...чувственный букет из уст Роже Кайуа.
Ключ первый:
"В его "Похищении Европы", исполненном животной грубости, черная, словно гангренозная, свисающая на бычью грудь нога, вытянутая, отвратительная, вопреки всякому правдоподобию принадлежит растрепанной финикиянке, уносимой божественным быком в незнакомую землю. Еще сомнительнее "Три Парки", упакованные в портупеи, тесемки, плетенки и жесткие корсеты, застегнутые, засупоненные, зашнурованные. Между тем из-под складок смятых тканей, сквозь разрезы кофт и юбок, прихваченные какой-нибудь пуговицей, чтобы не распахивались слишком широко, торчат наружу кишки и железы, груди и утробы. Смешная нерешительность бесстыдно-конфузливого разоблачения подчеркнута обилием препятствий и застежек, корсетов и финтифлюшек в одежде, представляющей одновременно броню..."
Ключ второй:
"Экорше Вальверда держится более достойно: в его руке нож, с помощью которого он целиком снял с себя кожный покров. Другой рукой он указывает на свою пустую оболочку, дряблую и скомканную. Особенно пострадало лицо. Кажется, его материя лопнула, совсем как те ткани, что не выдерживают стирки, и теперь оно напоминает деформированную, растянувшуюся театральную маску. Впрочем, вероятно, так же думает и сам человек без кожи: он держит маску на уровне глаз и, рассматривая её, похоже, не узнаёт самого себя...".
"Еще один снятый кожный покров... Кожа держится на двух гвоздях, подцепивших его за плечи. Она расправлена вширь, как рубище, развешенное для просушки. Ужас в том, что она не пуста: с кромки свисают голова, ноги и руки - невредимые, тяжелые, каким-то чудом сохранившиеся. Голова никнет под собственной тяжестью. Длинная прядь черных волос почти касается заголовка книги, напечатанного посередине этого ненужного теперь мешка, служившего вместилищем для человека...".
Ключ третий:
"Смотрю я и на экорше с гусарской выправкой... Он присел на каменные ступени, которые, кстати, поддерживают стекло, закрывающее часть его внутренностей. Глаз его сверкает - единственный, ибо второй спрятан под кожей лба, рассеченный вдоль надбровной дуги, вывернутой наизнанку и упавшей ниже восхитительно очерченного рта. Кожа спины представляется чем-то вроде мундира, а вздернутая мышца лопатки напоминает эполет спесивого вояки. Левой рукой он придерживает опирающееся на обнаженную мышцу бедра овальное зеркало, оправленное в раму изящной работы. В этом зеркале (или в картине) виден он сам, на сей раз в профиль: голова совершенно цела, зато от уха до основания шеи просвечивают все артерии, вены и внутренние органы. Отражение (не точнее ли сказать: потрет?) слегка развернуто назад, как будто человек в медальоне старается рассмотреть своего близнеца с закинутой головой, кудрявыми волосами и единственным гордым глазом, который кажется, велит не замечать второго, скрытого чудовищным бельмом...".
Ключ четвертый:
"...этой эпохе не чужда бравада. Скелеты... выглядят столь же самодовольными. Один из них возвышается среди буйных зарослей; левая рука простерта, а открыта ладонь правой словно подчеркивает очевидность аргумента. Порхающий в воздухе ангелочек готов окутать его плечи торжественной мантией из тяжелого шелка, о великолепии которой красноречиво свидетельствуют четко прорисованные складки. На костях другого скелета кое-где еще сохранились остатки связок и сухожилий, а целая диафрагма похожа на половинку расколотой ненароком скорлупы яйца. Этот скелет благороден, горд и отчасти даже свиреп. Он покровительственно простирает руку над непонятным гиппопотамом (впрочем, равнодушным), чья шершавая шкура контрастирует с безупречным костяком, а маленькие глазки - с огромными пустыми глазницами скелета..."
Ключ пятый:
"...в тот же период... изображает ажурные скелеты, которые отбрасывают тени, наполненные живой плотью. Он раскрывает спину или грудь улыбающихся молодых женщин, прекрасно причесанных и нарумяненных, высвечивая устройство тканей их тела. Подобные контрасты, не оправданные какой-либо дидактической целесообразностью, пробуждают в сознании разнообразные грезы, где странно сочетаются - без всякой примеси чего-то болезненного - ужас и чувственность. В этой парадоксальной безмятежности, без сомнения, заключается чудо...".

"Фантастическое порождается противоречием, которое относится к самой природе жизни и создает - ни больше ни меньше - тщетную, но волнующую иллюзию, будто граница, отделяющая жизнь от смерти, на время уничтожена".
(цитаты из книги Роже Кайуа "В глубь фантастического", IV Фантастическое неизбежное и логичное)

Кайуа усматривает в обычной констатации более чуда, нежели в выдуманным человеком мире чудес, диковинных чудовищ, животных, наделенных магической силой, драконах, призванных служить человеку и сверхъестественным силам, змеям, гидрам, Левиафанам... Рассвет медицины и техники, спровоцированный итальянским возрождением дал пищи не меньше для художников и граверов, чем Библейские мифы или всемирно известные мифы Древней Греции... Курьезные иллюстрации к книгам по медицине, трактатам по анатомии, металлургии или артиллерии как будто подстегивают воображение, призванное просто отразить то, что непосредственно скрыто от глаз наблюдателя.
Восприятие всегда оказывается художественным, это в природе человека наделять потаенным смыслом непонятное, не укладывающееся в обычные стереотипы картины, поэтому столь банальное и грубое расчленение жизни и смерти, ремесла и человека, медицины и изобразительного искусства, технических достижений и быта, дают самые непредсказуемые всходы, ужасные и завораживающие своей наготой, жестокостью и вместе с тем неподдельной чувственностью. Достаточно просто высвободить определенный срез не общедоступного знания и облечь его в художество, как доля фантастического смысла несоизмеримо и непропорционально возрастает, нагнетая и подготавливая ту ауру экстатического дисбаланса, который в противовес обыденной реальности расширяет границы воспринимаемого до уровня чуда.

*(Ключ первый - гравюры Рене Буавена из Анже, ключ второй - фронтиспис к "Anatomia reformata" Томаса Бартолина (Лейден, 1651), ключ третий - в изображении Пьетро Берритини да Кортона(1741), ключ четвертый - скелеты Бернарда Зигфрида Альбинуса(1747), ключ пятый - Готье Даготи).

(из дневниковых записей)