ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Добавить сообщение

Таинства мании

Автор:
Автор оригинала:
Арье Бацаль
Что личность человека? Лишь потенциал
В плену у предопределённости.
Он лишь вассал, покуда не восстал
И не раскрепостил свои возможности.

Владелец и режиссёр тель-авивского театра «Роза ветров» Катриэль Ханукович, видный тридцатитрёхлетний мужчина, вошёл в кафе. Оно располагалось по соседству с театром, и он любил посидеть здесь в свободный от репетиций вечер. Но сегодня его планам, похоже, не суждено было сбыться. Столики были заняты какой-то шумной группой иностранцев. Он уже решил уйти, как вдруг заметил человека лет тридцати, который указывал на незанятый стул за его столиком.
- Добрый вечер, - поздоровался режиссёр, занимая свободное место. – Здесь так многолюдно.
- Да, - откликнулся незнакомец. – Официант сказал, что это делегация крестьян из Прованса. Их интересует израильский опыт молочного животноводства.
- Животноводства? - удивился Катриэль, - мне казалось, это кафе для театралов. Вы, наверно, тоже из них?
- Конечно, - улыбнулся собеседник, - я определённо театрал. Меня зовут Яаков Гинзбург.
- Очень приятно. Катриэль.
- Катриэль Ханукович, известный режиссёр, - уточнил Яаков не без пиетета. – Я посещаю все премьеры «Розы ветров».
- Спасибо. А ваша профессия с театром не связана?
- Как вам сказать? – уклонился от прямого ответа новый знакомый. – Я, в некотором роде, тоже режиссёр. Но мой театр очень своеобразный.
- М-да. Вы меня заинтриговали. Своеобразие – это же мечта каждого режиссёра.
- Извините, Катриэль, - смутился собеседник. - Боюсь, вы будете разочарованы. Я всего лишь главврач частной психиатрической клиники.
- Неужели! – оживился режиссёр. – У меня тоже диплом врача, и я интересовался психиатрией.
- А я с детства мечтал о театре, - сообщил главврач, - хотя, в конце концов, стал психиатром.
- Наверно, в психиатрии и театральном искусстве имеется что-то общее?
- Очевидно, - лицо Яакова утратило вежливо-улыбчивое выражение и стало совершенно серьёзным, но продолжение его речи было прервано появлением официанта.
- Извините, что заставил вас ждать, - обратился он к режиссёру. – Сегодня такой наплыв иностранцев, мы просто сбились с ног.
- А какое вино они заказывали? – полюбопытствовал Катриэль.
- Пробовали несколько сортов израильского сухого, но остановились на «Баркане».
- Значит, нам триста грамм «Баркана», плюс кофе и четыре пирожка с творогом.
Официант быстро выполнил заказ, и режиссёр наполнил два бокала.
- Я надеюсь, Яаков, вы не откажетесь?
- Спасибо.
Они выпили. Режиссёр подвинул к соседу пирожки.
- Не хотите ли, Яаков, продолжить свою мысль о сходстве театра и психиатрии?
- Можно, хотя это банальные истины. Психиатр, как и режиссёр, анализирует психику личности, с той лишь разницей, что первый исследует пациента, а второй книжного героя.
- Разумеется, - согласился Катриэль. - Но не из-за этого же вы предпочли психиатрию театру?
- А я не предпочёл, - покачал головой психиатр. - Я их объединил.
- Что? – многоголосье провансальцев для режиссёра перестало существовать, - вы объединили психиатрию с театром?!
- Если хотите, да. После школы я окончил театральное училище, а с психиатрией был знаком по книгам своего отца. Он был психиатром. И мне пришла в голову любопытная мысль, что параноики, мнящие себя Шекспирами и Наполеонами, вживаются в свои роли так же, как и актёры по системе Станиславского. С той лишь разницей, что они потом не могут выйти из игры.
- Неплохая основа для актёрского остроумия, - усмехнулся режиссёр.
- В том-то и дело, что не только!
- Вы хотите сказать…
- Да,- прервал собеседника главврач. - Мне удалось провести небольшой эксперимент. Я нашел
любительский театр и привёл к ним на спектакль якобы профессионального актера на роль Шекспира. В действительности, это был пациент из больницы отца, страдающий шекспироманией.
- И как он сыграл?
- Великолепно. Ему ведь не нужно было даже вживаться в роль. Но дело не в этом.
- А в чём? – режиссёр смотрел на собеседника с неподдельным интересом.
- Это была новая методика лечения. По окончании спектакля к больному подошёл мой отец и сказал: «Смотрите, Давид, спектакль кончился, король снова стал Зеевом, королева - Мирьям, а вы - Давидом. Люди признают вас Шекспиром только на театральной сцене, а вне её вы обычный человек». Отец прочитал ему целый текст, который я подготовил.
- И он перестал мнить себя Шекспиром?!
- Нет, конечно. Играть эту роль в театральной постановке ему нравилось. Там же все признавали его Шекспиром. Но каждый раз по окончании представления ему повторяли, что спектакль кончился, и он уже не Шекспир.
Наступила длительна пауза. Рассказ произвёл на режиссёра впечатление. Он смотрел на собеседника, что-то обдумывая.
- Может, вам ещё что-нибудь нужно? – раздался предупредительный голос официанта.
- Да, - откликнулся Катриэль, - ещё двести грамм «Баркана» и пару сладких пирожков.
Они снова выпили.
- Интересная история, - заметил режиссёр, закусывая пирожком, – но чем же всё это кончилось?
- Больной вскоре выздоровел, хотя считался неизлечимым.
- То есть, Яаков, ваша театрально-психиатрическая гипотеза полностью подтвердилась?
- Абсолютно. И я, совсем ещё молодой человек, впал в эйфорию. Хотел сейчас же опубликовать результаты эксперимента. Но отец остановил меня.
- Почему?
- Он видел в новом методе лечения коммерческий потенциал. Убедил меня поступить в мединститут, но умер, когда я был лишь на третьем курсе. У мамы была мизерная зарплата, и мне пришлось нелегко. Зато теперь у меня частная психиатрическая клиника.
- Чёрт подери, Яаков, - режиссёр казался слегка захмелевшим, - какие только штуки не проделывает с нами провидение! Я ведь, в сущности, прошёл такой же путь, но только наоборот.
- Что значит, наоборот?!
- Да то и значит, что сначала я получил диплом врача, а потом уже учился в театральной школе-студии и, в конечном счёте, стал режиссёром, организовал свой театр.
- Действительно, наоборот, - не без удивления признал главврач.
Французы ушли, и кафе снова стало тихим и уютным.
- Может быть, я чего-то не понимаю, Яаков, - через некоторое время прервал паузу режиссёр. - Вы не похожи на человека, который рассказывает про свою жизнь первому встречному.
- Да, - улыбнулся собеседник. – Но дело в том, что это я для вас первый встречный, а не вы для меня. Я давно знаю вас и мечтаю пообщаться. И вот сегодня моя мечта неожиданно сбылась.
- М-да, - пробормотал режиссёр. – Вы мечтали со мной пообщаться?! Ничего не понимаю.
- Сейчас поймёте. В своей клинике я использую эту самую методику. Принимаю на лечение безнадёжных маньяков и возвращаю их домой совершенно нормальными людьми.
- Ну и что?! – в голосе режиссёра звучало недоумение.
- Методика предусматривает участие больных в спектаклях, прямо в клинике.
- На здоровье, - режиссёр вытер салфеткой руки и взял сумку, висевшую на спинке стула.
- Катриэль, пожалуйста, ещё пять минут. Я должен вам всё рассказать.
- Должны?! К сожалению, мне пора уходить.
- В последнее время я стал ставить те же спектакли, что и вы. Для сравнения.
- Для какого сравнения? – оживился режиссёр.
- Катриэль, извините, я не могу отделаться от впечатления, что мои лечебные спектакли не уступают вашим. Более того, мои актёры играют убедительнее.
- Это только ваше личное, непрофессиональное мнение!
- Скорее всего, так и есть. Но почему бы вам не убедиться самому? Я уверен, вы не пожалеете.
Режиссёр, колеблясь, молча смотрел на собеседника. Яаков этим воспользовался.
- Возьмите, пожалуйста, мою визитку. На обратной стороне расписание лечебных спектаклей в нашей клинике. Буду счастлив, если вы придёте.
- Я подумаю, - смягчился Катриэль. – Но, в любом случае, рад был познакомиться.

Режиссёр позвонил Яакову на второй же день и договорился о визите. Клиника была расположена в южном пригороде Тель-Авива. У входа на ограждённую территорию Катриэля встретил вооружённый охранник. Такие парни в Израиле стояли практически у всех крупных учреждений и предприятий.
- Удостоверение личности?
Режиссёр достал удостоверение и терпеливо ждал, пока парень просматривал документ, а затем детектором обследовал его самого на предмет наличия оружия.
- Вы к кому?
- К главврачу.
- Минуточку, - охранник позвонил по мобильнику. – Пожалуйста, подождите. Вас встретят.
Через минуту появился Яаков.
- Здравствуйте, Катриэль. Рад вас видеть. До спектакля минут сорок. Я покажу вам клинику.
Они вошли в здание и двинулись по ковровой дорожке длинного коридора. Одна его сторона была обращена окнами в сад, а на второй располагались двери больничных палат. Вскоре хозяин остановился, отпер ключом дверь одной из палат и предложил гостю заглянуть в неё.
- Ваша больница больше похожа на хорошую гостиницу, - не без удивления отметил режиссёр.
- Обстановка, Катриэль, – это медицинское оборудование. И оно, к сожалению, недешёвое.
- Вы хотите сказать, ваше лечение доступно не всем?
- Конечно, - признал главврач, – это частная клиника, и она не всем по карману. А, кроме того, мой метод лечения не универсален. Я принимаю только тех, кому могу гарантировать излечение.
Они двинулись дальше и остановились у двери, возле которой стояла симпатичная девушка.
- Сейчас я покажу вам наш театр, - пообещал главврач и обратился к девушке: - Рахель, соберите, пожалуйста, за кулисами всех участников спектакля.
Она ушла, а Яаков распахнул перед гостем дверь.
- Вот наше основное медицинское оборудование.
Они стояли у входа в зрительный зал, примерно, на пятьдесят мест. Перед рядами кресел располагалась сцена с двойным механизированным занавесом, усилителями звука и боковыми балконами для осветительной аппаратуры.
- Замечательно, - восхитился режиссёр. – Настоящий театр. Но… кто ваши зрители?
- Ох, Катриэль, это непростой вопрос. На три передних ряда у нас хватает пациентов и медработников. А на остальных местах пластиковые муляжи. При определённом затемнении они
производят эффект заполненного зала. Но пойдёмте за кулисы. Я познакомлю вас с актёрами.
- С какими актёрами? С параноиками? Я же не знаю, как с ними разговаривать.
- Держитесь с ними серьёзно и просто, как с обычными людьми.
Они прошли через зал и сцену в небольшое помещение. Пациенты сидели на стульях у стены. Некоторые были в театральных костюмах. При появлении главврача они встали.
- Садитесь, господа, - обратился к ним Яаков. – Сегодня у нас в гостях главный режиссёр театра «Роза Ветров» господин Катриэль Ханукович. Он хотел бы с вами познакомиться.

Они подошли к пациенту, первому слева. Это был парень лет двадцати восьми, со спокойным выражением лица, одетый в свободную рубашку навыпуск и джинсы. Он встал.
- Ишай Аренс, - представил его главврач, - наш театральный художник.
- Ван Гог, - назвал своё имя пациент, пожимая руку гостя. – Я надеюсь, вы увидите мои декорации сегодня на спектакле. И убедитесь, что они сделаны рукой мастера.
- Какие декорации?
- Это фон театрального действия. Дождливое марево серых зданий у набережной Темзы. Они написаны колеблющимся ван-гоговским мазком.
- Вы знаете Лондон?
- Я учился там живописи.
- Если позволите, - осторожно произнёс режиссёр, - как вы попали в клинику?
- У меня была амнезия после автокатастрофы. Потом память стала возвращаться, и близкие поместили меня сюда. Они уверяют, что это не та память, что якобы я Ишай Аренс. Говорят, я работал по найму в монастыре «Вифлеемских сестёр», расписывал там монастырскую керамику.
- Вам здесь нравится? – режиссёр попытался изменить тему разговора.
- Да! Яаков даёт мне возможность раскрыть свой потенциал великого художника. Но зачем он пытается возвратить меня в монастырскую мастерскую? И кто будет писать ему театральные декорации, если я стану Ишаем Аренсом?
Режиссёр взглянул на Яакова, но его лицо оставалось непроницаемым.

Следующего пациента главврач назвал Йосефом Арадом, но тот представился Бернардом Шоу. Перед режиссёром стоял приземистый тридцатилетний толстяк в очках.
- Чем вы тут занимаетесь? – полюбопытствовал Катриэль.
- Обеспечиваю здешний театр пьесами, - добродушно улыбнулся пациент. – Иногда приходится писать новую пьесу, но чаще я выбираю и дорабатываю готовую.
- И давно вы занимаетесь драматургией?
- Как вам сказать, - пациент отвёл глаза. – Когда ушла жена, я попытался покончить с собой. Меня вынули из петли. И тут всё прояснилось – я, оказывается, Бернард Шоу. Моя главная задача – реализовать своё дарование. А женщины как-нибудь приложатся.
- Вы сказали, что дорабатываете готовые пьесы. Что это значит?
- Вот сегодня мы ставим «Пигмалион». Но среди моих коллег нет Элизы Дулитл. И тогда вместо неё я ввожу в пьесу Мерилин Монро, которая у нас есть. Моя Мерилин тоже продаёт цветы на улице Лондона, как и Элиза, а уже потом эмигрирует в Штаты и становится всемирно известной Мерилин Монро. Так из неподходящей пьесы я делаю подходящую.
- И это всё?
- Нет. Роль профессора Хиггинса тоже приходится корректировать, хотя Хиггинс у нас имеется. Но наш по гороскопу скорпион, а в исходном варианте пьесы эта роль написана для льва. Подобное несоответствие ограничивает возможности актёра.
- Очень интересный подход, - признал Катриэль. – Вы сами его придумали?
- Нет. Это идея Яакова. Он считает, что у актёра и его драматургического персонажа должно быть идентичное подсознание. Но это ещё не всё. По просьбе главврача, я ввожу в пьесу Ван Гога и даже самого Бернарда Шоу, чтобы в спектакле участвовало побольше людей – так хочет Яаков.
- А как вы себя здесь чувствуете?
- Прекрасно! Я занимаюсь любимой работой. Посмотрите наши спектакли. Может быть, вы оцените мой талант. Йосеф Арад, жалкий репортёр жёлтой газетёнки, на такое не был способен.

Третьим был высокий, тридцатипятилетний пациент с каким-то растерянным выражением лица. Яаков представил его, как Хаима Гольдмана. Но он считал себя профессором Хиггинсом.
- Я лингвист, - объяснил он режиссёру, – но не обычный.
- Что это значит?
- Хотите, я расскажу вашу биографию, исходя только из вашего произношения и лексики.
- Неужели?! – усомнился Катриэль. – Расскажите. Это же так интересно.
- Пожалуйста. Ваша семья репатриировалась в Израиль, когда вам было лет двенадцать. У вас сохранился едва заметный славянский акцент.
- Допустим, - нехотя согласился Катриэль, - а из какой страны?
- Скорее всего, - пациент помедлил, - из Белоруссии.
- Вы способны так точно угадывать?! – изумился режиссёр. – А что дальше?
- Вы окончили среднюю школу в южном Тель-Авиве, служили в армии у границы с Ливаном, учились медицине в Иерусалиме, а затем работали в тель-авивском театре «Габима».
- Это потрясающе! – восхитился Катриэль. – Как, например, вы определили, что я окончил школу в южном Тель-Авиве?
- В вашем выговоре, да и в лексике, есть элементы, характерные для выходцев из Марокко и Йемена. Очевидно, они были вашими одноклассниками. Они, конечно, живут и в других регионах страны, но только в южном Тель-Авиве так тесно соседствуют, что ходят в общую школу.
- А что особенного в иерусалимском говоре? – продолжал любопытствовать режиссёр.
- Нигде в Израиле нет такого количества древнееврейских интонаций, а также выражений из
Танаха. Кое-что из этого багажа досталось и вам.
- А Габима?
- Язык театральной субкультуры вообще имеет свою специфику. А для Габимы, старейшего
израильского театра, основанного выходцами из России, характерны особые речевые оттенки.
- Но неужели всю эту информацию вы почерпнули из моей речи?! Я же в разговоре с вами не
произнёс более двадцати слов!
- А я слушал вас с самого начала вашего появления здесь, - спокойно объяснил пациент.
- У вас уникальные способности! - восхитился Катриэль.
- Спасибо! Вы как-то сразу меня поняли. А ведь я сознаю, что добиться признания мне почти невозможно. Это было ясно уже тогда, когда я почувствовал себя профессором Хиггинсом.
- Когда это произошло?
Пациент ответил не сразу. Очевидно, это была для него болезненная тема.
- Я был учителем в тихоне (средняя школа; А. Б.), - начал он. – Но у меня не сложились отношения с детьми. Они смеялись надо мной, а я ничего не мог поделать. Однажды я сорвался и дал затрещину обнаглевшему сорванцу. Что тут началось! Меня отстранили от работы, отдали под суд. С нервным срывом я попал в больницу. А там, во сне, увидел себя Хиггинсом – гениальным профессором фонетики из пьесы Бернарда Шоу. И всё сразу встало на своё место.
- А как относится к вашему таланту главврач? – режиссёр вдруг перестал «держать» себя с пациентом серьёзно и просто. Его серьёзность и простота перестали быть напускными.
- Яаков, единственный, кто дал возможность моему таланту проявиться. Он приглашает меня на беседы с пациентами. И я потом рассказываю ему их настоящую биографию. Среди них ведь немало людей, которые почему-то скрывают или искажают своё прошлое.
- Значит, пребывание здесь не угнетает вас? – Катриэль искренне сочувствовал пациенту.
- Напротив. Для меня это луч надежды.
- А чем бы вы хотели заниматься?
Пациент задумался.
- Мои способности пригодились бы в службе внешней разведки, или в криминальной полиции.
- Спасибо, профессор, - улыбнулся режиссёр. – Рад был познакомиться.

Затем хозяин и гость остановились перед девушкой. Это была прекрасно сложенная, блондинка лет двадцати трёх. Главврач представил её, как Ривку Островскую.
- Очень приятно, - режиссёр поцеловал ей руку. – Какую роль вы исполняете в предстоящем спектакле?
- Я Мерилин Монро, - она бросила на главврача неуверенный взгляд.
- Это ваша роль, или ваше имя?
- И то, и другое. Хотя Яаков с этим не согласен.
- Вы любите театр?
- Я с детства мечтала о нём. Но после армии наш киббуц направил меня в агрономический колледж. Потом родители нашли мне жениха. И тут я взбунтовалась. Уехала в Тель-Авив, устроилась официанткой в кафе и поступила в театральную школу-студию.
- Совсем неплохое начало, - одобрил Катриэль.
- К сожалению, только начало. В нашем кафе собиралась театральная богема. Среди них был Реувен. Он называл меня Мерилин Монро, приглашал выпивать вместе с ними. И я соглашалась. За это хозяин как-то грубо отчитал меня. А Реувен сказал, что я не должна терпеть такое обращение. И я ушла из кафе, а вскоре перебралась к Реувену. Платить за жильё мне уже было нечем.
- Может быть, ваш Бернард Шоу напишет о вас комедию, - пошутил режиссёр.
- Скорее, драму, - уточнила девушка. - Реувен потерял работу. На ежедневное застолье пособия не хватало. И однажды он привёл в дом гостя. Мы вместе выпивали, потом Реувен ушёл, а гость меня изнасиловал. Вскоре Реувен вернулся, застал меня в слезах и сказал: «Не плачь, дура! Зато теперь у нас есть немного денег». Когда до меня дошёл смысл его слов, я бросилась бежать и трое суток где-то бродила по городу, вплоть до голодного обморока. Очнулась я на больничной койке и помнила только, что меня зовут Мерилин Монро.
- Так вы оказались здесь?
- Да. Родители нашли хорошую клинику, и киббуц согласился оплатить лечение. А Яаков, узнав, что я Мерилин Монро, пообещал мне роль в своём театре.
- Вам это понравилось?
- Ещё бы. Но он хочет доказать, что я Ривка Островская? Вот вы, режиссёр, посмотрите наш
спектакль и сами убедитесь, я Мерилин Монро. Может быть, вы объясните Яакову?
- Извините, господа, - прервал их главврач, - мы не можем больше откладывать представление.
Не огорчайтесь, Катриэль. С главными участниками спектакля вы познакомились. Пойдёмте в зрительный зал. Йосеф, начинайте, - последние слова были обращены к мнимому Бернарду Шоу, который в театральном коллективе, очевидно, выполнял функции распорядителя.
Главврач с гостем расположились на правом краю второго ряда кресел, и спектакль начался. Сначала звучал фрагмент из Весенней сонаты Бетховена. Потом открылся занавес. Катриэль сосредоточился на декорациях. В этот момент подошла Рахель и стала что-то тихо говорить Яакову.
- Извините, Катриэль, - главврач встал, - мне придётся срочно уйти. Но с вами останется Рахель. Если сегодня мы не увидимся, встретимся в кафе у вашего театра. Позвоните мне.

Катриэль с увлечением смотрел спектакль. Потом аплодировал и кричал «Браво!».
- А почему Яаков ушёл? – спросил он у Рахели, когда зрители стали расходиться.
- Его срочно вызвали к пациенту с манией Пикассо. Ему вдруг стало плохо. Этот больной поступил к нам позавчера. Алкоголик с больным сердцем. Но Яаков просил меня опекать вас.
- Спасибо, Рахель. А, может быть, главврач уже освободился?
- Нет. Сейчас у него самое загруженное время. Сразу после спектакля он объясняет актёрам,
что их мания была всего лишь театральной ролью. Это и есть основная лечебная процедура.
- Значит, и с актёрами поговорить не удастся, - вздохнул режиссёр. - Но вы проводите меня?
- Конечно, - заверила Рахель, - провожу и отвечу на все ваши вопросы. Я не могу подвести Яакова. Он очень дорожит знакомством с вами.
- Почему дорожит?
- Он очень любит театр, - неуверенно произнесла она, - а вы – театральный режиссёр.
- Рахель, ваш спектакль мне очень понравился. Но кто его поставил? Может быть, в клинике есть пациент с манией Станиславского?
- Есть у нас Станиславский, - засмеялась Рахель, - и вы с ним хорошо знакомы.
- Кто же это?
- Все наши спектакли ставит главврач. Между собой мы его называем Станиславским. Получается, что у него, как и у всех нас, два имени: формальное – Яаков, и мнимое – Станиславский.
- Это очень интересно, Рахель. Но вы сказали «как и у всех нас»? Вы разве тоже?
- Конечно. Я Соня – по теудат зеуту (удостоверение личности; А. Б.) и Рахель - по мании. Вы знаете, что такое мания? Это песня души, которая сильнее окружающей реальности.
- Песня души? Рахель, откуда у вас такой язык?!
- О, Катриэль, профессор Хиггинс сразу определил, что я филолог с дипломом Хайфского университета и медсестра, окончившая курсы при Тель-Ха-Шомер (название госпиталя; А. Б.).
- Но в чём сущность вашей мании?!
- Рахель – вторая жена Яакова. Согласно Торе, она семь лет ждала своего суженного, а я лишь
второй год. Яаков вовремя понял, что отказаться от такой пациентки – значит убить её.
- То есть, он женат, а вы… Я думал, вы его секретарша.
- Да, секретарша. Для меня нет работы приятнее, чем помогать Яакову. Перед тем, как обратиться в его клинику, я и курсы медсестёр специально окончила. Но вы не подумайте чего. Он до меня даже не дотронулся. А жена от него ушла. Она была недовольна его зарплатой. Яаков ведь основную часть доходов тратит на свой театр.
Поражённый Катриэль молчал. Они подошли к выходу за ограждённую территорию клиники и остановились. Нужно было прощаться.
- Извините, Рахель, последний вопрос. Почему вы так откровенно рассказывали о себе? Мне казалось, люди, страдающие манией, так себя не ведут. Я не прав?
- Вы правы. А почему рассказывала, не знаю. Но я же не исключение. Ван Гог, Бернард Шоу, Хиггинс и Мерилин Монро тоже исповедовались перед вами. Вам хочется верить. И я заметила, Яаков немало удивлялся этому. С ним они так не разговаривают.
- М-да, - смутился режиссёр. - Но есть же какое-то объяснение?
- Может быть, у вас какой-то особый дар психиатра, – предположила она.

Особый дар психиатра? Эти слова не выходили у Катриэля из головы, когда он возвращался
домой. Он окончил медицинский факультет Еврейского университета, увлекался психиатрией. Почему же он не стал психиатром? Потому, что с детства жил в театральной атмосфере. В Советском Союзе, откуда репатриировались родители, его мать была актрисой. Отец погиб в первой Ливанской войне в 1982 году, и влияние матери стало превалирующим. А мать свою Катриэль боготворил. Да и его лучшие друзья связали свою жизнь со сценой. В конце концов, он выбрал театр. И преуспел. Но почему этот визит в клинику столь чувствительно затронул самые глубинные струны его души? Впрочем, впечатлений было достаточно и вне темы его личной судьбы. Какой у них потрясающий театр! Какие методы лечения! Об этом можно рассуждать бесконечно. А что за пациенты! Одна Мерилин Монро чего стоит. Фантастическое очарование.
И всё-таки, линия личной судьбы властно вторгалась в его возбуждённое сознание. Исследование человеческой психики – вот что его всегда влекло. Театр как раз этим и занимался. Правда, он высвечивал лишь те её стороны, которые интересовали зрителя. Психиатрия намного глубже. Чтобы поставить правильный диагноз, психиатру нужна была полная картина человеческой души, не искажённая чьими-либо интересами.

Через день, когда Катриэль заглянул в кафе, главврач уже сидел за столиком.
- Добрый вечер, Яаков.
- Добрый вечер. Присаживайтесь. Пока подойдёт официант, можем выпить. Это «Баркан», - главврач стал наполнять два бокала.
- Хорошее вино! – заметил режиссёр.
Вскоре подошёл официант, и Катриэль сделал заказ.
- Как поживает пациент Пикассо? – осторожно поинтересовался он.
- Разве вы о нём знаете? – удивился главврач. – Ему лучше, но аритмия сердца, организм истощён алкоголем. Прежде, чем заниматься психиатрией, придётся его серьёзно лечить.
- А потом будете избавлять его от мании по своей методике?
- Конечно. Наш Бернард Шоу уже пишет под него новую пьесу «Великий художник». В послевоенном Париже Пикассо собирается в Лондон, и профессор Хиггинс помогает ему овладеть английским произношением. В этой поездке художника сопровождает влюблённая в него еврейская девушка Рахель. В Лондоне Пикассо посещает престарелого Бернарда Шоу и в его доме знакомится с молодой Мерилин Монро. Оба они, художник и драматург, влюбляются в неё.
- А какова история болезни пациента Пикассо? – полюбопытствовал Катриэль.
- Он в небольшой фирме расписывал гардины в стиле «батик» по частным заказам. А после работы писал, преимущественно, портреты, продавал их за гроши и спивался.
- Яаков, вы видели его работы?
- Да. Он талантлив и совсем не подражает Пикассо.
- Это удивительно! - оживился режиссёр. – То же самое я видел в вашем спектакле «Пигмалион». Декорации Ишая Аренса никакие не ван-гоговские. И Йосеф Арад совсем не плагиатор Бернарда Шоу. В его интерпретации герои «Пигмалиона» вышли из рамок исходной камерной ситуации, стали значительными творческими личностями. А у Ривки Островской собственный актёрский почерк, непохожий на Мерилин Монро.
- Мне, Катриэль, этот феномен известен. Больные, мнящие себя какими-то знаменитостями, сохраняют черты своей собственной личности.
Официант принёс вино и бурекасы (выпечка, близкая к пирожкам; А. Б.).
- Теперь моя очередь угощать вас, - заявил режиссёр. – «Баркан» – хорошее вино, но я специально заказал «Ярден». Должны же мы разбираться в отечественных винах.
Он наполнил бокалы, и Яаков пригубил вино, в то время как Катриэль выпил его одним махом.
- Прежде всего, - предположил режиссёр, - наверно, нужно понять, что же это такое - мания.
- Имеются классические медицинские определения, - напомнил главврач
- А если я с ними не согласен?! – бросил вызов режиссёр. - Мания – это же подсознательная форма протеста личности против несправедливой судьбы. А знаменитость – лишь знамя этого протеста. Знамя, а не объект для подражания.
- Забавная концепция, - снисходительно усмехнулся Яаков.
- Ваш Ишай Аренс, - продолжал Катриэль, воодушевляясь, - своей манией протестует против участи ремесленника, расписывающего монастырскую керамику. Он претендует не на творческую индивидуальность Ван Гога, а на его статус творческой личности. В его декорациях к спектаклю серый лондонский пейзаж подёрнут дымкой поэтической непредсказуемости. Такой Ван Гог немыслим. Ишай Аренс – гений одухотворённого пейзажа. Городского пейзажа, в отличие от Камиля Коро и Исаака Левитана.
- Но всё-таки это патология, - вежливо подчеркнул главврач.
- А как вы назовёте увлечение человека, который с детства бредит какой-то знаменитостью? –
возразил режиссёр с полемическим задором. - И в результате, сам становится выдающимся полководцем, реформатором или писателем, как и его кумир. Разве это патология?
- Может быть, Катриэль, вы тоже мните себя кем-то, например, Фрейдом, но только скрываете? – засмеялся Яаков. – Для такого подозрения есть немало оснований. Вы выдвигаете оригинальные психиатрические концепции и беседуете с моими пациентами, как профессиональный психиатр.
- Нет, это вы мните себя Станиславским, но скрываете? – парировал режиссёр. – В этом вообще нет сомнений. Вы, в своей клинике, ставите гениальные спектакли. А ваши больные между собой прямо называют вас Станиславским.
- Что вы такое говорите? – изменился в лице Яаков. – Я - Станиславский?!
- Извините, - спохватился Катриэль, - я же пошутил. Вы такой же Станиславский, как я Фрейд.
- Я ставлю гениальные спектакли? – не успокаивался главврач. – Даже если это шутка…
- А вот это уже не шутка. В игре ваших пациентов есть что-то потрясающее. Мне очень хотелось бы посмотреть, какой чёрной магией вы добиваетесь таких результатов.
- Пожалуйста, - обрадовался главврач. – Через две недели мы начнём репетиции «Великого художника». Приезжайте, милости просим.

Через две недели, в четыре часа дня, Катриэль подъехал к проходной психиатрической клиники. Знакомый охранник не стал даже проверять у него документы.
- Главврач ждёт вас. Проезжайте прямо на территорию, - он открыл раздвижные ворота.
Катриэль въехал на размеченную внутреннюю стоянку, вышел из машины и некоторое время стоял возле неё в раздумье. Потом повесил на плечо свою сумку, достал из машины объёмистый пластиковый пакет и зашагал к клинике. Всё здесь ему уже было знакомо.
В приёмной главврача его приветливо встретила Рахель.
- Репетиция вот-вот начнётся, - сообщила она, - Яаков уже там. Пойдёмте.
Они вышли в коридор и двинулись к зрительному залу.
- Рахель, - режиссёр остановился, - прошлый раз ваш театр произвёл на меня впечатление.
- Вы говорили мне об этом сразу после спектакля, - кротко напомнила Рахель.
- Дело в том, - смутился режиссёр, – что тогда мне очень хотелось вручить некоторым вашим актёрам цветы за хорошую игру. Но у меня их не было. И я решил сделать это сейчас.
- Цветы для Мерилин Монро? – улыбнулась Рахель.
- Да. Как вы догадались?
- Так делали все, кто побывал на наших спектаклях – представитель минздрава, налоговый инспектор и даже контролёр пожарной безопасности. Но сейчас она на репетиции.
- Там дарить неудобно, - заколебался режиссёр. – Другие актёры сочтут себя обделёнными.
- Давайте занесём цветы к ней в палату, - предложила Рахель. - А вы потом скажете ей.
Они так и сделали. Катриэль вынул из пакета букет светлых роз и положил на тумбочку Мэрилин. Затем они отправились в репетиционную комнату.
- Привет, Катриэль, - обрадовался главврач. – Присаживайтесь. Теперь мы можем начать.
- Здравствуйте! - режиссёр повернулся к пациентам и увидел улыбающиеся лица своих знакомых по прошлому визиту. Он присел позади них, подвинув стул поближе к Мерилин.
- Сегодня мы начинаем работу над новой пьесой «Великий художник», - сообщил главврач, - о гениальном французском живописце Пикассо. Герои пьесы носят ваши имена. И, играя их, вы будете жить жизнью, понятной и свойственной вам.
Яаков сделал паузу, и ею воспользовался один из пациентов.
- Кто же это может знать, какая жизнь нам свойственна? – удивился он.
- Кто это? – прошептал Катриэль, наклоняясь сзади к уху Мерилин.
- Пикассо, – объяснила она шёпотом, – из алкоголиков, развязный, но очень эрудированный.
- Может быть, вам ответит автор пьесы? – предложил Яаков.
- Я попытаюсь, - согласился мнимый Бернард Шоу, вставая. – Вы по гороскопу Близнец?
- Да, - ответил мнимый Пикассо.
- Так вот, - продолжил драматург, - в пьесе Пикассо тоже Близнец. И по темпераменту он, как и
вы, холерик. Главврач составил ориентировочный портрет вашего подсознания, и я наделил им своего персонажа. У вас одинаковые сны, ассоциации и, в общем, душа. Вы это почувствуете.
- Но это же не Станиславский! – возразил пациент. – При чём тут театр?
Драматург беспомощно оглянулся на Яакова. Последний встал.
- Я хотел бы ещё раз объяснить принципы нашего театра, - начал главврач. – Станиславский
предлагает актёру сочинить себе биографию и исполнять роль, исходя из этого мнимого жизненного опыта. Но поведение реального человека обусловлено не только его жизненным опытом.
- А чем же ещё? – возмутился пациент.
- Ещё целым комплексом врождённых данных. Я объединяю их общим определением «подсознание». Оно включает и гороскоп, и темперамент, и природные дарования, и наследственность, и память поколений. Подсознание иногда решающим образом влияет на поведение человека.
Катриэль слушал, забыв обо всём. К нему повернулась Мерилин, чтобы что-то сказать, но, увидев его сосредоточенное лицо, промолчала.
- Мы не отказываемся от метода Станиславского, - продолжал Яаков. - Мы пытаемся его дополнить. Если поведение персонажа пьесы обосновывать не только его жизненным опытом, но и его подсознанием, игра актёра станет намного убедительнее.
- Я это понимаю, - смягчился Пикассо. – Но со Станиславским всё ясно. Я могу придумать себе
любую биографию и вжиться в неё. А что делать с подсознанием?
- Да, - согласился Яаков, - это более сложный театр. Он предполагает использование значительно большего объёма знаний о человеке. Но, я надеюсь, и потенциал у такого театра выше. В нашей пьесе каждый персонаж написан индивидуально под конкретного актёра-исполнителя. У них одинаковое подсознание. Актёру остаётся просто играть самого себя.
- И по сравнению с методом Станиславского это даёт какой-то эффект? – усомнился оппонент.
- Огромный эффект! – неожиданно раздался голос Катриэля.
Все обернулись к нему.
- Вы знаете, кто ответил на ваш вопрос? – спросил Яаков у недоумевающего пациента, пытаясь сдержать радостную улыбку. – Это главный режиссёр тель-авивского театра «Роза ветров».
Наступила многозначительная пауза. Возглас Катриэля произвёл впечатление. Рахель не сводила глаз с Яакова. Впервые театральные идеи её кумира получили столь авторитетное признание.
- Но ваш театр пригоден только для психиатрической клиники! – нашёлся Пикассо.
- Почему?
- Потому что драматургическая классика не написана под конкретных актёров.
- Под конкретных актёров её всегда можно слегка подкорректировать, - допустил Яаков.
- Это было бы, мягко выражаясь, чересчур смело, - засмеялся пациент.
Яаков озабоченно взглянул на часы. Он был обременён обязанностями, далеко выходящими за рамки функций рядового участника дискуссии.
- Господа, - обратился он к присутствующим, - я предлагаю десятиминутный перерыв, после чего Йосеф Арад будет читать пьесу, и вы познакомитесь со своими ролями. Он, при необходимости, разъяснит психологические особенности каждого персонажа.
Зашумели сдвигаемые стулья. Пациенты начали расходиться. Катриэль, воспользовавшись моментом, наклонился к своей очаровательной соседке.
- Мерилин, на тумбочке у вашей кровати я оставил розы.
- Что? – обрадовалась она. - Зачем?
- Вы прекрасно играли в спектакле во время моего прошлого визита.
- Вам действительно понравилось?
- Да. Вы талантливая актриса, Мерилин.
- А сегодня вы останетесь у нас до вечера? Вы на чём приехали?
- На своей машине. К сожалению, я остаться не смогу. У меня в театре спектакль.
- Спасибо! – она положила свою ладонь на его руку. – Побегу посмотреть на розы.
Она умела так заразительно радоваться. Конечно, это талант. Подобная искренняя, юная женственность не одну безвестную актрису вывела на тропу всемирной славы. Он понимал это, как профессионал. А помимо профессии? Было же у него какое-то волнующее ощущение, когда он покупал ей цветы? А когда она только что коснулась своей ладонью его руки…
- Катриэль, я приглашаю вас в мой кабинет, - голос Яакова прервал его романтические воспоминания. – Рахель принесёт нам туда кофе.
Они уже вошли в кабинет, когда Катриэль спохватился.
- Я оставил в репетиционной комнате свою сумку!
- Не волнуйтесь, - успокоил его Яаков, - её никто не тронет.
Они расположились за столом, и Рахель принесла поднос. На нём стояли чашки кофе, печенье,
два бокала и бутылка «Баркана».
- Мне показалось, что я просил принести только кофе, - нахмурился главврач.
Рахель смущённо опустила глаза.
- Нет, Яаков, - поспешил уточнить режиссёр, - я лично слышал, вы просили принести кофе и вино. Я даже догадался, по какому поводу.
- Значит, я просто забыл, - Яаков сдержал улыбку, а Рахель засмеялась. – Да, Рахель, наш гость забыл свою сумку в репетиционной комнате. Принесите, пожалуйста.
Она ушла, и Яаков наполнил вином бокалы.
- Так вы догадались, по какому поводу вино? – поинтересовался он.
- Конечно. Мы должны выпить за вашу потрясающую идею. Актёр должен вживаться не только в биографию своего персонажа, но и в его подсознание. Настоящее театральное открытие!
- Катриэль, неужели вы не шутите?!
- Нет. Давайте выпьем.
Они выпили. Катриэль придвинул к себе кофе, а Яаков снова наполнил бокалы.
- Я только не понял, - заметил он, - как об этом поводе для выпивки догадалась Рахель.
- Она имела в виду другой повод. Знаете, какой?
- Нет, - признался главврач.
- Когда во время дискуссии я выразил свой восторг, она не сводила с вас глаз. Она решила, что
это первое публичное признание ваших идей, и что за это стоит выпить. Она понимает вас не хуже, чем праматерь Рахель понимала нашего праотца Яакова.
- Вы фантазируете, Катриэль.
- Спорим?! Давайте спросим Рахель. Она же вот-вот должна подойти.
Рахель принесла сумку Катриэля минут через пятнадцать.
- На месте вашей сумки не оказалось, - объяснила она свою задержку, - и мне сказали, что Мерилин понесла её вам. Так что мне пришлось сначала разыскивать Мерилин.
- Спасибо, Рахель, - поблагодарил главврач. – Но, всё-таки, по какому поводу вы подали вино?
Она смотрела на двух улыбающихся мужчин, на бутылку, уже наполовину опустевшую, и её настороженное лицо постепенно смягчилось.
- Мне показалось, Яаков, сегодня вы впервые услышали из уст профессионала одобрение ваших театральных замыслов. Разве это не повод?
- Прекрасно, Рахель. Извините, что задержал вас. Вы должны присутствовать на чтении пьесы.
Она ушла, и режиссёр торжествующе посмотрел на главврача.
- Ну как, Яаков, я не ошибся?
- Да. Вы в очередной раз поразили меня своими способностями психолога, или психиатра.
- В очередной раз? – заулыбался Катриэль. – Вы имеете в виду диагноз, который я поставил вам на последней встрече в кафе? О том, что у вас мания Станиславского, но вы её скрываете.
- С вашей точки зрения, Катриэль, я душевнобольной?
- Даже если так. Вы помните моё определение: мания – это форма протеста против несправедливой судьбы. Она помогает человеку сосредоточиться и достичь духовных вершин. Без неё вы не сделали бы своего театрального открытия.
- Как же, по-вашему, нужно лечить подобных больных?
- Мне кажется, - Катриэль уже не улыбался, – нужно пойти навстречу их мании.
- Не понял. Например, как бы вы лечили моего профессора Хиггинса?
- Нужно устроить его на работу в полицейское управление или в службу внешней разведки.
- Вы бы, Катриэль, и меня лечили подобным образом, раз уж я в ваших глазах тоже маньяк?
- Да. Я сделал бы вас режиссёром профессионального театра.
- А как при таком подходе лечить вас? – усмехнулся главврач.
- Меня?! Яаков, вы обиделись на мои шуточные фантазии? Извините, пожалуйста. Может быть,
я действительно зашёл слишком далеко? Иногда увлекаюсь.
- Нет, Катриэль, это не фантазии. Вы говорили серьёзно и вдохновенно. Вы предложили неординарный метод лечения. У меня есть все основания предположить, что вы страдаете манией Фрейда, но скрываете её.
- Боже мой, Яаков…
- Не надо, - прервал его главврач. – У меня чисто профессиональный вопрос. Как вас лечить?
- М-да. Наверно… вы должны сделать меня главврачом своей клиники, - неуверенно произнёс режиссёр. – Ещё раз, извините, Яаков. В моём театре сегодня спектакль. Мне пора ехать.
- Благодарю за визит, - главврач дружелюбно протянул руку. – Приглашаю вас на премьеру
«Великого художника».
- Спасибо, Яаков. Я обязательно приеду. Всего хорошего.
Режиссёр вышел из здания клиники и сел в свою машину. Он был человеком впечатлительным. Разговор в кабинете главврача давал обильную пищу для размышлений. Но Катриэль усилием воли заставил себя думать о предстоящем спектакле. У него в театре были проблемы. «Пигмалион», уже второй месяц не сходящий со сцены, не собирал и половины зала. Ходатайство о финансовой поддержке театра, направленное в министерство культуры, пока оставалось без ответа. Нужно было что-то делать. Вот если бы его актёры играли так, как в психиатрической клинике…
Катриэль остановился у своего театра и хотел выйти из машины, как вдруг услышал сильный стук и выкрики, доносящиеся из задней части автомобиля. Он метнулся к багажнику, открыл его и замер, потрясённый. Там, скорчившись и виновато улыбаясь, лежала Мерилин.
- Боже мой, - бормотал он, помогая девушке выбраться из багажника, - как вы сюда попали?
- А вы на меня не сердитесь? – смущённо улыбнулась виновница происшествия.
- О чем вы говорите, Мерилин? Вы могли задохнуться. Как вы себя чувствуете?
- Я вам всё расскажу, - пообещала она, отряхивая одежду.
- Хорошо, - Катриэль понемногу приходил в себя, - здесь рядом кафе. Пойдёмте.
Они вошли в кафе и, пока Катриэль занимал столик и делал заказ, она в туалетной комнате умылась и поправила причёску.
- Мерилин, садитесь. Я заказал кофе и пирожные. Так что произошло?
- В перерыве я ходила посмотреть ваши цветы. Потом вернулась, но вас уже не было, а ваша сумка лежала на стуле. И тут меня осенило: вот он, спасительный случай.
- Какой случай, Мерилин? Я ничего не понимаю!
- Разве вы не знаете, какую участь мне готовит Яаков?
- Какую участь?! Вы говорили, вам у него нравится. Вы играете роли в спектаклях.
- Играю, но рано или поздно он превратит меня в Ривку Островскую. Он всегда добивается своего. И я решила бежать. Вы сказали, что я талантливая актриса. Возьмите меня в свой театр!
- Но как вы оказались в багажнике?
- Я достала из вашей сумки ключи от машины, пошла на стоянку возле клиники и нажала кнопку сигнализации на брелоке ключей. Ваша машина замигала. Тогда я отперла багажник, оставила его слегка приоткрытым, возвратилась в клинику и отдала вашу сумку Рахель. А потом вернулась к машине, залезла в багажник и захлопнула его изнутри.
- Какая же вы отчаянная!
В это время официант принёс кофе и пирожные.
- Перекусите, Мерилин. Сегодня вы остались без ужина. А я пока подумаю, что же нам делать.
Он смотрел, как она ела, иногда делал несколько глотков кофе. И вдруг его лицо оживилось.
- А что, если вы сегодня в моём театре сыграете Элизу Дулитл в «Пигмалионе» Бернарда Шоу?
- Как сегодня? – подняла она испуганные глаза.
- Спектакль начинается через полтора часа, но роль вам знакома. Вы исполняли её в клинике
под именем Мерилин Монро. Есть несколько несовпадений в тексте, но вы ещё успеете их просмотреть, да и суфлёр поможет. Это ваш шанс.
Некоторое время она смотрела на режиссёра с недоумением и страхом.
- Я воспользуюсь любым шансом, - решилась она, наконец.
- Тогда пошли.
Они быстрым шагом добрались до театра. Катриэль только на минутку заглянул в свой кабинет, взял томик Бернарда Шоу, красный фломастер и передал их ей.
- Вот, Мерилин, просмотрите текст и подчеркните незнакомые вам строки из роли Элизы Дулитл. Мы попросим суфлёра подсказывать их вам погромче.
Они направились в костюмерную, и режиссёр попросил сотрудницу переодеть Мерилин в платье Элизы Дулитл. Потом он разыскал штатную исполнительницу этой роли и объяснил ей, что только на один вечер, в виде исключения, её заменит другая актриса.
Катриэль волновался, наверно, не меньше самой Мерилин. Убедившись, что все меры приняты, он спустился в зал и занял место во втором ряду. Ему хотелось видеть её глазами зрителя. Она вышла на сцену, бледная от волнения, и дрожащим голосом произнесла первые слова. Но уже через минуту на подмостках была неумытая, безграмотная девчонка из лондонского предместья, которая бойко торговала цветами и, ничего не подозревая, шла навстречу своей удивительной судьбе. Даже нетвёрдое знание актрисой текста воспринималось публикой, как простонародное косно-
язычие. Такой естественной Элизы Дулитл на его сцене никогда не было.
Но вот спектакль закончился. Несколько секунд царила мёртвая тишина. Потом настоящий взрыв аплодисментов. Открылся занавес. К сцене шли зрители с цветами. Один, второй, третий, четвёртый.… И все к Мерилин. Катриэль поторопился за кулисы. В промежутках между открытиями занавеса она, увидев режиссёра, бросилась к нему на грудь и заплакала.
- Мерилин, вы станете великой актрисой! - он дотронулся ладонью до её светлых волос. – Ваша мечта сбудется!
- А ваша мечта сбылась? - она смотрела на него, улыбаясь сквозь слёзы.
- Что? Какая мечта?
- У каждого же человека в глубине души живёт мечта, - объяснила она. – Вы мечтали стать режиссёром и стали им?
- Я не знаю, - смутился он. – Но сейчас это неважно. Главное, что вы победили.
Когда всё кончилось, они вернулись к машине.
- Теперь вы возьмёте меня в свой театр? – спросила она, садясь в автомобиль.
- Конечно, возьму, но до этого мы должны кое-что сделать.
- Кое-что?! – в её голосе звучала тревога.
- Скажите, Мерилин. Вы осознаёте, в каком официальном статусе находитесь?
- Да. Я сумасшедшая, которая сбежала из психиатрической лечебницы.
- Ну, раз вы сами так говорите.… Теперь представьте меня, принимающего вас на работу. Это же уголовное преступление. Плюс неизбежные подозрения в сексуальных домогательствах.
- Я знаю, - печально согласилась Мерилин, – для меня в жизни нет другого выхода, кроме как в петлю. Я уже думала об этом, когда сбежала от Реувена и трое суток блуждала по Тель-Авиву.
- Неправда, Мерилин. Выход есть и, по-моему, небезынтересный. Прежде, чем я приму вас в театр, нам предстоит сыграть одну забавную пьеску. Вы же любите играть?
- Люблю. А кто автор? И сколько в ней занято актёров?
- Актёров двое – мы с вами. Я сочинил её сам и очень волнуюсь. Это же моя первая пьеса.
- Я буду вам помогать, - пообещала она.
- Прекрасно. Тогда давайте прочтём её. Действие первое: мы едем в клинику, вы возвращаетесь в свою палату и придумываете что-нибудь в оправдание длительного отсутствия. Понятно?
- Да.
- Действие второе: начиная с завтрашнего дня, вы заявляете Яакову, что вы Ривка Островская.
- Нет, Катриэль, я Мерилин Монро.
- Разумеется. Ривка Островская – это только роль. Но вы должны сыграть её талантливо, убедительно, чтобы все поверили.
- Кто все?
- Яаков и остальные в клинике. Они для нас зрители. А мы-то с вами знаем, что вы Мерилин.
- Ну, если это только роль, - уступила она, - я могу попытаться.
- Замечательно, Мерилин. Действие третье: Услышав ваше заявление, Яаков выписывает вас из больницы, как выздоровевшую. Действие четвёртое: я принимаю вас в театр. Как вам пьеса?
- Понравилась. Но, как вы думаете, Яаков уже завтра меня выпишет?
- Нет. Придётся потерпеть. Ему же некем вас заменить в пьесе «Великий художник». Он пригласил меня на премьеру. Я приеду и буду рад ещё раз убедиться, что вы прекрасно играете.
Они подъехали к клинике в четверть двенадцатого. У входа на территорию стоял всё тот же знакомый охранник.
- Добрый вечер, - Катриэль разговаривал с ним, приоткрыв окно кабины. - Я обещал вашему главврачу завезти вечером одну книгу. Я оставлю её у дежурной медсестры и сейчас же вернусь. Разрешите мне, ради экономии времени, въехать на территорию.
Охранник открыл ворота, и режиссёр доехал до самой входной двери клиники. Мерилин в это время лежала у подножия заднего сидения, накрывшись пледом.
- Мерилин, вы сможете позвонить мне? Я хотел бы быть в курсе ваших дел.
- Нет. У нас пациенты не имеют телефонов.
- Я вам оставлю свой. У меня есть ещё один. Вот вам телефон и на листке мой номер.
Они вместе вошли в здание, и Катриэль остановился.
- До свидания, Мерилин. Успехов вам.
- До свидания, – она дотронулась губами до его щеки и хотела уйти, но он удержал её за руку.
- Может быть, Мерилин, всё, что сегодня с нами произошло, – это к счастью?
- Будем надеяться, - она улыбнулась и, помахав рукой, скрылась за ближайшей дверью.
Катриэль вернулся к машине, выехал на дорогу. Этот сумбурный день, полный неожиданных событий, наконец, кончился. Он чувствовал необходимость хоть как-то осмыслить происшедшее. И первое, что сразу же всплыло в его мозгу яркой строкой, была фраза Мерилин: «У каждого же человека в глубине души живёт мечта». Почему из всего калейдоскопа событий, фраз и чувств подсознание предложило его вниманию именно это?
Да. В детстве у него была мечта. Он хотел стать, как дядя Йоханан, брат отца. Дядя был врачом-психиатром, и это в его доме Катриэль впервые открыл книгу Фрейда. Открыл и уже не мог оторваться. А имя учёного с тех пор горело в его мозгу, как океанский маяк, направляющий пути кораблей. Потом он учился на медицинском факультете, но всё свободное время отдавал театру. Потому что его друг детства и любимая девушка учились в театральном. И мать поощряла это увлечение. Под влиянием обстоятельств он изменил мечте детства и, в конце концов, стал режиссёром. Для Мерилин такое немыслимо. Она не признаёт обстоятельства тем фактором, который может заставить её отказаться от своей мечты. Она готова умереть за неё. Вот почему так поразила его её фраза. Она была наглядным примером верности человека самому себе.
В принципе, ничего предосудительного в его режиссёрстве не было. Дело в другом. Никаких высот на этом поприще он не достиг. Он был режиссёром средней руки. В то время как даже непродолжительное соприкосновение с профессией психиатра вызывало у него целый каскад новых идей. Может быть, как раз в детстве или ранней юности человек наиболее остро чувствует, кем ему надлежит стать.
Катриэль подъехал к своему дому, вышел из машины, и в это время раздался звонок. Это был
его второй телефон, которым он почти не пользовался и поэтому носил в сумке.
- Алло!
- Катриэль, это я.
- Рад вас слышать, Мерилин. Как дела?
- Дежурная сестра сказала, что меня всюду искали и даже заявили в полицию о моём исчезновении. А я объяснила ей, что всего лишь заснула на лавочке в саду нашей клиники.
- По-моему, Мерилин, у нашей новой пьесы неплохое начало. Желаю вам дальнейших успехов.
- Спасибо, Катриэль. Спокойной ночи.

Прошло несколько дней. В свободный от репетиций вечер, Катриэль, как обычно, заглянул в кафе у театра. Главврач уже был там. Режиссёр поздоровался, присел за его столик.
- Какие новости, Яаков?
- Почти никаких. Хотя, одна новость есть. Мерилин Монро вдруг отказалась от своей мании.
- Почему же вдруг? Разве это не логическое следствие вашей кропотливой работы?
- Нет, - покачал головой главврач. - Слишком рано. Между прочим, это произошло на второй день после вашего визита к нам. Скажите, вы с ней общались?
- Да. Я вручил ей цветы за игру в «Пигмалионе» и сказал, что она талантливая актриса.
- А зачем вы это сделали?
- Просто выразил свои чувства. Мне её игра действительно понравилась.
- И всё?
- Нет. Она спросила, взял ли бы я её в свой театр, и я ответил, что взял бы, - этой фразой режиссёр стремился как-то подготовить Яакова к предстоящему переходу пациентки в его театр.
- В этом, Катриэль, очевидно, всё дело. Последний раз у меня в кабинете вы говорили, что с целью лечения параноиков нужно пойти навстречу их мании. По сути, в разговоре с Мерилин вы так
и сделали. Вы дали ей реальную перспективу реализации её мании. И вот результат.
- М-да, – сымитировал недоумение режиссёр. – А вы не преувеличиваете? Я совсем не собирался её лечить. Просто произнёс несколько случайных слов.
- Тем более, важен полученный результат. После вашего визита я много думал о подобном лечении. Мне кажется, это гениальная идея. Но она нуждается в дополнительной проверке.
- Что вы имеете в виду?
- На профессора Хиггинса моя методика лечения почти не действует. Может быть, стоит пойти навстречу его мании?
Катриэль внимательно выслушал собеседника. Потом поднял чашку, сделал несколько глотков.
- Знаете, Яаков, один мой одноклассник сделал карьеру в Моссаде (израильская служба внешней разведки; А. Б.). Я поговорю с ним. Попытаюсь заинтересовать его вашим Хиггинсом.
- Спасибо, - обрадовался главврач. – Недельки через три у нас будет премьера «Великого художника». Может быть, вы приедете на премьеру уже со своим одноклассником?
- Я постараюсь. Но не могли бы вы рассказать, как именно Мерилин отказалась от своей мании.
- Её во сне, якобы, звала мать: «Ривка, где ты?». И ей стало ясно, кто она. А я поинтересовался, хочет ли она по-прежнему быть актрисой? И она ответила: «Я была, есть и буду актрисой. Человек, прежде всего, должен быть кем-то. А его имя, семейное и социальное положение – лишь приложения». После этого я стал спрашивать себя самого, кто я. Вы ведь в таком же положении?
- М-да. Подождите, Яаков, - тяжело вздохнул Катриэль, - давайте вернёмся к этому разговору позже. А сейчас объясните, что ждёт вашу пациентку в ближайшее время?
- Если она избавилась от мании, я обязан выписать её. Не сразу, конечно. Существует известная процедура выписки. Но мне не хочется этого делать.
- Почему? – насторожился режиссёр.
Яаков взглянул на него и, вместо ответа, стал наполнять вином бокалы.
- Зря я, что ли, заказал «Баркан»? И, вообще, иногда полезно отвлечься от дел. Давайте выпьем.
- Можете не отвечать, - режиссёр взял бокал. - И так всё ясно. Вы по уши влюблены в неё.
- Это вы в неё влюблены. Дарите ей розы, сманиваете в свой театр.
- Ну и что? – закусил удила режиссёр. – Я имею право. Моя любимая жена погибла в автокатастрофе через два года после свадьбы. С тех пор я ни в кого не влюблялся.
- Так вас хоть кто-то любил. А моя избранница обожала только деньги. Она ушла от меня, как только поняла, что я не умею зарабатывать их в большом количестве.
Наступила продолжительная, тяжёлая пауза. Они выпили вино, и теперь пили кофе с вафлями.
- Сегодня тяжёлый день, - заметил Катриэль. – Холодный ветер, небо в тучах. Бывают периоды, когда лучше ни о чём серьёзном не разговаривать.
- Почему?
- Потому, что это все равно окончится скандалом. А меня подобный исход не устраивает. Мне хочется с вами дружить и сотрудничать.
- Спасибо, Катриэль. Я тоже в этом заинтересован.

Вечером позвонила Мерилин.
- Это вы? – обрадовался Катриэль. – Рад слышать ваш голос. Как поживаете?
- Я уже заявила, что считаю себя Ривкой. Но Яаков почему-то этому не обрадовался.
- Он просил вас не уходить до премьеры «Великого художника»?
- Да. И я обещала. Я же ему многим обязана. Это он научил меня актёрскому мастерству.
- А его обращение с вами не изменилось?
- Изменилось. Он уже дважды приносил мне цветы.
- Так он же влюблён в вас, Мерилин!
- Я знаю.
- Что? Ну, хорошо. Это ваше личное дело. Помните, Мерилин, наш договор остаётся в силе.
Разговор окончился, но Катриэль ещё несколько минут продолжал держать в руке мобильник,
обдумывая сложившееся положение. Нет, он не может ждать премьеры «Великого художника». Он должен увидеться с ней, как можно раньше. И повод для этого имеется. Нужно безотлагательно разыскать одноклассника Меира, работающего в Моссаде.
Уже через три дня режиссёр с Меиром подъезжали к психиатрической клинике. Охранник открыл перед ними ворота для въезда на территорию. В приёмной их ждала Рахель.
- Извините, - сказала она, - Яакова вызвали в минздрав. Но вы начинайте работу пока без него.
Она пригласила гостей в кабинет главврача, принесла кофе. Потом собралась привести Хиггинса, но Катриэль, извинившись перед Меиром, напросился идти вместе с ней.
- Простите, Рахель, у меня всё те же проблемы, - уже в коридоре он смущённо указал ей на свой объёмистый пакет.
- Букет для Мерилин? – усмехнулась она. - Сделаем, как и прошлый раз. Положим цветы на её тумбочку. Она сейчас на репетиции.
Они вместе вошли в палату, и Катриэль остановился, поражённый. На её тумбочке уже лежали свежие, темно-пурпурные розы.
- Рахель, кто принёс эти цветы? – режиссёр с трудом скрывал волнение.
- Не знаю, но, может быть…. По сюжету пьесы Пикассо пишет портрет Мерилин. Он просил купить розы, чтобы она могла с ними позировать ему.
- Тогда понятно, - Катриэль положил на тумбочку свой букет.
Потом он вернулся к Меиру, и Рахель вскоре привела к ним пациента Хаима Гольдмана, мнящего себя профессором Хиггинсом.
- Здравствуйте, профессор, - приветствовал его режиссёр. – Познакомьтесь с моим другом Меиром. Он из службы внешней разведки. Ваши способности вызвали у него интерес.
- А что конкретно вы хотели бы узнать? – спросил Хиггинс, пожимая руку гостю.
- Катриэль говорил, вы можете многое рассказать о человеке по его произношению и лексике.
- Да, - подтвердил Хиггинс, - у каждого человека есть свой индивидуальный фонетико-лексический портрет, как отпечатки пальцев, или почерк.
- Расскажите Меиру его биографию, – предложил Катриэль.
- Да, но для этого я должен его послушать.
В этот момент в кабинет вошёл Яаков. Познакомился. Присел у стола.
- Продолжайте, - предложил он, - не буду вам мешать.
- Яаков, - поспешил прояснить ситуацию режиссёр, – профессор хотел бы продемонстрировать нашему гостю свои способности. Но он должен его послушать.
- Это не проблема, - нашёлся главврач. - Мы с профессором покажем гостю клинику. Ответим на его вопросы, и сами кое о чём спросим. То есть, поговорим. А потом вернёмся в этот кабинет.
- Хорошо, - согласился Меир.
Они втроём, Яаков, пациент и Меир, отправились на экскурсию по клинике. А Катриэль обрадовался. Это был удобный момент, чтобы повидаться с Мерилин. Он быстро добрался до репетиционной комнаты и чуть-чуть приоткрыл дверь. Она заметила его и вышла.
- Привет, Мерилин.
- Здравствуйте. Так приятно слышать, что вы не забыли моё имя. Мне всё время приходится твердить, будто я Ривка. Знаете, как нелегко идти против самой себя?
- Я оставил в вашей палате светлые розы.
- Спасибо, Катриэль, - она подошла очень близко, и он поцеловал её.
- Я очень рад видеть вас, Мерилин!
- И я вас. Только будьте осторожней. Нас могут увидеть.
И, словно в подтверждение её слов, дверь репетиционной открылась, и оттуда вышел Ван Гог. Смущённая Мерилин сразу же вернулась в репетиционную.
- Здравствуйте, Катриэль, - торопливо заговорил Ван Гог, - хорошо, что я вас встретил. Мне не терпится узнать ваше мнение о моих театральных декорациях.
- Здравствуйте. Вы создали замечательный городской пейзаж настроения.
- Вы взяли бы меня в свой театр?
- Я бы заказал вам декорации. Но мы же не можем вступить в трудовые отношения.
- Из-за того, что судьба опустила меня до уровня сумасшедшего?
- Зачем же так грубо? Я хотел сказать, у вас должны быть в порядке документы.
- Значит, я обречён?!
- Нет. У вас есть прекрасный выход.
- Неужели?! У меня?!
- Да. Начиная с завтрашнего дня, объявите всем, что вы Ишай Аренс.
- Ишай Аренс, который расписывает монастырскую посуду? Нет, я Ван Гог.
- Мы с вами знаем, что вы Ван Гог. Ишай Аренс - это только роль, в которую вам надлежит вжиться. Вы же играете в здешнем театре и понимаете, что это такое.
- Роль сыграть я могу. Но зачем?
- Если вы убедительно сыграете, Яаков выпишет вас из клиники с хорошими документами. И тогда у меня не будет никаких препятствий, чтобы заказать вам декорации.
- Катриэль, вы шутите?
- Разве я похож на шутника?
В это время в коридоре показались Яаков, Меир и Хиггинс.
- О нашем разговоре, пожалуйста, никому ни слова, - предупредил режиссёр собеседника.
- Разумеется, - пообещал Ван Гог. - Я верю вам. До свидания.
Он скрылся в репетиционной, а подошедший Яаков начал рассказывать гостю о своём театре.
Вскоре они все вместе снова сидели в кабинете главврача.
- Теперь, профессор, вы сможете рассказать биографию Меира? – поинтересовался Катриэль.
- Попытаюсь. Вы, - Хиггинс уже смотрел на гостя, - попали в Израиль в возрасте до пяти лет,
скорее всего, из Туниса. Окончили школу в южном Тель-Авиве, служили в пограничных войсках, учились в офицерском училище. Потом изучали политологию в тель-авивском университете и ещё года четыре активно осваивали английский язык. Может быть, жили в англоязычной стране. Длительный навык прижимать язык к нёбу оставил след в фонетике вашего иврита. Ваша лексика не несёт прямой информации о вашей личности. Это признак человека, связанного с нелегальной работой. Пока всё. К сожалению, я слишком мало с вами общался.
Хиггинс умолк. На лице Меира не дрогнул ни один мускул.
- Есть какие-нибудь вопросы? – спросил главврач.
Гость отрицательно покачал головой.
- Тогда, Хаим, - обратился Яаков к пациенту, - вы свободны. Вас ждут в репетиционной.
Пациент встал, дошёл до двери и растерянно оглянулся.
- Спасибо, - произнёс он как-то невпопад. – До свидания.
- До свидания, профессор, - тепло отозвался режиссёр. - Всего вам наилучшего.
В последующее мгновение Яаков и Катриэль устремили на Меира вопрошающие взгляды.
- Какое у вас впечатление? – не выдержал главврач.
- Я буду его рекомендовать. Но он должен вылечиться. Мы не сможем взять на работу душевнобольного. Мне понадобятся копии его истории болезни и паспортные данные.
- Конечно, - заверил главврач, - я сейчас попрошу Рахель.
- С вашего разрешения, - Катриэль встал, - я отлучусь, пока готовят документы.
Он вышел в коридор и поспешил к репетиционной комнате. Вызвал в коридор Хиггинса.
- Профессор, вы произвели должное впечатление, - они медленно пошли по коридору, – но теперь ваше будущее зависит только от вас.
- Боже мой, Катриэль, неужели у меня есть шанс вырваться из безысходности?! Я в неоплатном долгу перед вами! Но, что мне нужно делать?
- Уже завтра заявите Яакову, что вы Хаим Гольдман.
- Какой Хаим Гольдман? Этот жалкий школьный учитель?! Ни за что. Я профессор Хиггинс.
- Конечно, - согласился режиссёр, – но сейчас, формально, вы душевнобольной. А такого не примут на работу, будь он хоть трижды гений. Если же вы убедительно сыграете роль Хаима Гольдмана, Яаков поверит в ваше выздоровление и выпишет вас из клиники.
- И что тогда?
- Вы получите работу, сможете реализовать свой талант, ваша семья будет счастлива.
Пациент молчал. Катриэль с беспокойством взглянул на часы. Ему нужно было возвращаться в кабинет главврача. Они повернули обратно и увидели Мерилин и Ван Гога, которые тревожно
наблюдали за ними, стоя у дверей репетиционной комнаты.
- Я не смогу отказаться от Хиггинса, - грустно признался пациент.
- В том-то и дело, что ни от чего отказываться не нужно. Сыграйте роль Хаима Гольдмана и всё. Но, в любом случае, никому ни слова о нашем разговоре. Иначе мне несдобровать.
- Это, Катриэль, я вам твёрдо обещаю.

Вечером позвонила Мерилин. Режиссёр с замиранием сердца вслушивался в её голос.
- Знаете, Катриэль, уже все вокруг зовут меня Ривкой. Я иногда забываю, что это лишь роль.
- Замечательно, Мерилин. Настоящая актриса во время игры и должна забывать, кто она.
- Но, по-моему, Ван Гог и Хиггинс что-то подозревают. Сегодня каждый из них подходил ко мне с одним и тем же вопросом. Мол, не разыгрываю ли я Ривку по совету Катриэля.
- И что вы ответили?
- Я уверяла, что ничего не разыгрываю, а про себя думаю, может они что-то прознали?
- Нет, Ривка. Скорее всего, они заметили какие-то ошибки в вашей игре. Могу посоветовать вам ещё более полное погружение в роль. Постарайтесь забыть, что вы были Мерилин.
- Я постараюсь. Спасибо за цветы. Очень красивые.
- Хорошо, что напомнили. Когда я клал вам на тумбочку свой букет, там уже лежали пурпурные розы. Рахель сказала, что их использует Пикассо, когда пишет ваш портрет.
- Нет. Их принёс Яаков. Я как-то рассказывала вам. Он говорит, что любит меня.
- И что вы ему отвечаете?
- Я не в состоянии сказать ему нет. Он очень добрый.
- Ради Бога, Ривка, вы совсем не обязаны передо мной отчитываться. Желаю вам успехов.

Потом наступил день, когда Катриэль и Яаков встретились в кафе у театра. Эти встречи уже стали традиционными. Они сидели за столиком, пили «Баркан» и никак не решались затронуть темы, которые так волновали обоих.
- После вашего визита у меня ещё двое «выздоровели», - нарушил заговор молчания Яаков, -
Хиггинс и Ван Гог. Я не сомневаюсь, это ваша работа. Но, может, поделитесь подробностями?
- М-да. Каюсь. Я сообщил Хиггинсу, что он произвёл впечатление на Меира. А Ван Гог интересовался, как я оцениваю его театральные декорации. Я сказал, что они мне понравились. Тогда он стал выяснять, готов ли я взять его в свой театр, и получил положительный ответ.
- Значит, достаточно лишь приоткрыть перед пациентом перспективу реализации его мании, как он мгновенно выздоравливает?! Может быть, вы чего-то не договариваете?
- Не договариваю, - признался режиссёр. – Меня уже из-за этого совесть замучила. Я им предложил разыграть перед вами роль своей доманиакальной личности. Тогда, мол, вы признаете их здоровыми, выпишете из клиники, и они смогут реализовать свою манию.
- Это касается и Мерилин?
- Да, Яаков. Простите меня, если можете.
- Простите?! Неужели вы не понимаете, что это потрясающая методическая находка? Вживание в роль самих себя – это лучшее средство избавления от мании.
- И вы, Яаков, теперь расскажете им, что всё знаете о нашем заговоре?
- Ни в коем случае. Я немедленно включусь в игру в той роли, которую вы мне определили.
Буду прикидываться дурачком и всячески способствовать их вживанию в новую роль «самих себя». Теперь идея «пойти навстречу мании» обретает черты реальной методики лечения.
- Спасибо. У меня прямо-таки отлегло от сердца.
- Но если вы, Катриэль, такой гений психиатрии, скажите, что делать с теми, кто не поддаётся лечению нашими методами? Например, как лечить Пикассо?
- Раз уж вы обозвали меня гением психиатрии, - обрадовался режиссёр, - я скажу. Психические болезни, если они не наследственные, очевидно, порождаются социальной средой. И если даже вы вылечите больного, но вернёте его в ту же среду, он снова заболеет.
- Увы, Катриэль, это известно. Но психиатрия не может брать на себя социальные функции.
- Яаков, я не об этом. Я предлагаю новый метод лечения путём постепенного погружения пациента в благоприятную среду во время его пребывания в клинике.
- Ничего себе! – воскликнул Яаков. – Любопытно, как такой метод реализовать?
- Организуйте при клинике выставочный зал для демонстрации работ пациентов. Для Пикассо это подойдёт. Он, таким образом, постепенно войдёт в субкультуру изобразительного искусства, обзаведётся друзьями, ценителями, заказчиками и уже не вернётся в гардинную мастерскую. Откройте свой лечебный театр для широкой публики. И тогда наиболее талантливые пациенты-актёры станут популярными ещё во время лечения, а после лечения смогут шагнуть прямо на профессиональную сцену. Они уже будут готовы стать частью этой новой для них жизни.
- Не знаю, - усомнился главврач, - ваши предложения мне нравятся, но это лишь гипотезы. А деньги для их реализации нужны совсем не гипотетические. И весьма немалые.
- Если хотите, используйте для выставки картин фойе моего театра. И лечебные спектакли можете показывать широкой публике на моей сцене. Затраты минимальные.
Некоторое время они молчали, благо можно было имитировать занятость, отдавая дань внимания кофе и пирожкам.
- Вы, Катриэль, снова поражаете меня своими идеями в области психиатрии. Боюсь, нам не избежать возвращения к теме, которую прошлый раз отложили.
- О чём это? – не понял режиссёр.
- О том, что каждый человек должен кем-то быть. Помните слова Мерилин?
- Помню. И кем, по-вашему, мы должны быть?
- Очевидно, Катриэль, вы должны быть психиатром, а вовсе не режиссёром.
- А кто вы, Яаков, с вашими идеями вживания актёров в подсознание и потрясающим лечебным театром? Ответ очевиден. Вы режиссёр. Ну и что? Мы всё равно ничего не можем изменить.
- Мерилин, будь она на нашем месте, так не считала бы. Вы знакомы с её биографией?
- Знаком. Но я же не Мерилин.
- Мне кажется, Катриэль, человек никогда не должен прекращать попыток стать тем, кем ему
предназначено быть от природы. То есть, самим собой.
- И вы эти поиски не прекращали?
- Я возобновил их под влиянием примера Мерилин. Я много думал. И небезрезультатно.
- Что вы говорите?! – удивился режиссёр. – Минуточку. Я закажу ещё вина. Официант!
Официант подошёл и вскоре принёс бутылку «Баркана».
- И что же вы придумали? – режиссёр стал разливать вино.
- Мы должны объединить наши учреждения, - тихо и внятно произнёс главврач.
- Что?! – Катриэль опустил поднятый бокал на стол. – Впрочем, вам не впервой. Вы однажды
уже осуществили подобное объединение, создав театр в клинике.
- Я имею в виду объединение наших бизнесов с разделением акций поровну.
- И тогда вы станете режиссёром, - догадался Катриэль, - и сможете, наконец, потрясти мир своими гениальными театральными идеями?
- А вы станете главным врачом, - продолжил Яаков, - чтобы открыть перед восхищённым человечеством новую страницу в психиатрии.
- С ума сойти! Нет, Яаков, подождите. У меня сильно развито предчувствие. Я не случайно заказал бутылку «Баркана». Давайте выпьем. Пока ничего другого не могу вам предложить.
- Но если мы выпьем целую бутылку, мы же опьянеем!
- Не думаю. После того, что вы предложили, это лишь снимет стресс.
- Ну, хорошо, - главврач сыграл роль сговорчивого бизнес-партнёра. - Выпьем. Но я же не
настаиваю на немедленном ответе. У вас есть время подумать.
- М-да. Сколько же у меня времени?
- Дней десять. До премьеры «Великого художника». Это вас устроит?
- Устроит.

Наступил день премьеры, и режиссёр поехал в клинику. Десять дней он провёл в мучительных размышлениях. Неужели так просто можно исправить ошибки прожитых лет? Может быть, всё дело в его нерешительности. Для тех, кто способен к действию, всё в жизни просто. И всё-таки торопиться не следует. Он вошёл в кабинет главврача, поздоровался.
- Какие новости, Яаков?
- Я выписал из клиники Хаима Гольдмана, бывшего профессора Хиггинса.
- Он так быстро выздоровел?
- Не знаю. Если он и притворялся, то делал это безукоризненно. И внешняя разведка им сильно интересовалась. Дважды приезжали беседовать.
- М-да. Я рад за него. Такой талантливый человек, а в школе его травили, как собаку.
- Катриэль, вы больше ничего не хотите мне сказать?
- Пока нет.
- Тогда пойдёмте к актёрам. Нужно проверить, всё ли в порядке. Премьера через сорок минут.
Они направились к зрительному залу, прошли за кулисы. Несколько человек, включая Мерилин, приветственно кивнули Катриэлю. Но он постарался не отвлекать их внимание, чтобы не мешать Яакову. Между тем, к нему подошёл Пикассо.
- Катриэль, - прошептал он, - извините, может быть, вы уделите мне несколько минут. Я хотел бы вам кое-что показать.
- Что вы хотите показать?
- Я написал портрет Мерилин. Это предусмотрено пьесой. Он здесь, у выхода на сцену.
- Хорошо, пойдёмте, - они потихоньку вышли из комнаты.
В проходе к сцене стоял мольберт, накрытый тёмной тканью. Пациент снял покрывало. Прежде всего, Катриэля поразила художественная манера автора. Перед ним была маска, которая казалась живой. Её средоточием были глаза. Завораживающая целеустремлённость их взгляда как будто излучала поток энергии, втягивающий зрителя. Конечно, так и есть. Почему же он, Катриэль, не заметил этого раньше? Но что теперь гадать. Из этого потока ему уже не вырваться. Он станет знаменитым психиатром. Сегодня же после премьеры он примет предложение Яакова.
- Что скажете? – этот вопрос пациента вернул Катриэля к реальности.
- Вы влюблены в неё?
- Нет, - пациент смотрел на него удивлённым взглядом, - эта девушка не создана для любви, верности, семейного счастья. Она вся в неудержимом стремлении вверх, к славе.
- К какой славе? – не без недовольства попытался уточнить режиссёр.
- Возможно, я выбрал не то слово, - с готовностью отступил художник. – Не к славе, а к высшим духовным ценностям. Но дело не в этом. Как вам моя живопись?
- Вы настоящий художник.
- Кто? Я? – смутился пациент. – Теперь я понимаю, почему здешние маньяки говорят о вас с таким пиететом. К сожалению, такие люди, как вы, - большая редкость.
- Нет, - твёрдо возразил режиссёр, - наступит время, когда вас поймут и оценят многие. Но, дорогой Пикассо, разве этот прекрасный портрет написал не Габи Мучник?
- Нет. Его удел расписывать батик, – пациент не сводил с режиссёра напряжённого взгляда.
Катриэль взглянул на часы.
- Вам пора, - заметил он. – Начало спектакля через пять минут. Желаю успехов!

Спектакль не разочаровал Катриэля. Он ещё раз убедился, что режиссура Яакова даёт ни с чем не сравнимый эффект. По окончании представления он подошёл к Мерилин, достал из своего пакета цветы. И с горечью отметил, что у неё в руках уже был букет пурпурных роз.
- Поздравляю, Ривка! Вы стали первоклассной актрисой.
- Спасибо, - она поцеловала его в щеку. – Теперь все мои надежды должны сбыться?
- Да. После премьеры Яаков обещал выписать вас. Вас ждёт работа в театре. Я люблю вас.
- И я вас. Вам я обязана всем. Вам и Яакову.
И тут Катриэль заметил, что за ними наблюдает Яаков, стоящий поодаль. Он поторопился
проститься с Ривкой. Подошёл к главврачу.
- Яаков, поздравляю с премьерой. Уверен, этот спектакль можно ставить на большой сцене. И я принимаю ваши предложения объединить наши бизнесы.
- Спасибо, Катриэль. Я подготовил проект договора о нашем объединении. В нём предусмотрен переходный период. Вам придётся пройти длительную врачебную стажировку, прежде чем стать
главврачом. Да и мне в театре поначалу не обойтись без вашей помощи.

Прошло два года. Театром «Роза ветров» руководил Яаков. Он начал с постановки «Великого художника», в котором большинство ролей исполняли его бывшие пациенты. Вскоре этот спектакль завоевал симпатии театралов. Представления шли с аншлагом. Ривка Островская, исполнительница главной роли, стала очень популярной. И художник Ишай Аренс получил заслуженное признание, как талантливый автор театральных декораций.
Творческая биография Яакова развивалась по восходящей линии. Работая в театре, он опубликовал книгу «После Станиславского», в которой рассказал о своих режиссёрских идеях и опыте их сценической реализации. Книга сразу же стала бестселлером в театральном мире. Вслед за этим
он открыл при театре платную школу-студию. Среди её учащихся было много иностранцев.
А теперь Яаков готовился ещё к одному важному событию. Приближалась премьера спектакля «Восхождение». Это была первая постановка, задуманная и осуществлённая им уже в должности режиссёра. Сюжет пьесы предложил Катриэль. А написал её Йосеф Арад, в прошлом страдавший манией Бернарда Шоу. После выздоровления он остался в клинике в качестве хорошо оплачиваемого сотрудника, помогая Катриэлю руководить лечебным театром. Кроме того, он продолжал писать новые и дорабатывать известные пьесы так, чтобы, персонажи и актеры-исполнители имели признаки идентичного подсознания.
Пьеса «Восхождение» была основана на биографии Ривки Островской. Простая еврейская девчонка из киббуца отправляется в Тель-Авив, чтобы стать великой актрисой. Но столкновение с реальной жизнью превращает её в пациентку психиатрической клиники, страдающую манией Мерилин Монро. В неё влюбляются главврач клиники и его товарищ, театральный режиссёр. Последний убеждает девушку притвориться, будто она отказалась от своей мании. Замысел удаётся. Главврач принимает её за выздоровевшую и выписывает из клиники. После этого режиссёр приглашает её в свой театр, где она становится знаменитой актрисой. Влюблённые главврач и режиссёр делают ей предложение, но она отвергает их. Такой поворот сюжета подсказал Катриэлю Пикассо, писавший портрет Ривки и глубоко понявший её психологию. Далее героиня пьесы уезжает в Голливуд, где вскоре получает Оскара - высшую награду американской киноакадемии.
Эта пьеса была написана под актеров театра «Роза ветров». Она сразу же понравилась и Яакову,
и его коллективу. Они с энтузиазмом начали над ней работать. И через несколько месяцев была назначена дата премьеры. После последней репетиции Яаков постучал в дверь артистической уборной Ривки, вошёл и положил перед ней розы.
- Спасибо, Яаков. Но, не рано ли цветы? Премьера ещё впереди.
- На репетиции вы играли великолепно. Ваши коллеги тоже. У меня ощущение, что и этот
барьер успешно преодолён. Остаётся только одно.
- Что остаётся, Яаков?
- А вы не догадываетесь? В последние годы я освоил театральную режиссуру. Опубликовал книгу, и театральный мир принял мои идеи. Создал международную школу актёрского мастерства. Получил целый пакет приглашений на зарубежные гастроли. Я, наконец, стал состоятельным человеком. Все лучшие надежды моей жизни как-то сразу сбылись. Все, кроме одной.
- О чём вы говорите, Яаков?
- Я люблю вас, Ривка. Будьте моей женой. Все мои победы и достижения я кладу к вашим ногам, - он поцеловал ей руку.
Несколько секунд её лицо казалось растерянным.
- И я вас люблю, Яаков. Но, пожалуйста, не торопитесь. Я хочу сначала сыграть роль в «Восхождении». Вы же понимаете, насколько она важна для меня. Эта пьеса – моя биография.
- Если не сейчас, то когда?
- Я дам вам ответ… после спектакля, - неуверенно пообещала она.
- Буду ждать вас в кафе у театра сразу после премьеры, - решительно уточнил он.
- Хорошо.

В жизнь Катриэля последние годы тоже внесли множество изменений. Он с головой окунулся в такую незнакомую, но близкую его душе жизнь психиатрической клиники. Его новые методы лечения значительно ускорили процесс выздоровления. Но он не торопился выписывать пациента даже после излечения, стремясь предотвратить его возвращение в прежнюю социальную среду.
С этой целью в театре «Роза ветров» один день в неделю был выделен для душевнобольных актёров. Их спектакли неожиданно оказались чрезвычайно популярными. И дело здесь было не только в нездоровом любопытстве зрителей. Пациенты хорошо играли. Некоторые становились популярными и после выхода из клиники легко находили себе актёрскую работу.
Катриэль реализовал и другую свою идею. В фойе театра «Роза ветров» одна стена была выделена для постоянной демонстрации работ душевнобольных художников. Об этой особенности авторов сообщалось в небольшой табличке, висевшей рядом с картинами. В своё время именно эта экспозиция сделала Ишая Аренса, бывшего Ван Гога, известным художником.
Однако театр и выставочный зал не решали всех проблем. Актёрами и художниками не ограничивался контингент пациентов. Многим из них, подобным профессору Хиггинсу и Бернарду Шоу, приходилось в индивидуальном порядке искать постклиническую среду обитания. Но, несмотря на значительные затраты времени, Катриэль не отказывался от этой работы, считая её чуть ли не решающей составляющей лечебного процесса.
На фоне общих успехов нового главврача особенно удручающей выглядела неудача в лечении Рахели. С уходом из клиники Яакова, она ещё больше сосредоточилась на своей мании. Она считала, что из семи лет, отведённых ей для ожидания суженного, осталось ещё пять. Очевидно, её можно было бы вылечить новым методом Катриэля, пойдя навстречу её мании. Для этого Яаков должен был бы проявить к ней внимание. Но ему, ослеплённому блеском артистической славы Ривки, бессмысленно было даже намекать на это.
Вторым хроническим маньяком был Пикассо. Он категорически отверг идею объявить себя Габи Мучником. Катриэль не нашёл пока ничего лучшего, как создать ему максимально благоприятные условия для творчества. Он заказал ему портреты знаменитостей, бывших в настоящее время объектами мании пациентов клиники. Такой портрет, помещённый в палате рядом с зеркалом, позволял пациенту постоянно видеть кричащее несходство между собой и своим кумиром. Это была ещё одна новая методика лечения, разработанная Катриэлем. Кроме того, за относительно короткий период Пикассо написал также портреты Рахели, Яакова, Катриэля и Йосефа Арада. Катриэль был уверен, выстави он эти портреты в фойе театра, их непременно ждёт успех. Но если это лишь укрепит манию пациента? Всё же он решился на первый шаг.
- Дорогой Пикассо, - обратился Катриэль к пациенту, - ваши портреты мне очень нравятся, но
их нельзя выставлять под именем Пикассо. Меня, как организатора выставки, сразу же обвинят в мошенничестве. Картины должны быть подписаны Габи Мучником.
- Нет, - решительно качнул головой художник, – это путь назад, в гардинную мастерскую.
- Но вы же не хотите всю жизнь провести в сумасшедшем доме?
Художник молчал, не сводя с психиатра упрямого, сумрачного взгляда.
- Я хочу предложить вам другую формулу, - продолжал Катриэль. - Вы хотите быть не Пикассо,
а как Пикассо. Таким же великим и признанным.
- Разве это что-нибудь меняет? – усомнился пациент.
- Меняет. Мы можем выставить для начала одну вашу картину, подписанную Габи Мучником с указанием в скобках «как Пикассо». Это нонсенс, но зато я не рискую быть обвинённым в мошенничестве. И тогда мы проверим, действительно ли у вас талант, или это мне только кажется.
Через три дня пациент сообщил, что согласен. Такое решение далось ему нелегко. В фойе театра был выставлен портрет Мерилин, а через месяц, согласно правилам выставки, он попал на аукцион. Портрет был продан за семьдесят тысяч шекелей. Покупатель пожелал остаться инкогнито. Для неизвестного автора, выставлявшегося впервые, то была почти рекордная сумма. Художник
радостно встретил сообщение о продаже картины. А Катриэль решил, что это начало излечения.
Воспоминания об этих событиях пёстрым калейдоскопом проносились перед мысленным взором Катриэля, когда он ехал на премьеру спектакля «Восхождение». Но не одна только премьера была его целью. Эта поездка подводила своеобразный итог последних двух лет его жизни. Он состоялся, как психиатр. Стал обеспеченным человеком, поскольку их совместный с Яаковом бизнес приносил значительный доход. Его книга «Навстречу мании» получила всеобщее признание в медицинском мире. И теперь Катриэль работал над своей второй книгой «Скрытые мании», которая коренным образом меняла сложившийся взгляд на некоторые аспекты человеческой психики.
Катриэль занял своё место в третьем ряду зрительного зала театра «Роза ветров» и смотрел спектакль, как обычный зритель. Представление без преувеличения можно было назвать триумфальным. Аплодисменты, цветы, улыбающиеся актёры, среди которых выделялась блистательная Ривка. Казалось, этому не будет конца. Когда шум в зале начал затихать, и зрители устремились к выходу, Катриэль поспешил за кулисы. Вот она, заветная дверь артистической уборной Ривки. Он осторожно постучал, затем вошёл и протянул ей огромный букет нежнорозовых цветов.
- Спасибо, Катриэль. Вас так долго не было. Я уже подумывала, не забыли ли вы меня.
- Нет, Ривка. У меня относительно вас самые серьёзные намерения.
- Уж не собираетесь ли вы на мне жениться?
- Собираюсь. Я преуспел в работе, стал состоятельным человеком. Мои идеи получили международное признание, а моя книга пользуется успехом. Но мне кажется, всё это я делал только для вас. Я люблю вас и предлагаю вам стать моей женой.
- Спасибо, Катриэль. Я вас тоже люблю. Вы же знаете.
- Значит, вы согласны? – он попытался обнять её.
- Этого я пока не сказала, - она осторожно воспрепятствовала его объятиям.
- Но что-то же вы должны мне ответить? – на его лице мелькнула тень озабоченности.
- Вы не забыли, как привезли меня сюда в багажнике автомобиля? – вдруг вспомнила она.
- Это был ярчайший момент моей жизни. Я уже тогда любил вас.
- А потом мы отправились в кафе у театра. Такое памятное место. Проводите меня в это кафе, Катриэль. Там я и отвечу вам.
- Хорошо, моя дорогая. Я вас понимаю, - он взял свой букет и вместе с ней пошёл к выходу.
Они вошли в кафе, и Ривка на мгновение задержалась у входа, осматривая зал. Затем она решительно направилась к столику, за которым сидел Яаков. Перед ним лежал букет пурпурных роз.
- Я жду вас. Садитесь, пожалуйста, - Яаков выдвинул перед Ривкой второй стул.
- Нет, - возразила она. – Официант, нам нужен третий стул и ещё один прибор.
Официант поспешил выполнить её просьбу.
- Что это значит? - пробормотал Яаков, не глядя на спутника Ривки.
- Катриэль хочет поздравить нас с успешной премьерой, - улыбнулась она, - разве вы против?
- Нет, конечно. Садитесь, Катриэль.
Катриэль, недоумевающий не менее своего друга, опустился на стул, в то время как Ривка принялась разливать вино в три бокала.
- Наконец-то я вижу здесь свои любимые цветы, - она подняла бокал. – Как я сыграла?
- Вы были бесподобны! - Яаков, окончательно придя в себя, вручил ей пурпурный букет.
- Вы гениальная актриса, - Катриэль тоже протянул ей свои светло-розовые цветы.
- Спасибо, мои дорогие, - она опустошила бокал и поманила пальцем официанта, который, стоя
у бара, не сводил глаз с именитой компании. – Нам бутылку шампанского и торт.
И пока официант выполнял заказ, лицо Яакова становилось всё более решительным.
- Извините, Катриэль, и не обижайтесь. Мы с Ривкой встретились, чтобы поговорить наедине.
- И мы с ней пришли сюда с этой же целью, - парировал Катриэль.
- Пожалуйста, успокойтесь! – она разлила шампанское и встала с бокалом в руке. – Я пригласила вас, чтобы объясниться в любви. Я искренне люблю вас обоих. Вы меня вылечили и сделали известной актрисой. Вам я обязана всем. Но именно поэтому никто из вас не может стать моим мужем. Если им станет Яаков, это обидит Катриэля, и наоборот. Такого я не переживу.
Мужчины недоуменно переглянулись.
- Я всё понял, Ривка, - неожиданно засмеялся Яаков, - вы нас просто разыгрываете? Вы же дословно повторяете роль, которую только что так блестяще сыграли на премьере.
Катриэль тоже усмехнулся. Всё так неожиданно разъяснилось. В актёрской среде очень любят розыгрыши. И только Ривка продолжала стоять с серьёзным лицом, держа бокал в руке.
- Нет, Яаков, это не спектакль, - она сделала знак рукой, и из-за отдалённого столика поднялся офицер. Он подошёл к ним и вручил Ривке большой букет красных гвоздик.
Двое мужчин, сидящих за столиком, с недоумением разглядывали незнакомца. Перед ними стоял высокий, подтянутый военный лет тридцати. Его спокойные, серые глаза на волевом лице выражали внимание и сдержанность.
- Чтобы решить возникшую проблему, - продолжила Ривка, - я решила выйти замуж за кого-то
третьего. Мой избранник - командир десантного батальона, подполковник Ронен Барад. А это мои
друзья – режиссёр Яаков Гинзбург и главврач Катриэль Ханукович. Познакомьтесь, пожалуйста.
Офицер энергично пожал руки растерянным друзьям Ривки. Потом взглянул на ручные часы и тихо сказал ей: «Мы опаздываем».
- К сожалению, нам нужно идти, - она поставила свой бокал на стол и взяла оба букета роз. – До свидания. Пожелайте нам счастья.
Яаков и Катриэль попытались изобразить на своих лицах некое подобие улыбки. Офицер взял её под руку, и они направились к выходу. Но Ривка вдруг остановилась. Перед ней на полу была лужица кофе, вытекающего из чашки, опрокинутой подвыпившим посетителем. Реакция Ронена была мгновенной. Он подхватил её на руки, перенёс через лужицу и аккуратно опустил на пол перед самой выходной дверью. Прежде, чем покинуть кафе, Ривка обернулась, улыбнулась и помахала рукой Яакову и Катриэлю. Распахнулась и закрылась дверь. Маленький спектакль, поставленный самой жизнью, закончился.


Некоторое время друзья сидели молча. Катриэль выпил полбокала шампанского и положил в своё блюдце увесистую дозу торта.
- Как вы думаете, - поинтересовался он, смакуя торт, - почему она выбрала именно его?
- Наверно, потому, что он будет переносить её на руках через каждую лужицу, - предположил Яаков, подавленно глядя в пространство.
- М-да. А я считаю иначе. Она выбрала его потому, что он наш будущий премьер-министр.
- Э, куда вас занесло, Катриэль! При чём тут премьер-министр?!
- При том, что любовником Мерилин Монро был президент Кеннеди. И никак не ниже.
- По-вашему, Ривка не вылечилась? У неё по-прежнему мания Мерилин Монро?
- Явных признаков болезни у неё нет, - покачал головой Катриэль.
- Но, может быть, у Ронена скрытая мания Премьер-министра, а Ривка это поняла?
- У него скрытая мания «Соответствия ожиданиям Ривки». А она хочет стать первой леди.
- И, по-вашему, Катриэль, она сделает его премьером?
- Почему нет? Сделала же она вас великим режиссёром, а меня известным психиатром.
- Но премьер-министр, - возразил Яаков, - это нечто другое. Есть ли у него шансы?
- Конечно, есть. Вы же видели, какой парень. Через год он получит полковника и будет командовать бригадой. Потом станет генерал-майором и возглавит военный округ. Следующий шаг – звание генерал-лейтенанта и должность начальника генштаба. А оттуда рукой подать до премьерства. Такой же путь проделали Ицхак Рабин и Эхуд Барак.
- Мне кажется, Катриэль, хоть мы и работали с Ривкой несколько лет, но так и не разобрались в её психике.
Да, - признал Катриэль. - Её психологию лучше всех понял художник Габи Мучник, бывший Пикассо. Он говорил, что она ни за что не выйдет замуж за режиссёра, или главврача. И оказался прав. Между прочим, мы так и не знаем, кто купил портрет Ривки его работы. Может быть, Ронен?
- Портрет купил мой адвокат для меня, - признался Яаков.
- Зачем?
- Я хотел подарить его ей в день нашей свадьбы.
- Не огорчайтесь, дорогой Яаков. Уже теперь его можно продать в три раза дороже.
- И не подумаю. Я всё равно подарю ей этот портрет.
- Напрасно, - Катриэль наполнил свой бокал шампанским. – Вы ни в коем случае не должны оказаться в роли безнадёжно влюблённого маньяка. Я ведь в свою клинику вас не приму.
- Почему?
- Потому, что мы принимаем только тех, кого можно вылечить. А такие маньяки врачебному искусству не подвластны.
- Какие такие?! – удивился Яаков.
- У которых мания связано с любовью. Вы же видите, мы не в состоянии вылечить Рахель.
- Но почему?
Катриэль выпил свой бокал и опустил его на стол.
- Очевидно, потому, дорогой коллега, - его язык уже слегка заплетался, - что это слишком важная область человеческого бытия. Всевышний не решился передоверить её простым смертным эскулапам. Он оставил её за собой.
- Значит, я безнадёжен? – это было почти признание.
- Нет, почему же? – Катриэль снова потянулся за шампанским. - Вы можете любить Ривку, следить за её успехами, восхищаться ею, как недосягаемой звездой. Только не превращайте это в манию, не отказывайтесь от семьи. Между прочим, могу предложить вам прекрасную невесту. Молодая, симпатичная, образованная. И она никогда не бросит вас из-за денег.
- Где же вы откопали такое сокровище? – засмеялся Яаков.
- Её зовут Рахель. Если пойти навстречу её мании, она излечится. Вы это знаете не хуже меня.
- Да, - улыбнулся Яаков, - славная девушка. Но что нам делать с вами?
Катриэль опустошил ещё один бокал вина и икнул.
- М-да. Знаете, какая у меня была жена? Кроткая, как библейская Руфь с голубиным сердцем.
- Она вам беспрекословно подчинялась?
- Напротив, Яаков. Её кротость была такого свойства, что это я ей беспрекословно подчинялся.
По щеке Катриэля покатилась слеза, и Яаков поторопился отвлечь друга.
- Катриэль, я давно хочу спросить, как ваша новая книга «Скрытые мании».
- Я её заканчиваю. У меня создаётся впечатление, что подобная мания была почти у всех людей, достигших высот в сфере своей деятельности. Среди них премьер-министры и полководцы, писатели и художники, врачи и режиссёры.
- Вы хотите сказать, человечеством правят маньяки, которые просто скрывают свой недуг?
- Некоторые даже не скрывают. Манию величия Гитлера и Сталина скрыть было невозможно.
- Но, в большинстве случаев, она всё-таки скрыта?
- Конечно, - подтвердил Катриэль. – Вот у вас скрытая мания Станиславского, но никто же не замечает вашего сумасшествия.
- А у вас скрытая мания Фрейда, и никто даже не подозревает в вас умалишённого.
- М-да, - подытожил Катриэль. - Я ещё не сделал окончательных выводов. Но, гипотетически, скрытая мания – это пограничное состояние между нормой и патологией.
- Когда же всё-таки издадите эту книгу? – поинтересовался Яаков.
- Да хоть завтра. Но в последнее время у меня возникла идея изменить её название.
- Какое новое название?
- «Таинства мании»
- Впечатляет – оценил Яаков. – Действительно таинства, если учесть так и не понятый феномен любви.
- Тогда я так её и назову, – решил Катриэль, - «Таинства мании».



Отзыв:

 B  I  U  ><  ->  ol  ul  li  url  img 
инструкция по пользованию тегами
Вы не зашли в систему или время Вашей авторизации истекло.
Необходимо ввести ваши логин и пароль.
Пользователь: Пароль:
 

Проза: романы, повести, рассказы