Глава CII



Вечером авиаторы собираются в полковой лётной столовой не только для того чтобы поесть. Здесь они отдыхают после тяжёлой работы, сбрасывают накопившееся за день напряжение. Кто-то приходит рассказать о совершённых подвигах и погреться в лучах славы, кто-то приходит с лёгким ранением, чтобы скорее забыть о нём, а кто-то и вовсе не приходит, и пустое место за столом спустя несколько дней занимают другие. Звучат оживлённые голоса и звон посуды, между столиками прохаживаются официантки, и когда сам командир полка появляется здесь, проходит к своему столу и садится, этого как будто не замечают, - все знают, что командиру нужно побыть наедине со своими мыслями.
Уже второй вечер подряд лейтенант Покрышкин ужинал в столовой чужого полка, и настроение у него было неважное. Его самолёт по-прежнему стоял в ангаре Котовского аэродрома без колеса. Покрышкин взывал к совести инженера, ругался, стыдил, грозил привлечь к ответу за саботаж. Флегматичный инженер на упрёки и ругань не обижался, угроз не боялся и отсылал Покрышкина к командиру батальона обслуживания: «Вы не из нашего полка, и выделить вам колесо взаймы я не имею права. Ждите, когда привезут из вашего полка». Колесо прибыло на У-2 на следующее утро. Не дожидаясь, когда техники его установят, Покрышкин сел в кабину У-2 и полетел в свой полк в Маяки. Посадив самолёт, он отогнал его в кукурузное поле, замаскировал и пошёл к своим, чтобы доложить о возвращении, узнать накопившиеся новости, а если повезёт, то и сесть на свободный истребитель. Ещё заходя на посадку, он обратил внимание на толпу людей на краю лётного поля. Подойдя ближе, Покрышкин увидел обломки рухнувшего на поле «Мессершмитта». В измятой кабине ещё находился изуродованный труп пилота с железным крестом на груди. Судя по отметкам на фюзеляже, пилот только что прибыл с Западного фронта, где сбил десяток английских самолётов и потопил два катера. Столпившиеся вокруг пилоты с любопытством ощупывали бронированное стекло фонаря: у МИГов стекло кабины было обычным. «Мессершмитт» был особой конструкции, приспособленный для атаки бронированных целей. Кроме пулемёта, он был оборудован двумя пушками. Это и погубило пилота. По словам очевидцев, самолёт взорвался в воздухе, когда от пули зенитного пулемёта сдетонировали снаряды в контейнере. Здесь же Покрышкин узнал, что перед смертью немецкий лётчик успел дважды сбить его ведомого, Дьяченко, взлетевшего в паре с другим пилотом атаковать разведывательный «Хейнкель». Оказалось, что «Хейнкель» был приманкой, а атаковавшее его звено само было атаковано шестёркой «Мессершмиттов». Сбитый в первый раз, Дьяченко совершил вынужденную посадку в поле, быстро устранил неисправность, снова взлетел, набрал высоту и был сбит вторично, после чего его МИГ камнем рухнул рядом с лётным полем. Там же Дьяченко и похоронили.
Через день полк Покрышкина оставил Маяки и перелетел в Котовск; имущество полка вместе с кроватями пилотов было ещё накануне отправлено на новое место с грузовой автоколонной, и ночь Покрышкин провёл на свежем воздухе, переночевав на соломе в одном из опустевших шалашей техников. Аэродром в Котовске был пуст – прежний полк перебазировался дальше на восток. Ещё через день со всех МИГов сняли крыльевые крупнокалиберные пулемёты БС. Их упаковали и отправили в тыл, на авиазавод, где не хватало пулемётов для установки на новых машинах.
В тот же день Покрышкин получил задание вылететь на разведку наземных целей в тылу противника. Вместо пулемётов техники привесили к крыльям авиабомбы. Он вылетел в одиночку – на нарушение лётных уставов и инструкций уже смотрели сквозь пальцы. Командир полка в данном случае исходил из того, что в одиночку Покрышкин при необходимости лучше сумеет себя защитить. Сбросив бомбы на автоколонну в районе Дубоссар, Покрышкин пролетел над Днестром и издалека заметил идущий встречным курсом «Юнкерс-88». Пилот бомбардировщика также заметил Покрышкина, круто развернул самолёт и попытался уйти. Мысленно уже записав самолёт себе в актив, Покрышкин догнал его, приблизился, поймал в перекрестье прицела бензобак и открыл огонь. «Юнкерс» как ни в чём не бывало летел дальше. Покрышкин перенёс огонь на кабину пилота – тщетно, пули отскакивали от фонаря, как пригоршня гороха. Расстреляв боекомплект, Покрышкин развернулся и полетел на базу, скрипя зубами от досады: без нужды таранить «Юнкерс» далеко за линией фронта не имело смысла. Было ещё раннее утро, и над лётным полем в Котовске стелился густой туман; лишь сигнальные ракеты, взлетая из тумана одна за другой, указывали ориентиры для посадки. Определив направление, пилот повёл самолёт на снижение и погрузился в молочную полумглу. Приборы показывали высоту 30 метров, затем 20, а полосы не было видно. Садиться вслепую по приборам было слишком опасно: можно было угодить в свежую воронку от авиабомбы. Набрав высоту и развернувшись, Покрышкин повторил попытку, а когда и она не увенчалась успехом, вновь набрал высоту и полетел на ближайший запасной аэродром - в Маяки. Здесь тумана не было. Посадив самолёт и отогнав на край пустого лётного поля, Покрышкин выпрыгнул из кабины и направился в сторону КП.
-Эй, приятель, поосторожнее с винтовкой,- издали крикнул лейтенант, своевременно заметив направленный в его сторону ствол трёхлинейки, торчащий из зарослей кукурузы на краю лётного поля. Cтвол убрался, и над колосьями осторожно всплыла голова в пилотке.
- Выходи, чего прячешься.
- Здесь, где-то рядом, немцы высадили парашютистов.
- А ты что тут делаешь?
- Демонтирую линию связи.
- Один?
- Так точно.
- Еда есть?
- Там, в кукурузе, консервы и хлеб. Хотите подкрепиться?
- Спасибо, я уже завтракал. Подожду, когда сойдёт туман, и улечу.
- Ну, тогда я пойду снимать провода, - связист скрылся в кукурузе, вдвойне обрадованный тем, что консервы остались целы, и тем, что теперь работает под прикрытием авиации.
Спустя час Покрышкин попрощался со связистом, пожелав ему скорее сматывать удочки, и улетел. Туман над Котовском рассеялся. Посадив самолёт, Покрышкин доложил о возвращении, получил новое задание, и пока техник и заправщик готовили машину к вылету, растянулся на траве под крылом, подложив под голову парашют, и стал смотреть в безоблачную синеву. Однако полежать ему не дали. С запада послышался нарастающий гул немецких бомбардировщиков. Он быстро приближался.
- А ну, гони отсюда! – крикнул Покрышкин водителю стоявшего рядом бензовоза. Тот выглянул из кабины, смерил пилота презрительным взглядом, сплюнул, неторопливо двинулся с места, отрулил в кукурузу и уже там дал полный газ. Его место возле самолёта немедленно занял грузовик с грузом авиабомб. Покрышкин покрыл шофёра последними словами. Увидев в небе эскадрилью «Юнкерсов», перестраивающуюся в кольцо, шофёр выскочил из машины и скрылся в кукурузе. Техник, который уже был там, вернулся к краю лётного поля и что-то кричал Покрышкину, отчаянно жестикулируя, но его уже не было слышно: в небе раздался нарастающий вой пикирующего бомбардировщика. На аэродром посыпались мелкие осколочные бомбы, так называемые «лягушки». Покрышкин, считая ниже своего достоинства прятаться в щели, схватил винтовку, лежавшую в шалаше техника, и открыл из неё огонь по последнему из пикировщиков: тот пикировал прямо на него. Было хорошо видно, как от самолёта отделяются чёрные точки бомб и летят к земле, быстро увеличиваясь в размерах. Бежать было поздно. Стоя между МИГом и бомбовозом, Покрышкин продолжил стрельбу. Как это не раз случалось с ним в воздушном бою, им овладело глубокое презрение к смерти. «Юнкерс» с душераздирающим рёвом пронёсся над его головой, выходя из пике, и, едва не задев шалаш на краю кукурузного поля, стал быстро удаляться, набирая высоту. Покрышкин выстрелил ему вслед и осмотрелся по сторонам, удивлённый тому, что всё ещё жив. Кругом во множестве лежали неразорвавшиеся бомбы. Пилот «Юнкерса», рассчитывая наверняка поразить все три цели - самолёт, бензовоз и пилота, - слишком низко сбросил свой груз, и стабилизаторы бомб не успели развернуть их взрывателями к земле.