова. Рокоссовскому необходимо немедленно приступить к формированию ещё одной подобной группы и удержать противника на рубеже реки Вопь, не позволяя танкам Гота прорваться на московском направлении, пока в тылу не будут подготовлены оборонительные позиции нового, Резервного фронта. Рокоссовский спросил, какими силами он может располагать для решения этой задачи. Тимошенко развёл руками: «Выезжайте прямо в сторону передовой; всё, что встретите на пути из остатков армии Конева и 5-го и 7-го мехкорпусов, – то и ваше». Рокоссовский со штабом выехал по дороге в Ярцево. Уже спускалась ночь, когда на берегу реки Вопь он наткнулся на целую дивизию. Это была 38-я стрелковая дивизия полковника Кириллова. Потеряв при отступлении связь со штабом Конева, полковник под свою ответственность развернул оборону по реке Вопь, прикрывая дорогу на Москву. От Кириллова Рокоссовский узнал, что Ярцево уже в руках немцев и что немцы ведут разведку боем в двух направлениях: на Москву и к днепровским переправам, ведущим в Дорогобуж, расположенный за Днепром в 30 километрах юго-восточнее Ярцево. Дивизия Кириллова первой вошла в группу Рокоссовского. Её тут же пополнили, влив в неё бойцов, офицеров и технику, которых собрали по дороге, двигаясь из штаба Тимошенко. 18 и 19 июля дивизия вела упорные бои с вражеской мотопехотой, пытавшейся захватить плацдармы на реке Вопь и закрепиться на них. В эти дни группа Рокоссовского пополнилась 101-й танковой дивизией полковника Михайлова, также утратившей связь с вышестоящими штабами. Теперь у Рокоссовского было 80 танков старых моделей и 7 танков КВ и Т-34. В руках Рокоссовского это уже была сила, и немцы сразу это почувствовали. Командир 7-й танковой дивизии донёс Готу о появлении у него перед фронтом крупных сил русских, поддержанных танками. Сопоставив это донесение с данными радиоразведки о появлении у противника нового штаба, Гот пришёл к выводу, что восточнее Ярцево развёртывается свежая армия русских, подтянутая из Сибири. Этот ошибочный вывод заметно снизил наступательный порыв немецких танкистов, которых рваться вперёд в последние дни толкало главным образом одно желание: как можно быстрее добраться до теперь уже беззащитной Москвы и наконец отдохнуть там.